Елизавета продолжала дуться, напоминая капризную девочку, которую за непослушание лишили традиционного сладкого пирога.
Она опустила руку на колено Савелия, после чего ладонь заскользила по бедру, поднимаясь все выше. Еще через мгновение она остановилась у самого паха, как бы в раздумье, и, не встретив никакого сопротивления, расстегнула на брюках одну пуговицу.
— Ну хорошо, сдаюсь, — обронил с придыханием Савелий. — Ты кого угодно уговоришь. Но только давай условимся, что это будет в следующий раз. Мне стало известно, что тебя разыскивают. И твой словесный портрет находится во всех полицейских участках. И знаешь, какая отличительная черта в словесном портрете?
— Интересно, какая же?
Тонкие пальцы Елизаветы отыскали вторую пуговку и выдавили ее из петельки.
Савелий улыбнулся и приподнял ее платье до колен, обнажив при этом красивые стройные икры.
— А то, что ты на редкость очаровательна.
— Это как же получается, мой милый, в полиции будут подозревать каждую красивую девушку?
— Не каждую, — Савелий принял игру Елизаветы и погладил ее круглое колено. — Им совершенно точно известно, что барышня, замешанная в ограблении банка, имеет длинные русые волосы и большие черные глаза, а подобное сочетание очень редкое!
— Да что ты! — улыбнулась Елизавета, поднимаясь.
Тонкие холеные кисти с узенькими золотыми браслетами на запястьях проворно стянули с него брюки.
— Ай-ай-ай! Вот, значит, чему учат девиц в благородных заведениях! — покачал головой Савелий.
Елизавета картинно всплеснула руками:
— Господи боже мой, если бы ты знал, чему там учат, ты бы пришел в полное отчаяние.
— Но говорят, что из выпускниц вашего института выходят самые хорошие жены.
Елизавета обхватила ладонями голову Савелия и печально произнесла:
— Какой же все-таки ты наивный, неужели ты веришь во все эти глупости? В первую очередь в институте благородных девиц готовят первоклассных любовниц. — Она хитро посмотрела на Савелия и поинтересовалась: — Неужели я тебе дала повод усомниться в этом?
— Ну что ты, — горячо запротестовал Родионов, — если кто и смыслит в любви, так это девушки, закончившие Смольный институт с похвальными листами.
— Ах ты, бесстыдник! — наигранно всплеснула руками Елизавета. — И много у тебя было таких девушек?
— Я не считал, — очень серьезно отреагировал Родионов.
— И ты смеешь говорить об этом порядочной барышне?
— Я надеялся, что ты меня простишь, дорогая, — Савелий обхватил Елизавету за талию.
— Я сдаюсь, — выдохнула девушка, — разве тебя можно не простить? — и крепко обвила шею Савелия гибкими руками.
Родионова всегда удивляло мгновенное превращение робкой невинности в бесстыдную страсть. Елизавета зажигалась мгновенно, стоило только провести кончиками пальцев по ее телу. Неожиданно он почувствовал неприятный укол ревности. А не загорится ли она страстью от чужого прикосновения?
Савелий взял девушку на руки и положил на диван. Елизавета посмотрела с вызовом:
— Что же будет дальше, молодой человек?
— А дальше последует вот что: сначала я стяну с тебя платье, а когда глаза вдоволь насытятся твоей слепящей наготой, я возьму тебя ласково и осторожно, как если бы пришлось иметь дело не с женщиной, а с хрупкой фарфоровой статуэткой.
Елизавета подняла руки, помогая Савелию снять с себя платье. А потом, испытывая явное блаженство, закрыла глаза, почувствовав, как сильные пальцы мужчины легко и одновременно очень нежно прошлись по ее бедрам. Словно в раздумье, они сделали небольшую остановку в том месте, где металлические застежки удерживали чулки, и, наконец отважившись, освободили ее ноги от тесного плена.
Теперь Елизавета целиком была в его власти. Савелий неторопливо ослабил галстук, стянул его через голову, так же не спеша освободил манжеты от запонок, снял рубашку. Елизавета не спешила расставаться со сказкой, продолжала лежать с закрытыми глазами, лишь подрагиванием ресниц реагировала на его невольное и робкое касание. Ласки становились все более настойчивыми и откровенными, а когда уже не осталось моченьки терпеть, Лиза прошептала:
— Возьми меня и крепче! Я так хочу!
— Только не открывай глаз! — улыбнулся Савелий.
— Обещаю… Боже! — воскликнула Елизавета. — Как хорошо!
Глава 21
Савелий посмотрел на часы. До двадцати ноль-ноль оставалось сорок минут. Совсем немного, надо признать, а если учесть, что добираться придется через весь город, то в запасе практически не остается времени.
— Ах, уж эти мужчины, — кокетливо произнесла Лиза, — как только добились от женщины желаемого, так тут же начинают смотреть на часы. Иди уж, можешь считать, что я ничего не заметила.
— Я всегда мечтал иметь понимающую женщину, — улыбнулся Савелий, — и, кажется, мне это удалось.
Родионов поднялся. Через две минуты он был уже одет. Критически взглянул на себя в огромное зеркало, поправил двумя пальцами чуть-чуть сбившийся галстук. Трость одиноко стояла в самом углу.
