– Ну, учитывая, что ты здесь третий день, то ты вполне неплохо справляешься.
Да уж, неплохо! Человек, конечно, ко всему привыкает – уж мне ли не знать, но было бы хорошо, если бы в доставшемся мне доме были удобства посовременнее. С другой стороны, можно считать, что и с домом мне повезло: душ какой-никакой был; канализация была; ведра от колодца таскать не нужно. В других домах в Усть-Манской наверняка и этого не было. А теперь я могла и стиральной машинкой пользоваться, и помыться без марафона по растапливанию бани.
Я осмотрела кухню, где мы сидели. Какой же у Степана все-таки шикарный дом. Настоящее лесное шале. Однажды мы с Денисом в таком отдыхали, в Австрии. Он учил меня кататься на горных лыжах днем, а вечером зло ругал, браня за мою неуклюжесть и неумение овладеть элементарными навыками. Тот отпуск можно было даже назвать приятным. Не считая морального угнетения, Денис больше никак на меня не давил. Даже ни разу за две недели не ударил.
– У тебя красивый дом, – сказала я Степану.
– Мне он тоже нравится.
– Совсем не похож на деревенские дома.
– Ну, когда можешь позволить себе жить с комфортом, почему бы этого не делать, – хмыкнул он.
– Ты местный? – поинтересовалась я.
– Можно и так сказать.
Его ответ был слишком неопределенным, что не могло не вызвать моего любопытства, и Степан, заметив интерес, вспыхнувший в моих глазах, тут же объяснил:
– Мой отец родом из этих мест. Правда, в молодости он уехал. Отправился на заработки в столицу. Там и осел.
– Значит, ты москвич? – искренне удивилась я.
– Да как сказать. Родился я в Москве, потом родители переехали в Томск. – Он замолчал.
– А как ты здесь оказался? – снова не сдержала я любопытства.
– Здесь дед остался. Отцов отец. В общем, когда родители переехали в Томск – мне тогда лет восемь было, – стали частенько на лето меня сюда, к деду, привозить. Мы с ним вместе на охоту ходили. Привык я здесь. Вот и вернулся окончательно, когда на пенсию ушел.
– На пенсию? – ахнула я, во все глаза уставившись на Степана. – Сколько же тебе лет?
– Что, молодо выгляжу? – засмеялся он. – Да я и не старый, Тая. Мне сорок два.
– Ты военный, – догадалась я. Кажется, именно они выходили на пенсию рано.
– Типа того. Пошел в армию, оказался в спецназе. Там и остался. – Помолчав, он добавил: – А теперь вот здесь.
По коротким предложениям и вмиг погрустневшим глазам я поняла, что Степан не хотел углубляться в тему своей службы и того, почему он так рано оказался не у дел. Видимо, что-то случилось в его прошлом, что заставило его жить в одиночку, считай, в лесу.
– А дедушка твой…
– Умер девять лет назад. Я тогда в горячей точке был, даже не знал, что с дедом беда, – вздохнул Степан. – Узнал уже позже, когда появился шанс домой позвонить. Еле на похороны успел…
– Извини, что разбередила старые раны.
– Да ничего, Тая, любопытствуй. Это лучше, чем молчать. – Он посмотрел мне прямо в глаза. Я смутилась, а Степан продолжил: – Я дом построил этот на месте старого, дедовского. Ну, конечно, уже со всеми удобствами. Септик вкопали, так что и ванная, и туалет здесь как в городе. Хотя и баня есть. Мужики любят баню, – улыбнулся он. – Хочешь посмотреть?
– Баню? – испуганно переспросила я.
– Дом, – рассмеялся Степан.
Я тоже прыснула, сначала осторожно, а потом расхохотавшись от души, но тут же поморщилась – смех отдавался болью в поврежденных ребрах.
– Вообще-то хочу, – сказала я. – Раз уж я буду здесь домработницей, то хотелось бы иметь представление о фронте работы.
– Вот и славно, – кивнул одобрительно Степан. – Я рад, что ты согласилась.
Допив кофе, мы пошли осматривать дом. На первом этаже я уже знала кухню и большую гостиную с камином. Под лестницей была дверь в так называемый охотничий уголок Степана: там он хранил оружие, силки, капканы и все то, что могло понадобиться охотнику. Также здесь была небольшая спальня, к которой примыкала ванная комната.
– Гостевая, – объяснил Степан, кивая на две узкие койки, стоявшие в спальне. – Приезжие обычно ночуют у меня либо накануне вылазки в лес, либо по возвращении, если приходим под ночь. Вообще охотники не часто останавливаются, так что тебе не о чем волноваться. Как правило, это люди богатые, а потому занятые: у них все расписано по дням и часам.
– Понятно, – протянула я, – но, как мы говорили вчера, я не хочу находиться здесь, если у тебя будут приезжие.
– Без проблем. Я буду заранее предупреждать, если график будет меняться и из тайги мы вернемся раньше.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Здесь расположилась просторная гостиная, из которой три двери вели в отдельные спальни, а одна – в большую ванную комнату.
– Великоват дом для одинокого охотника, – заметила я.
– А по-твоему, охотники – неотесанные дикари, живущие в старом срубе? – усмехнулся Степан.
