Савелию достаточно было одного взгляда, чтобы понять — отмычкой дверцу не взять.
— Быстро вы разобрались, господа банкиры, — буркнул Савелий. — Ладно, давайте посмотрим, что вы на этот раз придумали.
Савелий открыл чемоданчик, достал из него дрель, вставил в шпиндель сверло из твердого сплава и с усилием затянул.
— Ну, держись! — скрипнул он зубами.
Савелий приставил сверло к тому месту, где должен был крепиться язычок, и завертел ручкой дрели. Сверло медленно входило в сталь — из глубокой канавки поползла тонкая змейка стружки. Через полчаса работы наконечник сверла продырявил три стальных листа, каждый из которых оказался в сантиметр толщиной. Савелий дернул дверь — замок держался крепко. В металлической коробке из-под английского чая лежал черный порох. Савелий взял бумагу и аккуратно засыпал в отверстие порох. Затем сюда же прикрепил огнепроводный шнур и, чиркнув зажигалкой, поднес к шнуру красноватое пламя. Порох, измельченный внутри бикфордова шнура, грозно зашипел. Савелий отошел в самый угол комнаты и с интересом стал ждать.
Через несколько секунд раздался глухой взрыв. Сейф основательно тряхнуло, и металлическая дверь, скособочившись, приоткрылась. Развороченный замок выпирал из дверцы. Савелий взялся за ручку и потянул дверцу на себя. Сейф послушно распахнулся, и вор увидел несколько ящиков, запечатанных сургучом, — на темно-коричневых печатях виднелся герб Московской биржи. Савелий разломал одну из печатей и открыл коробку. Она была до самого верха заполнена ценными бумагами. Другой ящик оказался потяжелее. Савелий открыл и его.
На самом дне лежало несколько небольших коробочек из красного дерева. Он аккуратно приподнял крышку одной из них и увидел платиновую брошь с огромным темно-зеленым изумрудом.
— Вот это да! — невольно выдохнул он.
Изумруд по сочности цвета напоминал кошачий глаз, который немигающе и злобно смотрел на дерзкого, посмевшего нарушить его покой.
В темной лаковой коробочке лежал браслет, увенчанный тремя дюжинами крупных бриллиантов. Такой подарок сделал бы честь даже русской императрице. В других коробках лежали серьги, кулоны, золотые медальоны. Савелий вытащил из чемодана холщовый мешок и небрежно покидал в него содержимое, отбрасывая пустые коробки в сторону. Когда на дне мешка нашла покой золотая цепочка в два аршина длиной — последняя драгоценность, упрятанная в сейфе, — Савелий затянул горловину веревкой.
Обратная дорога всегда короче.
Савелий быстро поднялся по лестнице, стремительно преодолел длинный коридор. Где-то в глубине здания забрехала собака, а затем умолкла, успокоенная чарами Антона Пешни.
Савелий вышел на улицу. Антон Пешня откровенно маялся.
— Хозяин, я уже начал…
— Бери мешок, — оборвал Пешню Савелий. — Как только городовой повернет, дуй немедленно к тем деревьям, что на противоположной стороне.
— А если засвистит? — обеспокоенно поинтересовался Антон Пешня. — Тогда…
— Не беспокойся, все будет нормально. Я тебя прикрою, — и как бы невольно Савелий коснулся пальцами оттопыренного кармана, где у него лежал шестизарядный револьвер «энфилд».
Городовой тоскливо озирался по сторонам. Его удивляла команда начальства выставлять перед зданием Московской биржи охрану. Ни для кого не было секретом, что замки в здании биржи одни из лучших во всей Москве, а собаки, которые устрашающими бестиями носятся по этажам, поднимут такой шум, что он будет слышен за несколько кварталов вокруг. Впрочем, для грабителей это будет уже неважно. У запасного входа любил сидеть могучий ротвейлер, который был натаскан прежним хозяином — следователем уголовной полиции — охранять арестованных. Не однажды ротвейлер участвовал в поимке беглецов — он имел привычку вцепляться в горло жертве и не разжимать мощные челюсти до тех пор, пока наконец арестант не испускал дух.
Городовой посмотрел на часы — до окончания смены оставался какой-то час. Он печально вздохнул, по собственному опыту зная, что самое сложное — это пережидать последний час.
Городовой не заметил, как проезжую часть поспешно перебежал невысокий худенький человек с мешком в руках и быстро скрылся за стройными рядами разросшихся каштанов. Он сделал глоток и почувствовал приятное жжение в области трахеи — спирт возымел свое действие: в голове зашумело и служба сделалась не в пример радостнее.
Закрутив тщательно крышку, городовой заметил, как по улице, не оборачиваясь по сторонам, весело помахивая тонкой тростью, шел молодой джентльмен. Городовой втайне позавидовал его беззаботности и легкомыслию. Скорее всего, перед ним был человек творческой профессии, какой-нибудь художник или, возможно, поэт, которому не нужно было вскакивать по фабричному гудку и, едва перекусив, спешить на фабрику. Наверняка он имел солидный счет в банке, и ближайшие двадцать лет ему представлялись только в радужном свете. Городовой задержал на нем пристальный взгляд. Настроение у хлыща определенно было превеселое. Страж порядка готов был побиться об заклад, что этой ночью тот посетил молодую особу и счастливым любовником возвращался к своему холостяцкому жилью.
