То ли от шампанского, то ли от атмосферы в целом ее клонило в сон, а потому вскоре Тая задремала. Не знаю, в какой момент разговора она положила голову мне на плечо, но это произошло так естественно, будто происходило каждый вечер, изо дня в день, из года в год.
Мне не хотелось вставать и разрушать момент, а потому еще какое-то время я тихо сидел, потягивая остатки шампанского, и размышлял о том, что же будет дальше. Одно я знал наверняка: Тая теперь останется у меня. В любом качестве, которое она сама захочет. Я не собирался давить на нее, да и сам не хотел торопить события. Мне было спокойно рядом с ней, но я чувствовал небольшую тревогу: «Вот дурак бородатый. Влюбился на старости лет и не знаешь, что с этим делать», – корил я себя.
Когда дрова в камине совсем догорели, я осторожно взял Таю на руки и понес в спальню. Казалось, спала она крепко, однако, как только ее голова коснулась подушки, Тая открыла глаза.
– Я уснула, – пробормотала она.
– С Новым годом, – шепнул я, помог ей снять домашние чуни и укрыл одеялом.
Я уже подошел к двери, когда Тая произнесла:
– Останешься со мной?
Я обернулся, пытаясь в темноте разглядеть ее глаза.
– Вдвоем будет теплее? – улыбнулся я.
Кажется, она кивнула.
– Я только затушу камин и свечи, – сказал я и вышел.
Прибравшись в гостиной и потрепав дремавших собак, я вернулся к Тае. Я не стал раздеваться, лишь стянул толстый свитер, оставшись в штанах и футболке. Тая тут же положила голову мне на грудь, а я обнял ее за плечи. Она тоже успела избавиться от свитера, переодевшись в тонкую пижаму с длинным рукавом.
– Степан… – прошептала она.
– Я знаю, Тая, знаю, – погладил я ее по волосам, от которых так невозможно трепетно и нежно пахло цветочным шампунем. Они были мягкими на ощупь и напоминали шелк.
Я прекрасно понимал, что она позвала меня остаться с ней на ночь не для того, чтобы заняться любовью. Несмотря на то что я ее хотел, хотел безумно, несмотря на то что я чувствовал ее ответное желание, еще было не время, еще было слишком рано.
Я пытался вспомнить и никак не мог, когда вот так просто лежал рядом с женщиной. С Алиной каждая ночь начиналась и заканчивалась страстью. Обычно я убегал раньше, чем она просыпалась, но почти так же часто после пробуждения обнаруживал пустую постель. Мы жили в разных темпах и разными жизненными циклами, лишь иногда пересекаясь. У меня были женщины до, были они и после, но, кажется, никогда я не испытывал такой всепоглощающей нежности, которую чувствовал к Тае, никогда тишина не была такой красноречивой, а близость – столь тесной, как сейчас.
Из окна кухни я наблюдала за Степаном, который толкал перед собой снегоуборочную машину. Она выплевывала собранный снег через хобот, а Леся с Волком носились следом, звонко повизгивая и пытаясь в прыжке поймать лапами снежный вихрь. Дикий лежал на досках террасы, одним глазом поглядывая на своих товарищей. Из всей троицы он был самым спокойным, этакий умудренный опытом господин, который будто бы посмеивался над проказами молодежи. Степан говорил, что он грустит, потому что уже очень давно они не ходили в тайгу охотиться на зверя. Дикий был прирожденным охотником, а потому вот такое мирное сидение дома ему не нравилось.
Снег, начавшийся накануне Нового года, валил почти двое суток, а после сразу резко похолодало. Столбик термометра, прикрепленный к стене дома возле входной двери, опустился ниже отметки в тридцать шесть градусов. Степан, казалось, не боялся морозов, а вот я не рисковала выйти из дома. Свет нам дали только сегодня утром. Видимо, экстренные службы все-таки вспомнили про забытую богом Усть-Манскую. Яркое солнце на совершенно безоблачном небе слепило, а потому Степан нацепил солнечные очки. Он заметил, что я стою у окна, и помахал мне рукой. В ответ я показала ему кружку – кофе будешь? Он сложил пальцами знак «Ок», потом указал ладонью на оставшийся нерасчищенным крошечный кусочек. Значит, придет через пару минут.
Я поставила на газ большую турку, в которую всыпала молотый кофе на две порции, соль на кончике ножа и две чайные ложки сахара. Когда варишь сразу с сахаром, у кофе получается интересный вкус.
Степан вернулся как раз к тому моменту, когда я сняла турку с конфорки и начала разливать огненный напиток по кружкам.
– Тебе со сливками сегодня? – спросила я, уже зная, что иногда Степан предпочитал просто черный, а иногда забеленный.
– Да, – отозвался он, помыл руки и уселся за кухонный стол. – Леся, кажется, беременна.
– Да ладно! – удивилась я и машинально посмотрела за окно, где по-прежнему продолжали резвиться собаки.
– Я еще пока не уверен, но думаю, что не ошибся.
От этой новости мне стало волнительно, будто Леся была не собакой, а моим ребенком.
– Значит, у нас в семье будет пополнение, – протянула я.
– Значит, – засмеялся Степан.