Мне было любопытно, почему Степан жил один. Дом явно был построен не только для того, чтобы принимать в нем других охотников – ведь те могли действительно переночевать и в более простых условиях, – этот дом был построен на века, для семьи, чтобы было просторно и удобно под одной крышей сразу нескольким поколениям. Я украдкой посмотрела на Степана, но спросить не решилась. Не мое это дело, почему он одинок.
– Тут моя спальня, – кивнул Степан на дверь по правую руку. – А эти пустуют.
Он открыл одну из дверей. Запущено. Пыльно. Безжизненно.
– Видимо, придется потрудиться, – сделала вывод я.
– Придется, – согласился он. – Сама понимаешь, что мне, мужику, не очень хочется заниматься уборкой.
– Когда приступать? – спросила я.
– Когда хочешь. Через две недели, точнее, через десять дней, приедут двое охотников. Мы сразу же уйдем в тайгу дня на четыре. На лося. Потом мы вернемся и будем обрабатывать мясо.
– Мясо?
Я побледнела, почувствовав, как к горлу подступил ком. Степан, видимо, заметил это и тут же добавил:
– Ты не бойся, тебя это никак не коснется. У меня для этого у реки есть отдельный домик. – Он кивнул куда-то, и я поняла, что домик этот находится через проезжую дорогу от его, как раз там, где проходила излучина реки. – Убираю в нем я тоже сам, – добавил Степан.
– Хорошо, – пробормотала я, проводя ладонью по лбу, на котором выступили капельки пота.
Я вспомнила, как однажды мне пришлось вымывать помещение, заляпанное кровью. Тут же представив, как Степан разделывает огромную тушу лося, я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Перед глазами все закружилось, и мир померк…
– Твою ж мать! – выругался я, едва успев подхватить Таю прежде, чем она грохнулась в обморок.
Взяв ее на руки, я, будто не у себя дома, бешеным взглядом осмотрелся вокруг. И куда ее теперь? Господи, невесомая-то какая… В тех спальнях пыли по колено, значит, лучше всего в свою. Толкнув ногой дверь, я прошел внутрь и уложил девушку поверх мохнатого покрывала. Я и так на нее смотреть боялся, слово лишнее сказать. Теперь вот это…. Крови она, что ли, боится? Хотя по всему выходило так, что она всего боится.
Когда мне позвонила Любаша и сказала, что нужно помочь одной молодой женщине в бегах, я лишь уточнил, не от ментов ли она приедет у нас прятаться. Получив отрицательный ответ, больше вопросов я задавать не стал. Раз Любаша просит – помогу.
Мысли, от кого может бежать одинокая женщина, в голове возникли сразу; а стоило мне увидеть Таю, ее синяки, шрамы, ее полные страха глаза – и я сразу все понял. Девочке не повезло иметь в мужьях ублюдка, который не гнушался поднимать на нее руку. Мне всегда было сложно понять, почему женщины не уходят из такого брака, почему из года в год продолжают жить с садистами и моральными уродами. Из любви? Из веры, что чудовище превратится в ангела? Из страха?
Я бросил взгляд на лежащую передо мной девушку с разметавшимися по покрывалу длинными волосами: такая маленькая, такая хрупкая, такая красивая… Как хорошо, что она не преступница, бегущая от законников. Как плохо, что сюда ее загнал страх.
Ресницы Таи дрогнули, и она открыла глаза. Наши взгляды встретились.
– Где я? – непонимающе прошептала она и поморщилась: слишком резко попыталась встать, а ребра еще не зажили.
То, что у нее сломано ребро или отбита грудина, я понял сразу, в первый же день, когда она с таким трудом, словно ветхая старуха, забиралась на высокий порог моего внедорожника. Пара наблюдений – и мое предположение стало очевидностью.
– Ты в обморок упала, – мягко сказал я.
– Извини. – Она прикусила губу и отвела глаза.
– Ну вот, снова извиняешься, – с укоризной покачал я головой. – Сколько можно, Тая. Давай помогу сесть.
Я сжал ее ладонь, а второй обхватил за плечи, помогая принять сидячее положение. Тая зажмурилась и тут же ткнулась лбом мне в плечо.
– В глазах потемнело, – понял я. – Сейчас пройдет.
От ее волос приятно пахло горьким кофе и ароматной выпечкой. Сердце вдруг забилось чаще. Тая отстранилась – наваждение ушло.
Она спустила ноги на пол и огляделась по сторонам. До меня только сейчас дошло, что я мог бы положить ее на диван в гостиной, а я, дурак, в спальню ее потащил. Еще не хватало, чтобы Тая подумала, что я маньяк какой-нибудь. Она и так пуганая. Одно неосмотрительное слово – и взбрыкивает.
– Сколько сломанные ребра заживают? – Ее вопрос удивил меня.
– Недели три при хорошем раскладе.
– Это как? – Мы так и сидели рядом на кровати. Тая смотрела вперед, я – на нее.
– Это когда перелом несложный, а человек все время в состоянии покоя.
– Значит, дольше, – вздохнула она.
– Тебя врач осматривал, Тая? – осторожно спросил я.
– Да… Наверное. – Она кивнула на свой забинтованный мизинец. – Я из больницы сбежала.
– Может, стоит показаться врачу? Не хочешь к местному фельдшеру, я в город отвезу, – предложил я.
– Нет. – Она в ужасе взметнула на меня взгляд. – Нет, я сама справлюсь.