– Не понимаешь? Садовод! – фыркнул он. – Ты что, не могла просто заткнуться?
– Но ведь он спросил. Что я должна была ответить? – В моей груди поднималась волна возмущения.
– Ничего! – рявкнул Денис. – Ни черта не надо было отвечать. И уж точно не нужно было трепаться про то, что ты ищешь работу, дура!
– Денис! – ахнула я. – Тебе не кажется, что ты переходишь границы?
– Границы? Границы?
Он подлетел ко мне и наотмашь ударил по щеке. Я вскрикнула.
– Запомни ты, маленькая недалекая сука! Жена Дениса Королева не работает. – Он схватил меня за края халата и встряхнул, как тряпичную куклу. – Тем более не ищет работу. Тем более каким-то там садоводом. Поняла?
Снова удар. Снова крик. Слезы, брызнувшие из-под ресниц. Глаза Дениса налились кровью.
– Ну давай поплачь! – заорал он. – Будто это я виноват в том, что ты уродилась идиоткой, которая не умеет прикрыть рот, когда нужно!
Он толкнул меня на кровать, распахивая халат.
– Я тебя научу хорошим манерам. Научу, как правильно вести себя в приличном обществе!
– Ты сошел с ума! – зарыдала я.
Еще одна пощечина. Из треснувшей губы потекла кровь.
– Я научу тебя, как нужно разговаривать с собственным мужем!
Он навалился на меня и вдруг начал покрывать поцелуями шею и грудь. Сильно дернув бретельку шелковой сорочки, он сорвал ее.
– Прекрати! – кричала я сквозь рыдания. – Прекрати!
Наверное, мне повезло: в тот вечер Денис не изнасиловал меня. Он был агрессивен и возбужден, но была одна вещь – это я поняла гораздо позже, – которая лишала его мужской силы. Денис не выносил женских слез.
Мои рыдания заставили возбуждение схлынуть, но при этом разозлили его почти до беспамятства. Однако в тот вечер он еще был в состоянии контролировать свой гнев.
Да, мне повезло: он всего лишь отвесил мне еще несколько пощечин и с такой силой сдавил грудь, что на ней потом долго не проходили синяки.
Он ушел, а я забилась в рыданиях. Я плакала так долго, что истерика полностью истощила меня, и я забылась сном.
Наутро я кое-как привела лицо в порядок – оно опухло, губа была разбита – и, не взяв ничего, ушла.
Было раннее утро, Денис еще спал, а на воротах почему-то никого не было. Мне удалось выскользнуть, и я побежала к единственному человеку, у которого могла искать защиты, – к маме.
– И чего ты приперлась? – хриплым спросонья голосом проговорила мать, когда я рассказала ей про то, что Денис избил меня. – Подумаешь, муж дал жене пару пощечин. Бывает, – пожала она плечами.
– Мам, – расплакалась я, – я не буду с ним жить. Он сумасшедший. Я его боюсь.
– Господи! – Мать закатила глаза. – И в кого ты только такая уродилась. Идиотка недоделанная. Да за такого, как твой муж, нужно держаться руками и ногами! Радоваться должна, что такой мужик вообще на тебя посмотрел!
Я не верила своим ушам.
– Делай, что хочешь, но здесь тебе оставаться нельзя, – заявила мать. – Я замуж собираюсь. Места тебе здесь нет.
– Это и мой дом тоже, – опешила я.
– Твой дом теперь с мужем, – скрестив руки на груди, возразила мать. – Мой совет – помирись со своим красавчиком. Ну, или иди на улицу бомжуй.
Я вскочила с табуретки, на которой сидела.
– Нет уж! Я останусь здесь, – твердо сказала я, вытирая слезы.
Она открыла рот, явно не ожидая, что я дам отпор. Не слушая ее ругани, я ушла в свою комнату, которая теперь мало походила на мою: здесь повсюду были разбросаны мужские вещи. Видимо, мать и правда с кем-то съехалась. Плевать. Я имею право на это жилье. Не выгонит. Не имеет такого права.
Как же наивна я была, предполагая, что наличие собственного угла решит мои проблемы с мужем.
Денис приехал через два часа. Извинился перед мамой, вручил ей и мне по букету цветов, попросил у меня прощения, объяснив свой срыв проблемами в бизнесе и сказав, что причиной этих проблем был тот самый Шевелев. Он казался таким искренним, что любой бы поверил. Казалось, Денис и правда раскаивается и сам не понимает, почему он вчера слетел с катушек. Любой бы поверил. Но не я. Вчерашний вечер лишь стал переломной точкой, заставив меня окончательно понять: я не зря весь этот месяц после свадьбы побаивалась мужа.
Я не поверила ни слову и отказалась возвращаться к нему. Однако мать буквально вытолкала меня за дверь, расплываясь в улыбках перед Денисом.
Уже там, на лестничной клетке, он схватил меня за руку мертвой хваткой, впихнул в лифт, а потом в ожидавший у подъезда автомобиль.
Когда мы вернулись в его особняк, в нем было тихо: домработницы и повар исчезли. Денис, все так же крепко впиваясь холодными пальцами в мое запястье, провел меня лестницей в подвальное помещение. Оно было пустое: голые стены, бетонный пол. Окон не было. Не подвал, а каземат, каморка, размером полтора на два метра.
– Посидишь пока тут, подумаешь над своим поведением, – бесстрастно сказал Денис, вталкивая меня внутрь.
