Ему вторил тощий и длинный мужик. Он шнырял между купцами, весело переговаривался с клиентами и навязчиво убеждал делать ставки.
— Господа, я рекомендую ставить на Геракла! Вам достаточно посмотреть на него, чтобы понять, кто же будет победителем. Посмотрите на этого красавца, — показывал он рукой в сторону птицы. — У него отличные данные, петух атлетично сложен и мускулатурой напоминает акробата. Вы посмотрите, какая у него сильная и широкая грудь. Он способен сбить противника только одной массой. А лапы! — В голосе «жука» плескалось неподдельное ликование. — Такими ступнями он способен затоптать любого противника. А Гладиатор для него и вовсе не соперник!
— Ты не скажи! — начинал спорить первый «жучок». — Гладиатор птица бойцовская, отступать не любит, а если кровь почувствовал, так будет биться похлеще тигра.
— Ой ли! — вскричал тощий. Его тонкий голос взмыл под самый потолок трактира, как будто лопнула натянутая в колесе спица. — Геракл тоже отменный боец. Чего стоит одна его кличка. И характером его Боженька тоже не обидел. Если уж клюнет в темечко, так любого богатыря свалит.
Геракл как будто понял, что речь зашла именно о нем, горделиво повертел красивой головой, с интересом принялся рассматривать оратора и вдруг неожиданно закукарекал, что вполне можно было бы принять за боевой клич.
— Господа, это же не петух! Господа, это же настоящий сокол. С такой грацией и поступью не стыдно парить под облаками.
— Господа, призываю вас определиться со ставками, и вы не пропадете.
— Делайте ставки, господа!
«Жучки» быстро собирали деньги, рассовывая их по многочисленным карманам; отмечали сумму поставленных ставок в блокнот.
— Ставлю на Геракла. Один против четырех, что Гладиатор не сумеет продержаться более двух минут! — орал толстый купец, поигрывая пальцами золотой цепью килограмма на полтора.
— Три против одного, что победителем будет Гладиатор, — пропищал со своего места тщедушный человечишка, очень смахивающий на старшего приказчика захудалой лавчонки. Однако подобное впечатление было обманчивым — «приказчик» являлся владельцем двух дюжин сухогрузов, неторопливо утюживших ровную гладь Волги-матушки. Его ежегодный доход составлял восемь миллионов рублей.
Зрители, переругиваясь и галдя, мгновенно разделились на два соперничавших лагеря, и становилось ясно — дай им волю, так мордобитием установили бы торжество справедливости.
К поединку Матвей Терентьевич готовился обстоятельно. Он снял с себя сюртук, аккуратно повесил его на спинку стула, так же неторопливо засучил рукава рубахи — создавалось впечатление, что он лично, в рукопашной схватке, желает разобраться с обидчиком Гладиатора.
Хозяин Геракла готовился не менее тщательно — для поднятия бойцовского духа он дал поклевать петуху проса, смоченного в вине, и, когда тот пьяно воззрился на своего противника, понял, что птица к бою готова.
Два петуха возбужденно и утробно клокотали, отлично понимая, что от них требуется, и терпеливо дожидались разрешающих слов судьи, когда он, выпив перед поединком традиционный шкалик рябиновой настойки, даст команду на сближение.
Судья, круглолицый малый лет тридцати, со щеками розовыми, как закат в ветреную погоду, не без удовольствия крякнул, проглотив настойку, после чего, махнув пухловатой рукой, великодушно распорядился:
— Сходитесь, господа.
Точилин слегка подтолкнул своего петуха вперед. Гладиатор как будто только того и ожидал — вытянул шею вперед, громко закудахтал и, взмахнув крыльями, ринулся на Геракла.
Птицы сошлись грудь на грудь, напоминая двух ратоборцев, встретившихся в смертельном поединке. Они беспощадно клевали друг друга, стараясь угодить в глаза, били крыльями, кололи шпорами. Уже через пять минут драки их кафтаны изрядно потрепались, а перья летели во все стороны так, как будто бы за общипывание бойцов взялся старательный повар.
Гвалт в петушином трактире стоял неимоверный. Купцы превратились на несколько минут в озорных мальчишек: громко стучали стульями об пол, хлопали в ладоши и так изощренно матерились, что святые образа, развешанные на стенах, морщились и затыкали уши.
Геракл в сравнении с Гладиатором выглядел горой и представлялся воплощением дремлющей силы, способной при желании свернуть голову куда большему забияке. Стоило Гераклу повести крылом, как Гладиатор отскакивал от него, как будто бы натыкался на каменную стену. Трижды Гладиатор сбивал грудью Геракла на пол, дважды мог затоптать его лапами, а однажды едва не проткнул шпорами брюхо. Но Геракл, подобно игрушечному ваньке-встаньке, после каждого падения непременно поднимался на лапы и принимался атаковать с еще более возрастающим упорством. Птицы, позабыв про усталость, терзали уже друг друга почти четверть часа. На белой манишке Гладиатора ярко-красными пятнами проступала кровь. Геракл тоже изрядно пообтрепался, и от его франтоватой одежды остался только гребешок с бородкой и длинный хвост.
