– Тогда, если позволишь, я посмотрю. Я кое-что в этом понимаю.
Я поймал ее взгляд, испуганный, недоверчивый, полный страха и желания убежать.
– Ты не врач, – наконец выдавила из себя Тая.
– Я военный и видел немало ран.
Тая будто бы начала обдумывать мое предложение, но страх все же пересилил.
– Нет, – мотнула она головой. – Все скоро заживет.
Значит, боится, а может, стесняется.
Я поднялся с кровати. Тая встала следом.
– Он твой муж? – не поворачиваясь, спросил я.
– Да.
– И давно он тебя бьет?
– Давно… Почти семь лет, – глухо ответила она.
Сколько? Семь лет? Я обернулся и недоверчиво уставился на Таю. И как он ее еще не убил?
– Не спрашивай, почему я не ушла раньше. – Ее глаза вдруг наполнились слезами. Господи, как же я не любил женских слез! – Я не могла. Он… Он не позволял мне и шагу ступить без его ведома.
– Значит, он будет искать?
Она кивнула и всхлипнула. А мне ничего не оставалось, как подойти к Тае и позволить ей выплакаться, уткнувшись мне в грудь. Я осторожно погладил ее по волосам – она лишь захлюпала носом сильнее, но не дернулась, не отстранилась. Значит, все-таки доверяет, хоть сама и не осознает этого.
Тут же вспомнились слезы другой женщины, которая вот так же прижималась ко мне, пряча лицо у меня на груди, обнимая и прося прощения. Те слезы меня не растрогали, хотя душа обливалась кровью. Нет, не от сочувствия, а от предательства. Предательства я простить не мог.
Это было давно. Почти девять лет назад.
Алина была военкором, ездила по горячим точкам – Сирия, Иран, Осетия, страны Африки. Яркая. Эффектная. Бесстрашная. Не женщина – ураган. Наш роман был длительным, но встречались мы редко: когда мне давали отпуск или когда ей удавалось попасть туда, где мы дислоцировались. Мы собирались пожениться, мечтали о большом доме вот здесь, в сибирской глуши. Я даже начал его перестраивать, когда бывал дома. Дед помогал.
Ей надоело скитаться и хотелось семью; я тоже чувствовал, что пора было заканчивать с войнами. Алина как раз прилетела в Африку, когда я узнал, что умер дед. Я взял отпуск и полетел домой. Мы с ней разминулись. Я даже не знал, что она отправилась в эту командировку. Не должна была. Мы договорились встретиться в Москве.
В Москве, однако, мы не встретились, а вернувшись, я узнал от ребят, что Алину видели в компании нашего командира. Выяснять ничего я не стал – и так все было ясно.
Прошла неделя, мы попали в заварушку, и наш БТР подорвался на мине. Командир погиб, я и еще трое ребят получили ранения. Через две недели Алина приехала ко мне в госпиталь и умоляла простить. Объятия. Слезы. Раскаяние. Эта женщина предала не только меня, но и того человека, с которым мне изменила. Его тело еще не остыло, а она снова «любила» меня. Тогда мне казалось, что из моей души вытравили все чувства. Не осталось ни доверия, ни любви, ни стремлений. Я уволился и вернулся сюда, в Усть-Манскую. Достроил дом, хотя теперь мне некого было в него приводить. Стал охотником. Жил один. Женщин обходил стороной, не считая редких случайных связей в редкие же наезды в Томск.
И жил себе спокойно, почти девять лет жил. Пока на моем пороге не появилась Тая. Тая, которая теперь всхлипывала у меня на плече, вымочив насквозь тонкий свитер. Ее беззащитность и испуганные глаза каждый день выворачивали мою душу наизнанку. Ее слезам я верил.
– Извини за истерику. – Тая пристыженно опустила глаза, а я с ужасом осознал: она не первый раз извиняется за слезы и страшится реакции, будто… будто раньше ей запрещали плакать?
По позвоночнику пробежал холодок, а волосы на затылке встали дыбом. Твою ж мать, что сделали с этой девочкой, что она боится каждого шороха?
– Не нужно извинений, Тая, – как можно мягче проговорил я.
Мне хотелось ее расспросить о многом и понять, почему она так долго – целых семь лет – жила с этим ублюдком. Что держало ее там и не позволяло уйти, а теперь, спустя столько времени, заставило пуститься в бега? Вопросов было множество, но я знал, что ни на один из них Тая не ответит. Она и так сегодня переступила через себя, слегка приоткрыв завесу прошлого. Да черт возьми, ей наверняка стоило немалых усилий прийти сегодня ко мне с этими ее примирительными пирогами. К слову сказать, действительно вкусными.
– Давай я отвезу тебя домой, – предложил я.
Мы спустились на первый этаж, и Тая с опаской выглянула в окно, за которым уже стемнело. Я видел по выражению ее лица, что она колебалась, выбирая между тем, чтобы по привычке отказаться или согласиться.
– Ночью здесь можно и на волка напороться, – сказал я.
– Правда? – Она посмотрела на меня изумленными глазами.
– Правда, – кивнул я. – Машины в нашу сторону почти не ездят, если только из охотников кто, но это бывает не так часто. А от деревни здесь все-таки далековато, три с лишним километра.
– Ты меня специально пугаешь? – изобразив некое подобие улыбки, спросила Тая.
– Нет. По ночам лучше и правда не гулять ни в эту сторону, ни до деревни. Поедем?