Мы переглянулись, и я покраснела. А потом Степан пододвинул свой стул к моему, поставив его так, что мои колени оказались между его широко расставленных ног, и поцеловал. И я вдруг поняла, что нам с ним не нужны ни слова, ни привыкание, ни неловкость, возникающая между людьми, которые плохо чувствуют друг друга и полутонами, полувопросами, полувзглядами пытаются оценить, что испытывает другой человек. И время нам с ним было не нужно.
Кофе так и остался нетронутым. Степан подхватил меня на руки и отнес в свою спальню, куда через окно врывалось яркое зимнее солнце. Мы занимались любовью долго и медленно, наслаждаясь друг другом. Все мое стеснение испарилось. Не считая короткого опыта в юности, еще до замужества, который принес больше вопросов относительно моей чувственности и мужской способности доставить удовольствие женщине, я никогда по-настоящему не была с мужчиной. Денис не в счет, ведь то, что было между нами в первый год после свадьбы, даже с натяжкой нельзя было именовать занятием сексом, тем более – любовью. А потом, после побега и выкидыша, он не трогал меня, и я как женщина впала в глубокую кому. Притупились все желания, исчезли даже мысли о том, как это могло бы быть.
И теперь Степан открывал для меня совершенно новый, неизведанный и еще не опробованный мир моей личной чувственности. Может, он и не был гениальным любовником, но он был таковым для меня. Его ласки дарили море блаженства, заставляя мое вдруг пробудившееся тело отзываться на его прикосновения взрывом эмоций.
Потом я долго лежала, положив голову на его широкую грудь, вдыхая аромат его кожи, пропуская между пальцами завитки коротких жестких волос.
– И правда медведица, – прошептала я, проводя мизинцем по рисунку, нанесенному на его кожу.
– Та самая, – хмыкнул Степан, и я прыснула от смеха.
Мы провели в постели почти весь день и спустились на первый этаж, когда солнце почти скрылось за лесом. Я принялась готовить ужин, а Степан вышел ненадолго покормить собак.
Когда он вернулся, я спросила:
– Если Леся беременна, кто отец ее детей?
– Щенят, – хмыкнул Степан. – Я почти уверен, что Дикий. Здесь он у нас главный.
– Он царь, – кивнула я.
Степан стал помогать мне накрывать на стол.
– Ты этой зимой совсем не собираешься выезжать на охоту? – спросила я.
Мне казалось, будто причина того, что Степан не уходил в тайгу, крылась не в слишком плохой погоде, а во мне – он не хотел оставлять меня одну. Он, поняв мои мысли, улыбнулся.
– Думаешь, я из-за тебя забил на охоту?
– Есть такие подозрения, – призналась я.
– Ну, скажем так, при желании я мог бы отвезти пару желающих поохотиться на волка или пушного зверя, но желания у меня нет. Холодно же! – подмигнул он мне. – Но если ты уже хочешь выгнать меня из дома, то могу доложить, что в начале февраля я уйду с Рамилем на соболя.
– Нет, я вовсе не то имела в виду, – шутливо оправдывалась я. – А кто этот Рамиль?
– Мой постоянный клиент. Каждый год приезжает вот уже лет десять – двенадцать. Его еще мой дед водил в тайгу. На кого только мы не охотились, – объяснил Степан, и я поняла, что Рамиль был для него не просто клиентом, а человеком близким, может быть, даже другом.
Это навело меня на другую мысль.
– Степан, а у тебя есть друзья? Ну, настоящие друзья?
– Есть, – кивнул он. – Авдеич вот, например. Ну и ребята, с кем служил. Кто жив еще… А еще, Тая, как я говорил, у меня родители есть, и скорее всего, через пару недель они приедут сюда.
– Что? – опешила я.
Перед встречей с родителями Степана я волновалась так, будто собиралась сдавать экзамен на аттестат зрелости, или профпригодности, или того и другого сразу. Когда он невзначай, совершенно обыденно сказал, что они приедут навестить его всего через две недели, ведь делали это каждый год примерно в одно и то же время, для меня это прозвучало как знаменитое: «К нам едет ревизор!»
Я попросила Степана позволить мне вернуться в свой дом на те несколько дней, что родители будут гостить у него.
– Глупости, Тая. Дом сейчас непригоден для жизни.
– Но ты же заколотил дверь…
– Заколотил, но дыра в полу так и осталась. Ты себе не представляешь, как оттуда будет тянуть, никакая печка не справится, – спокойно убеждал он меня.
– Что же делать? – испуганно спросила я.
– Оставаться дома, – улыбнулся он. – Да чего ты боишься, Тая?
Он подошел ко мне и обнял. Я прижалась щекой к его груди. Шерстинки на толстом свитере кололи кожу, но мне было все равно.
– Мои родители – наидобрейшие люди. Они не покусают тебя и не съедят.
– И что ты им скажешь? – я отстранилась и с тревогой посмотрела в глаза.
– Правду, конечно.
– А какая она, правда? – мой голос дрожал, а сердце ускоряло бег.
Степан нежно провел рукой по моим волосам и чмокнул в нос.
– Что ты моя женщина и теперь мы вместе.
В его устах все звучало так просто и естественно, но я все равно боялась. Будет ли так на самом деле? Понравлюсь ли я им? Да и нужно ли мне их одобрение? У меня и в мыслях не было жалеть о том, что мы со Степаном были теперь не просто соседями, но предстоящая встреча с его родителями выбивала из колеи.