Несмотря на разницу в весовых категориях, силы были равны. Скоро это почувствовали и птицы: дважды они надолго замирали и с любопытством принимались рассматривать друг друга. Казалось, что в их птичьих головках блуждали крамольные мысли об окончании бессмысленного побоища. Но хозяева, раздраженные затянувшейся паузой, продолжали науськивать петухов.
Неожиданно Геракл споткнулся и, неловко подбросив лапы кверху, растянулся на полу. Гладиатор мгновенно подскочил к распластанному телу и с коротким замахом ткнул Геракла в брюхо когтем. Птица как-то жалобно проклокотала, после чего бестолково дернула длинными лапами и застыла с вытаращенными глазами.
Гладиатор терпеливо потоптался около поверженного врага, произнес что-то неопределенное на своем птичьем языке и, догадавшись, что Гераклу уже никогда более не подняться, хлопнул разок крыльями и прокукарекал во всю луженую глотку.
Взрыв восторга, прозвучавший в трактире, заставил ворохнуться столетние бревна, и жизнеутверждающий и могучий ор вылетел через распахнутые ставни, изрядно потревожив соседний переулок.
— Ну, Гладиатор, молодец! — орал толстолицый купец, позабыв о том, что потерял на этом поединке несколько сотен рублей.
— Как он его сделал! — восхищался «приказчик». — Матвей Терентьич, уважаемый, продайте мне вашего красавца. У такого благородного господина, как ваш Гладиатор, должна быть блестящая карьера. Я покажу его на выставке в Брюсселе, он будет биться в Берлине, увидит Париж! Он покажет кузькину мать всем тамошним петухам! Будут знать иноземцы, что значит настоящий российский характер, — сотрясал кулаками купец.
Часовщик Точилин вяло улыбался. Он чувствовал себя по-настоящему счастливым и прикидывал в уме, какое его ожидает вознаграждение. Даже по самым скромным подсчетам, выходила весьма неплохая цифра, где-то около пятидесяти тысяч рублей.
Если Гладиатор одержит еще одну победу в следующую субботу, то в воскресенье можно будет купить неплохой дачный домик где-нибудь в Ильинском.
— Продайте мне вашего петуха, Матвей Терентьич. Ну умоляю вас, продайте! — не унимался владелец двух дюжин сухогрузов. — Я дам вам за него очень хорошие деньги. Хотите сто тысяч?.. Двести!.. Если вы любите своего Гладиатора, то должны непременно продать его. Он посмотрит Европу, мир! Такой красавец достоин лучшей судьбы, — напирал «приказчик». — Хорошо, вы меня убедили, такая птица стоит большего, я вам даю двести пятьдесят тысяч! Вы только вдумайтесь в эту цифру — двести пятьдесят тысяч за петуха! Столько стоит чистокровный арабский скакун.
— Не просто за петуха, — с достоинством отвечал Точилин, — а за победителя! Такая птица больших денег стоит. Я ведь на нем могу целое состояние заработать.
Вышел повар, дядька с длинными, словно у шимпанзе, руками. На его фартуке отчетливо выделялись огромные жирные пятна. Наверняка он частенько протирал им кастрюли, используя вместо ветоши, а то и вовсе использовал как прихватку. Вид у него был очень домашний и необыкновенно сытый; от него так и тянуло наваристыми щами и тушеной капустой. Он поднял с пола побитого петуха, тяжело согнувшись, и, позабыв про былые заслуги Геракла, объявил:
— Господа, прошу вас не расходиться. Через час из этого героя я приготовлю отличное жаркое! — И, небрежно ухватив бездыханного Геракла за лапы, понес на кухню. Голова петуха бестолково покачивалась из стороны сторону.
Точилин запер Гладиатора в клетку и насыпал ему в кормушку три жмени пшеничных зерен.
— Позвольте представиться, — неожиданно услышал он за спиной вкрадчивый голос.
Точилин повернулся и увидел старика благородной наружности: густая седая шевелюра легкими волнами спадала едва ли не на плечи, борода короткая, аккуратно подстрижена, глаза умные, проникновенные — темно-карие. Костюм светло-зеленого цвета, строгого покроя. Единственная легкомысленная деталь во всем его туалете — так это белый платок, кокетливо выглядывающий из накладного кармана. Человек с такой внешностью, как правило, необычайно влиятельная персона. Он может быть начальником департамента, товарищем министра. Впрочем, такие проницательные глаза не редкость у крупных ученых, педагогов.
— Слушаю вас.
— Позвольте представиться: Павел Сергеевич Арсеньев.
Точилин нахмурился:
— Я уже сказал, что своего петуха я не продам… ни за какие деньги.
— Я вижу, вы очень привязаны к своему другу, — Арсеньев немного выждал, наслаждаясь замешательством Точилина.
— Я вот, видите, вожусь с петушками, — продолжал Точилин.
— Насколько мне известно, вы часовщик, и даже один из самых лучших в Российской империи? — со значением произнес Арсеньев. — И я не петушком вашим интересуюсь.
Точилин широко улыбнулся. Не далее как неделю назад ему передали любимые наручные часы императора Александра III. Точилину потребовалось всего лишь полтора часа на то, чтобы выявить поломку и выточить махонькое колесико, которое пришло в негодность. Даже знаменитому часовщику Буре на подобную операцию потребовалось бы не менее суток.