Он запер дверь. Свет погас.
К утру следующего дня мне стало безумно стыдно за свою истерику: я не только наорала на Степана, но и буквально вытолкала его взашей. И это после всего, что он для меня сделал.
Я чувствовала себя виноватой. Неблагодарной. Как хорошо мне были знакомы оба этих чувства! За семь лет замужества я привыкла к тому, что всегда в чем-то виновата: в неверно выбранном слове, в неуместной улыбке, в мигрени мужа, в проблемах его фирмы, в его мужской слабости, в плохо прожаренном мясе, в своем существовании. Этот список был бесконечным и постоянно пополнялся.
– Ты неблагодарная дрянь! – постоянно твердил Денис. – Я тебя из грязи вытащил, на помойке подобрал, а у тебя ни грамма благодарности!
Ужас был не только в его упреках. Самым страшным оказалось то, что однажды я и сама начала ощущать себя неблагодарной и виноватой во всем, что бы ни происходило. Ведь я могла промолчать. Могла вовремя протереть пыль. Могла лучше постараться и приготовить что-то более вкусное. Могла бы придумать, как сделать сексуальную жизнь с мужем более приятной.
За семь лет Денису и правда удалось меня перевоспитать, внушив: что бы ни происходило плохого в нашей жизни, в этом только моя вина. Ему не удалось вытравить из меня лишь одно: тайно лелеемое желание сбежать.
И вот я сбежала, однако приставшее ко мне, будто вторая кожа, чувство вины никуда не делось. Я лишь надеялась, что Степан не Денис и простит меня за этот дурацкий срыв.
Проснувшись в пять, к шести я извелась. Я решила загладить свою вину пирогами. Раз уж Степану понравился мой борщ, то пироги тоже должны прийтись по вкусу.
Замесив тесто, я принялась за начинку. Печь пироги в русской печи я не умела, но помнила, как в детстве их пекла бабушка, когда она еще была жива. Это были редкие и чуть ли не единственные приятные воспоминания из детства. Бабушка была строгой, постоянно ворчала, и мне казалось, что она никогда не радовалась нашим с мамой приездам. Правда, пироги у нее получались отменные. Бабушка умерла давно. Иногда я думала: будь она жива, помогла бы она мне, если бы я ушла от мужа? Мать не помогла ни в тот первый раз, когда я прибежала к ней, ни потом, когда я умоляла ее пожалеть меня. В первое время она вспоминала о моем существовании, только когда ей нужны были деньги, а потом даже за ними перестала обращаться. Причину я узнала позже: Денис платил ей неплохие деньги, на которые она могла прилично существовать. Взамен он просил лишь одного – не слушать мой «бред» и звонить ему, если вдруг я снова прибегу. О матери я ничего не знала уже больше пяти лет. Ее предательства простить я не могла, а потому она для меня больше не существовала.
Я тряхнула головой, отгоняя дурные воспоминания. Надо заставить себя оставить прошлое в прошлом. Расслабляться было еще рано, ведь Денис так быстро не сдастся, но пора было поверить, что сейчас, в эту самую минуту, я сама по себе. Никто не стоит надо мной с занесенным кулаком. Никто не запирает меня в подвале. Никто не указывает мне, что делать.
В интернете мне пришлось поискать, как обращаться с русской печью. Поначалу я даже пожалела, что затеяла пироги. Первую партию я запекла до такой темной корочки, что Денис наверняка собрал бы все матерные эпитеты.
– Хватит! – одернула я себя. – Дениса здесь нет и не будет.
Тем не менее эти, коричнево-черные, я решила оставить себе, а вот вторая партия пирожков удалась на славу. И вкусные какие!
Я провозилась с ними долго и к Степану отправилась, когда стрелка часов приблизилась к четырем. Перед выходом я даже заглянула в зеркало и провела расческой по волосам, приводя их в порядок. Из зеркала на меня смотрела красивая, но изможденная женщина. Так плохо я не выглядела даже с Денисом. Он требовал, чтобы его жена была идеальна, потому что окружающим он показывал красивую картинку. Конечно, кроме тех дней и недель, когда он оставлял отметины на моем теле, которые приходилось тщательно скрывать.
Попытка улыбнуться своему отражению оказалась безуспешной. Кажется, я забыла, что такое улыбаться. Это все нервы! И страх! Нужно брать себя в руки и наконец-то поверить, что я выбралась.
Идти до дома Степана действительно оказалось далеко. Наверное, если бы тропинка шла напрямую через лес, а не уходила петлей в обход, то дорога была бы короче.
К тому моменту, как я сошла на грунтовку, ведущую к его дому, я успела запыхаться, сбив дыхание. Внутри боль по-прежнему отдавалась притупленным покалыванием. Ничего, еще недели три – и перелом срастется. Было бы что-то серьезное, я бы не смогла нормально двигаться, а я почти бегаю.
Все три пса встретили меня радостным лаем. Темно-рыжая сука (которую, как я помнила, звали Лесей) завиляла хвостом, бросившись мне навстречу. Видимо, хозяин дал им понять, что я своя.
Псы проводили меня к переднему крыльцу – в прошлый раз я попала в дом Степана с заднего – и остались наблюдать, что я буду делать дальше.
Выдохнув, я постучала. Дверь распахнулась почти сразу же. Степан поспешно натягивал на себя футболку. Голый он, что ли, все время ходит, мелькнула дурацкая мысль.