Лиза тоже уже оделась. В ней ничего не оставалось от прежней девушки — страстной и нетерпеливой, — какой она предстала всего лишь несколько минут назад. Савелия Родионова всегда удивлял талант девушек выглядеть очень невинно даже после самого страстного свидания. Савелию пришлось слегка поднапрячься, чтобы узнать в недоступной барышне женщину, властно требующую все более искусных ласк.
— Когда тебя ждать?
— Я думаю, ты не обидишься, если эту ночь ты проведешь без моего общества?
— Я буду ревновать, милый.
— Только не сильно, — Савелий поцеловал на прощание Елизавету.
Савелий пообещал извозчику за быструю езду целый рубль, и молодой возница — похабный сквернослов — так погонял сивую кобылку через весь город, словно хотел удрать от собственной смерти.
За два квартала Савелий велел остановиться. Небрежно бросил три рубля на передок и проговорил:
— А это тебе премиальные. Больно хорошо ты по матушке излагаешь.
— А мы, ярославские, все такие, — неожиданно улыбнулся парень, показав щербатый рот. — Ты бы, барин, как-нибудь к нам на извозный двор зашел. Там таких матерщинников можно встретить, что душа от зависти в пятки уходит, — проклюнулась в хрипатом голосище трогательная теплота.
— Обязательно, — серьезно отозвался Савелий Родионов и, приняв походку беззаботного гуляки, направился в сторону ювелирной лавки.
Едва Савелий постучался, как дверь распахнулась и его встретили встревоженные глаза Антона Пешни.
— Савелий Николаевич, уже время. Мы волноваться начали.
— Дела у меня были, Антоша, — произнес Савелий. — Все готово?
— Все, Савелий Николаевич.
— Что делается в банке? Охрана усилена?
— Народу понагнали! — подтвердил Васька Хруль. — Одних городовых дюжины две будет. Только ведь и у нас ушки на макушке.
— У входа в банк что делается?
— Снаружи банк охраняют четверо полицейских, но сюда не заходят, — растолковал Васька Хруль.
— Вот те здрасьте, не заходят! — неожиданно возмутился Антоша Пешня. — А кто три часа назад заглядывал?
— Верно, было дело, — легко согласился Васька Хруль. — Городовой потоптался около порога, спросил, что это мы такое затеваем. А как узнал, что ювелирную лавку открываем, так попросил рюмочку ему налить на открытие нового дела.
— И что? — спросил Савелий.
— Уважили, — радостно сообщил Васька Хруль. — Уходить потом не хотел, так его пришлось под руки выпроваживать, едва на ногах держался. Теперь можно считать, что на одного городового в банке меньше.
— Ладно, начнем, — объявил Савелий. — Давайте еще раз посмотрим. — Он достал из кармана план и уже в который раз объяснял задачу: — Долбить вам придется вот здесь, — ткнул он в точку на бумаге. — Это будет как раз над нами. Отверстие выйдет в центре хранилища. Перекрытия здесь хлипкие, но все равно уйдет не меньше часа. Внутри будут стоять сейфы, но это уже моя задача. Окна законопатили? Двери уплотнили?
— Все сделано, Савелий Николаевич, так что на улицу ни один звук не выйдет.
— Хорошо, — по-деловому отозвался Родионов. — Ну что, Васька, приступай!
Хруль перекрестился:
— С Богом, хозяин, — и, взяв кирку, полез на стремянку.
Отколотая с потолка штукатурка падала огромными кусками и разбивалась об пол в белые ошметки. Васька Хруль, не ведая усталости, продолжал молотить киркой, орудуя инструментом, как заправский шахтер. Банк был строен на века. Вместо обычного деревянного перекрытия в здании использовались каменные плиты, заказанные в Германии, но сейчас они разлетались в крошку под умелыми ударами Васьки Хруля. Трудно было поверить, что за двадцать лет каторги он не брал ничего тяжелее ложки. Теперь же он работал так, как будто бы над душой у него стояло четверо палачей с кнутами.
— Хруль, тебя заменить? — спросил Антон Пешня.
— Я не устал, — сжав зубы, отвечал Васька Хруль. — Сам все сделаю.
Неожиданно металлическое жало кирки провалилось в пустоту.
— Расширяй дыру! — скомандовал снизу Родионов.
И вновь по комнате разлетелись камни, осыпав белой пылью стоящих рядом.
— Кажется, все, Савелий Николаевич, — вдохновенно произнес Васька Хруль, заглядывая в дыру.
— Не тяни время, полезай! — скомандовал Савелий. Хруль скользнул плечами в дыру, отжался руками и через секунду оказался в хранилище.
— Что видишь?
— Все в порядке, — высунулся Хруль. — В комнате четыре больших сейфа. Как говорится, ни одной живой души.
— Отлично, — отозвался Савелий, взобравшись на стремянку. — Теперь без спешки давай мне сюда инструменты. Смотри, ничего не забудь, возвращаться всегда плохая примета.
— Это я усвоил, Савелий Николаевич, — белозубо заулыбался Антон Пешня, поднимая со стола саквояж с инструментами.
— Не забудь про порох. Вон в той коробке.
Пешня обиделся:
— Я бы и не забыл, Савелий Николаевич, разве возможно такое.
Когда все необходимое было переправлено наверх, Савелий скомандовал: