я угадать, что у меня на уме. И, похоже, начинал подозревать худшее.
Но спрашивать не стал. То ли не захотел, то ли уже знал ответ. И этот ответ ему решительно не нравился.
— Может быть, вы пока закажете нам чего-нибудь перекусить в ближайшем ресторане? — предложил я, выдержав паузу.
— Здесь на углу есть приличное заведение, — отозвался Морозов, всё так же не сводя с меня взгляда. — Там будут рады угодить князю. И, если позволите, выберу что-нибудь на свой вкус.
— Вот и славно, — кивнул я. Сделал шаг к зданию и, не оборачиваясь, бросил через плечо:
— Скоро буду.
Поднялся по ступеням, на миг замер у двери. Глубоко вздохнул, отгоняя мандраж. А затем решительно взялся за ручку и потянул створку на себя. Дверь Совета открылась с тяжёлым скрипом, впуская меня в помещение.
Я ступал неспешно, но уверенно, и каждый шаг отдавался гулким эхом под высоким потолком.
Навстречу мне вышел клерк, который сразу же меня узнал и почтительно поклонился.
— Николай Арсеньтевич… — начал он. — Вы к прибыли на встречу с мастером Осиповым? Он не предупреждал о вашем визите…
— Я прибыл не к нему, — ответил я с легкой улыбкой и уточнил. — Мне нужна Альбина Васильевна. Она на месте? Я могу с ней встретиться?
Глава 26Переговоры
Я остановился перед нужной дверью, глубоко выдохнул, отгоняя мандраж. И в голове мелькнула мысль, что предрассудки Морозова были заразны, и мне и впрямь стало как-то тревожно. Будто я иду не просто на встречу с кандидатом в секретари, а на встречу с ведьмой, умеющей заглядывать в самую душу.
Я постучал. И услышав приглушённое «войдите». После чего я толкнул дверь и шагнул в приёмную, которая оказалась на удивление светлой, просторной с высокими окнами и старинной мебелью, которую, похоже, никто не решался выкинуть, но и реставрировать не спешил. Здесь пахло бумагой, мятными леденцами и свежезаваренным чаем. Причём чаемособенно сильно.
У окна за большим столом сидела женщина. Невысокая, с фиолетовыми, собранными в тугой узел на затылке волосами. На даме была белая блузка с кружевным воротником, уши оттягивали тяжелые серьги в ушах, а на пальцах блестели несколько колец.
Она подняла глаза на меня, скользнула взглядом по лицу, задержалась на пиджаке, на значке… потом снова на лице. Брови её чуть приподнялись, и Альбина Васильевна аккуратно положила ручку на подставку. Удивленно поправила на переносице очки в серебряной оправе.
— Николай Арсентьевич? — нахмурившись, уточнила она. Бросила короткий взгляд на лежащую рядом газету, с первой полосы которой на секретаря смотрела моя фотография.
— Здравствуйте, — сказал я, входя чуть глубже и останавливаясь у стола и улыбнувшись чуть шире обычного. — Да, вы не ошиблись. Это я.
Женщина медленно кивнула, словно решая, стоит ли верить глазам. Растерянно моргнула, как будто я вошел не из коридора, а материализовался из воздуха.
— Князь… что же вы без предупреждения… без звонка… — проговорила она с лёгким упрёком, в котором, впрочем, чувствовалось больше смущения, чем недовольства.
Она поспешно поднялась со своего места и сделала приглашающий жест рукой. Вышло уверенно, будто она каждый день встречала важных гостей без предварительной записи.
— Если бы вы заранее… хотя бы позвонили, то… — начала она и вдруг запнулась.
Слова, похоже, закончились. Она помолчала, слегка нахмурилась, словно искала нужную фразу. А потом, будто найдя хоть что-то надёжное, осторожно уточнила:
— Может, желаете чаю?
Я покачал головой, прошёл вглубь кабинета и без лишних церемоний устроился на стуле напротив стола хозяйки. С удивлением отметил, что стул оказался удобным, с мягкой спинкой.
— Если бы я испытывал жажду, то заглянул бы в чайную, — заметил я, устраиваясь поудобнее. И стул отозвался поскрипыванием на мои движения. — Уверен, здесь наверняка есть приличное место, где угощают хорошими напитками и не задают лишних вопросов.
— Бросьте, — фыркнула женщина, и в этом звуке ощутилась первая искра жизни. — Ни одно заведение не знает моих секретных рецептов. Там всё наспех, без души. Сегодня, например, был день мяты и чабреца. Завтра, может, решу добавить толики кориандра.
Она наконец окончательно пришла в себя и вернулась на своё место с видом человека, который готов к визиту даже самой непредсказуемой судьбы. Закрыла ежедневник, будто подводила итог дня, не глядя убрала его в ящик. Затем быстро принялась собирать разбросанные документы в две аккуратные стопки: в одну шли письма, во вторую ложились бланки и отчёты. Делала она это уверенно, с отточенной практикой, бросая на страницы короткий взгляд, ровно столько, чтобы отличить важное от срочного.
Я молча наблюдал. Было в её движениях что-то уютное. Как в том, как хозяйка поправляет скатерть перед приходом гостей.
— Вы немного опоздали. И не застали Петра Ильича… — сказала она, заканчивая укладывать бумаги и осторожно заглядывая на меня поверх очков.
— Кого? — не понял я, чуть наклонившись вперёд. Имя вроде бы знакомое, но в голове оно пока не заняло нужное кресло.
— Петра Ильи… — женщина замерла на полуслове. Лоб её легонько сморщился от недоумения. — Я про старшего советника Осипова.
— Точно… — смутился я. В голосе прозвучало не столько раскаяние, сколько честное признание: имя пролетело мимо не зацепившись.
Альбина прищурилась, будто смотрела на ученика, забывшего домашнее задание, но всё же достойного того, чтобы не ставить бедолаге двойку.
— Не говорите, что вы не знали его имени, Николай Арсентьевич, — произнесла она тише, переходя на заговорщический тон. Голос стал чуть теплее, ироничнее, почти доверительный.
А потом она вздохнула.
— Знаете… если бы мне довелось встретить вас до того, как ваши фотокарточки стали публиковать в нашей передовице, — смотря прямо на меня продолжила она, — я бы всё равно поняла, что вы наследник старого князя.
Я чуть склонил голову, не уверенный, считать ли это комплиментом, упрёком или просто наблюдением. Но в её тоне не было ни лести, ни насмешки. Только спокойная уверенность. Как будто это был не вывод, а неоспоримый факт.
— Отчего же? — тихо осведомился я.
Альбина, не торопясь, отложила одну из папок в сторону, как будто это не бумага, а воспоминание, которое лучше пока отставить.
— Он ведь тоже не помнил имён важных людей, — сказала она, глядя не на меня, а куда-то чуть в сторону, в прошлое, где всё было по-другому, но по-своему правильно. — Зато всегда помнил, как зовут пастуха, которого молнией хватило в позапрошлом году.
Я кивнул, не перебивая.
— Как величают повитуху с дома у края леса. Или ту девочку, что потерялась на Троицу и нашлась только к закату, в малиннике. Он знал таких людей по именам. И про мой день рождения, как ни странно, не забывал. Не раз получала от него корзинку со всякими приятными вкусностями. Варенье из лесной земляники, мед с дальней пасеки, пастила из кислых яблочек…
Я вытащил из внутреннего кармана блокнот и щёлкнул ручкой.
— И когда у вас день рождения? — уточнил я с теплом, как будто речь шла не о дате, а о чём-то более тонком, личном.
Альбина внимательно посмотрела на меня и чуть улыбнулась.
— До чего же вы на него похожи, — покачала головой она с лёгкой, почти домашней грустью. — Пятого сентября. И я люблю астры. Такие… простые, осенние.
— Ясно, — кивнул я и, не спеша, записал в блокнот напоминание. Бумага была немного шершавой, ручка двигалась по ней с лёгким сопротивлением, будто даже ей не хотелось отвлекаться на такие мелочи. Записал аккуратно: пятое сентября — день рождения Альбины Васильевны. Астры.
Потом закрыл блокнот, поднял взгляд, и, почти извиняясь за прямоту, пояснил:
— Мне кажется, что старый князь помнил всё, что имело значение и было по-настоящему важным. А остальное… значит, оно и не было нужным, Альбина Васильевна.
Женщина моргнула и сняла очки. Осторожно достала из ящика маленький, расшитый бисером чехол, и выудила из него тряпочку. Принялась старательно протирать стёкла, словно в них вдруг появилась пыль и её нужно было стереть, прежде чем снова смотреть на меня.
— Мне, конечно, льстит, что вы считаете меня важнее Петра Ильича, — сказала она чуть мягче, с оттенком иронии. — Но всё же стоит запомнить его имя.
Она подняла на меня взгляд — ясный, без упрёка, но с лёгким оттенком материнской строгости.
— Поверьте, если вы, как и ваш предшественник, станете величать его то Ванькой, то Ленькой, то явно не найдете в его лице поддержки. А в нашем Совете, как вы сами понимаете, поддержка — валюта редкая. Её лучше не терять на ровном месте.
Я кивнул, снова открыл блокнот и записал: Пётр Ильич Осипов. Мастер старший советник.
— Неужели вы считаете, что мы с Осиповым сможем работать в одной связке? — спросил я, глядя на неё чуть пристальнее, чем изначально собирался.
Вопрос был не для вежливости. Альбина Васильевна была одним из тех редких людей, кто знал Осипова не по слухам, а по делам и тону, с которым он отзывался о коллегах после собраний. А главное — знала его давно.
Она молча сунула ткань обратно в расшитый футляр, щёлкнула замочком и вернула очки на переносицу. Сделала это спокойно, будто не собиралась прятаться ни за стекло, ни за формулировки.
— Осипов — важный человек в княжестве, — произнесла она без лишнего нажима, как бы констатируя факт, с которым глупо спорить. — Он был до вас. И, вполне вероятно, останется тут, когда вы вернётесь к столичной жизни.
Я замер. Потому что почему-то ее слова меня задели.
— Считаете меня временным? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Хотя внутри что-то и впрямь кольнуло, будто тебя записали в непутевые.
Альбина Васильевна посмотрела на меня внимательно.
— А вы сами, Николай Арсеньтевич, считаете себя постоянным? — тихо уточнила Альбина Васильевна и чуть подалась вперёд, нависая над столом.
Не угрожающе, скорее, как придвигается старинная соседка, которая делится особенно сочной сплетней: полушёпотом, но так, чтобы точно услышали.