Через минуту, потеряв к неожиданному прохожему всякий интерес, городовой, заложив руки за спину, направился вдоль фасада здания, старательно отсчитывая шаги. Обычно их бывало сто восемьдесят четыре.
Скрывшись в тени каштанов, Савелий наконец обернулся. Городовой беспечно продолжал фланировать по тротуару, не подозревая о том, что каких-то полчаса назад Московская биржа обеднела на несколько миллионов рублей.
— Савелий Николаевич! — услышал Родионов взволнованный голос. — А я уже переживать начал. Я здесь едва ли не цельный час караулю.
— Андрюша? — удивился Савелий.
— А то кто же?
— Чего ты здесь делаешь? Ты же должен был ехать на Хитровку!
— Не стоит беспокоиться, Савелий Николаевич. Как вы сказали, так я сразу на Хитровку и заспешил. Только не доехал я самую малость. Встретил на пути Назарушку храпа и рассказал ему что и как. Он на Хитровку далее поехал, а я к вам заторопился.
— Как же ты догадался, что я здесь?
— Аль вы не помните, как сами мне рассказывали, что у вас дела на Московской бирже имеются. А разве могут быть торги в час ночи?
— А ты сообразительный, брат, — похвалил Савелий.
— А то как же! — улыбнулся Андрюша. — У меня есть с кого пример брать. Сюда пожалте, там моя пролетка стоит, вас хозяин дожидается.
— Где Антон Пешня? — обеспокоенно посмотрел Савелий Родионов по сторонам.
— У меня он, в пролетке, Савелий Николаевич, — пояснил Андрюша, преданно посмотрев на Родионова. — Да еще мешок какой-то под мышкой держит.
Пролетка стояла метрах в пятидесяти от Московской биржи. Освещенная яркими уличными фонарями, она выглядела очень сиротливо. И если бы не пассажир — маленький тщедушный человек, иной раз опасливо озиравшийся по сторонам, — то можно было бы предположить, что кучер вывалился где-нибудь по пути в пьяном торжестве, а брошенная лошадка решила терпеливо дожидаться своего бедового хозяина.
Савелий Родионов шел спокойно. Уверенно сел рядом с Пешней. И когда Андрюша тяжеловато разместился на сиденье и взял в руки вожжи, он негромко произнес:
— Трогай, голубчик.
Родионов ожидал, что через секунду-другую послышится пронзительный свисток городового. В ответ ему тотчас отзовется с разных концов улицы еще несколько громкоголосых трелей, а еще через четверть часа улицы будут оцеплены жандармами и городовыми. Но как он ни прислушивался — вокруг царило безмолвие, которое иной раз нарушалось пронзительным кошачьим визгом. И тем, у кого сон был хрупок, становилось ясно, что на узком гребне крыши сошлись два кота, чтобы выяснить отношения в смертельном поединке.
— Куда сейчас, Савелий Николаевич? На Большую Дмитровку? — спросил Андрюша, хлестнув лошадку по широкому крупу вожжами.
— Ну что ты, милейший, — улыбнулся Родионов. — Неужели ты не понял, что наше ночное приключение только начинается.
Глава 15
Такого везения Григорий Васильевич не знал — козырная карта перла дуриком. Тем не менее подарок судьбы он старался встретить достойно, его лицо оставалось по-прежнему беспристрастным, чем он напоминал невозмутимого сфинкса, застывшего в вечном карауле у порога фараоновой гробницы. Его спокойное поведение свидетельствовало о том, что он едва ли не каждый день покидал карточные салоны с карманами, полными выигрышных денег. Но многие знали, что последний раз ему повезло месяца два назад, когда ему удалось отыграть сто рублей у вдовы генерала. Да и то позже многие судачили о том, что крепкая сорокапятилетняя женщина проиграла «катеньку» специально, чтобы в лице господина Аристова отыскать приятного собеседника и пылкого возлюбленного.
Уже трижды Аристова беспокоил адъютант. Сначала Вольдемар негромко покашливал в отдалении от карточного стола, пытаясь тем самым обратить на себя внимание хозяина, а потом осмелился подойти к играющим и высказал робкое опасение, что следовало бы ехать к Хитрову рынку.
Генерал лихо бил очередную карту и, весело улыбаясь настойчивому адъютанту, говорил одно и то же:
— Еще одну партию, голубчик, и я встаю.
Однако минутная стрелка неумолимо скользила по циферблату, отсчитывая время.
Аркаша достал еще одну колоду карт. Показал всем присутствующим, что колода не распечатана, затем почти торжественно надорвал самый край. Аккуратно вытащил плотную колоду. Первая карта всегда бубновый туз. Так оно и случилось — подняв колоду, он продемонстрировал ее всем присутствующим. Аркаша едва заметно улыбнулся. Никто из присутствующих не мог понять причины его веселья. Все дело было в том, что колода была крапленой. По лицевой стороне королей, дам и тузов он провел ногтем едва заметные полоски и сейчас легко нащупывал кончиками пальцев. Важно было разметать карты так, чтобы Аристову достались четыре верные взятки, тогда он выиграет еще тысячу рублей и, следовательно, задержится еще минут на пятнадцать.