Пока мы ехали до ее дома, я чуть было не спросил, не страшно ли Тае ночевать одной в старом доме, но испугался, что она, чего доброго, подумает, будто я ей на что-то намекаю. Хотя я уже предлагал ей пожить у меня. Все-таки дом у меня добротный, со всеми удобствами, даже туалет – внутри. Ей, привыкшей к городской жизни, было бы гораздо комфортнее здесь, чем в старом доме Любаши. Человек, конечно, ко всему привыкает, но, глядя на Таю, я чувствовал, как сердце сжималось от жалости. Я и работу-то ей эту предложил не потому, что мне так уж была необходима помощница. Справлялся же я как-то один все эти девять лет! Но мне искренне захотелось не просто помочь Тае в материальном плане – мне хотелось помочь ей понять, что мир не соткан только из плохих людей. Мне казалось, что сейчас ей нужно именно это. Да и рядом со мной ей будет безопаснее.
Да, Степаныч. Ты девочку три дня знаешь, а уже размяк как юнец безусый.
Когда мы подъехали, Тая, прежде чем выйти из машины, долго всматривалась в темный молчаливый дом. Она была похожа на зверя, который чувствовал охотника: озирается с опаской, прислушивается, прижимается к земле. Что же этот ублюдок сделал с ней? Человек не должен себя так вести. Ведь Тая не расслаблялась ни на минуту, она все время была настороже. Так и с ума сойти можно…
– Когда мне прийти с уборкой и готовкой? – спросила она, открывая дверь внедорожника.
Я вышел вслед за ней, и, не сговариваясь, мы прошли внутрь сада, а потом – к крыльцу.
– Мне не к спеху. Поправь здоровье, а потом милости прошу, – улыбнулся я.
На улыбку она не ответила, лишь кивнула и осталась топтаться на пороге.
– Давай я. – Я раскрыл ладонь, и Тая с готовностью положила на нее ключ от дома.
Открыв дверь, я прошел внутрь, зажег свет, осмотрелся.
– Никого тут нет, Тая. Ты ведь именно этого боишься, да?
Она не ответила, но взгляд ее был полон благодарности. Я прошел к печи, осмотрел ее.
– Молодец, с печью разобралась, – похвалил я.
– А если газ кончится, что делать? – спросила вдруг Тая. – Все-таки с газом готовить удобнее…
– В ближайшее время не кончится. Там два баллона, оба полных. А когда кончится один, я тебе переключу на второй. Потом заправим их.
– Спасибо.
– И еще, – сказал я. – Я тебе дров заказал. Завтра машина их привезет, а то холода не за горами. Я приду помогу тебе в поленницу перетаскать, она во дворе.
– Я видела. Значит, завтра опять обедом тебя накормлю? – чуть улыбнувшись, спросила она. Мне нравилась ее улыбка, пусть и вот такая робкая.
– А как же, обязательно, – хмыкнул я.
Мы распрощались. Я услышал, как Тая запиралась изнутри. Кажется, не только на замок, но и пододвигала к двери что-то тяжелое. Н-да, дела… Надо с Авдеичем поговорить по поводу Таи. Если кто-то будет наводить о ней справки или, не дай бог, явится в Усть-Манскую, надо, чтобы участковый сразу дал мне знать. Мог ли муж Таи узнать, куда она поехала? Чтобы ответить на этот вопрос, я, вернувшись к себе, позвонил Любаше и заставил ее выложить мне все подробности побега Таи. Так я узнал, что та случайно оказалась в маленьком городке, где теперь обитала Любаша. Избитая до полусмерти, Тая все же сумела выбраться из больницы. Она пришла на автостанцию, намереваясь сесть на один из утренних автобусов. Там ей повезло встретить Любашу, которая ее и приютила на первое время. Рассказала мне Любаша и о покупке билетов на ее, Любашино, имя, и о билетах на разные поезда. По всему выходило, что мужу Таи неоткуда было узнать о месте ее нынешнего нахождения. Даже если он так влиятелен, что способен влезть в базу РЖД и узнать, был ли куплен билет на имя Таи, то он мог проследить ее путь максимум до Томска. А оттуда все следы Таи терялись. Никакой власти и денег не хватит, чтобы выяснить, куда и на чем Тая уехала из большого города. И даже если предположить, что он расспросит всех водителей автобусов, кто сказал, что Тая поехала именно на автобусе, а не села в пригородную электричку или не поймала машину? Да и кто из водителей запомнит всех пассажиров? Правильно – никто. Оставался еще один вариант: муж Таи мог заявить об ее исчезновении и поднять полицию на поиски жены.
– Он этого не сделает, – уверенно заявила Любаша.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что тогда Тая расскажет всю правду о том, кто этот ублюдок на самом деле, а огласка ему не нужна.
– Хорошо, если так. – Я попрощался и повесил трубку.
Хорошо, если так. Однако страшило меня другое. Муж Таи не боялся огласки. Он наверняка мог заткнуть любой рот, ведь, по словам Любаши, он был очень влиятельным столичным бизнесменом. Боялся я другого: этот ублюдок не заявит об исчезновении жены, потому что хочет сам найти ее. Найти и взять реванш. Из всего, что я узнал из обрывочных слов Таи и более подробного рассказа Любаши, выходило, что муж Таи – настоящий садист. Помешанный ублюдок. Ублюдок, у которого есть неограниченная власть. Оставалось только надеяться, что Любаша с Таей нигде не допустили промаха, а если это так, то девушку теперь действительно было не найти. А значит, пора Тае приходить в себя и учиться жить заново. Неожиданно для себя я вдруг понял, что мне нравилась эта девушка. Нет, не как женщина, хотя и это было тоже – ее присутствие странно меня волновало. Мне нравилась Тая чисто по-человечески. Более того – мне хотелось ее защищать; хотелось, чтобы, смотря на меня, она не отводила взгляда, не дергалась, не боялась улыбаться.