Генерал поднялся со своего места и легонько подтолкнул князя к выходу.
Голицын не торопился.
— Что же вы молчите, князь? — зло процедил сквозь зубы Аристов. — Догадываюсь, это в ваших интересах. И не надо мне больше возражать, иначе я на вас могу очень сильно обидеться. Я не терплю, когда мне говорят всякую бяку, и мгновенно начинаю отвечать тем же. А теперь я хочу вас спросить: вы усвоили мое правило? Не слышу ответа!
— Да, — произнес Голицын.
— Громче, — потребовал Аристов.
— Да!
— Вы меня не убедили, еще громче! — рыкнул генерал.
Аристов возвышался над Голицыным почти на голову и напоминал огромного дворового пса, застигнувшего на хозяйском дворе воришку.
— Да!!
— Вот так-то оно будет получше, — произнес он примирительно. — Но сначала хочу сказать, что ваше жалованье мне придется урезать наполовину. — Он внимательно посмотрел на князя и не без удовлетворения рассмотрел в его зрачках искорки обиды. — Деньги наше ведомство платит за дело. Как вы сами успели понять, мы не благотворительная организация. Вы должны были усвоить, что господин Родионов вас успел раскусить, и поэтому обязаны были держаться с ним соответствующе. Тогда бы я не наделал столько ошибок по вашей милости. — На мгновение генералу стало жаль Голицына. — Страшного ничего не произошло, то, что мы вам дали, вполне хватит на безбедную жизнь. Единственное, в чем вы будете себя ограничивать, так это в пьянке. Но и это ничего. Займитесь гимнастикой. Здоровый образ жизни пойдет вам только на пользу, а то, знаете ли, опухли от алкоголя. Ну а с бабами придется повременить, на них еще заработать нужно. А теперь можете идти, я выйду позже. Не хочу вас скомпрометировать, а то еще увидят вас с генералом полиции, тогда точно неприятность выйдет.
Голицын не уходил.
— Генерал, так я могу на вас рассчитывать?
— О чем вы, князь?.. Ах, об этом! Так вот, хочу вам сказать, полиция никогда не сдает своих агентов, у нас имеется немало приемов, чтобы воздействовать на вашу работоспособность. Но хотелось бы верить, что наш разговор все-таки пошел вам на пользу. У вас имеется хотя бы предположение, где сейчас может находиться господин Родионов?
— Нет.
— Ладно, ступайте.
Голицын вышел. Генерал подошел к окну. Идиот! Мог бы держаться непринужденнее. В этом перепуганном озирающемся типе любой сможет угадать тайного агента полиции. Ладно, ну да бог с ним, еще переговорим.
Генерал достал из кармана письмо — обыкновенный казенный конверт с гербовыми печатями, мало чем отличавшийся от прочей служебной корреспонденции. Если бы не одно существенное обстоятельство — его написал сам директор департамента господин Ракитов. Имея огромный штат в канцелярии, Ракитов очень редко брался за перо, и, как многие считали, делал он это для того, чтобы совсем не разучиться писать. В действительности причина была несколько иной — просто у директора департамента существовала давняя привычка доставлять своим служащим неприятности в письменном виде. Казалось бы, чего легче, набрал номер телефона да отчитал по всей форме проштрафившегося сотрудника, а то надиктовал оскорбление машинистке да отправил его с курьером. Но нет, директор садился за письменный стол и, уподобившись писарю средней руки, выжимал из своей головы учтивую ругань.
Несколько раз Аристов брал в руки конверт, чтобы выудить из его глубины послание вышестоящего начальника, но всякий раз откладывал. А конверт жег руки.
Подумав, Григорий Васильевич решительно надорвал конверт.
Глава 57
— Оно и правда, чего тебе здесь делать? — бодро отозвался Парамон, хотя по каплям влаги в уголках глаз было понятно, что ему не до веселья. — Хватит! Находился ты по краешку вдоволь. Дальше-то уже пропасть будет. Как ухнешься в нее с головой, так обратной дороги уже не сыскать. Я тебе никогда не говорил, да чего уж там, — махнул старик рукой. — Ты и сам об этом прекрасно знаешь, не по пути тебе с храпами и душегубами. У тебя иная дорога. Ты и в детстве от сверстников отличался смекалкой да оборотистостью. Одним словом, чувствовалась в тебе порода! А это, брат, из-под любой тужурки остроугольным камнем выпирает. Уедешь во Францию, затеряешься среди вельмож и заживешь на свои денежки, как пристало добропорядочному буржуа. А мы к тебе еще в гости станем ездить… если ты, конечно, пригласить изволишь.
Загрустила и Дуня-Душечка. Невинный возраст не мешал ей смотреть на Савелия почти по-матерински. В ее глазах просматривалось столько нежности и любви, что у всякого, кто ее видел, невольно возникало желание забраться к ней на колени и ткнуться лицом в теплую и мягкую грудь. Нечто подобное испытывал и Савелий.
— Уезжай, Савельюшка, там тебе будет лучше! — едва скрывая печаль, произнесла Дуня.
Савелий невольно улыбнулся, сказанное очень напоминало родительское благословение. Дескать, подрос ты, вот и отлетаешь от родного гнезда. Но глаза Душечки говорили о большем.
— А потом ведь, скажу тебе откровенно, — понизил голос Парамон для пущей важности, — все наши накопления гроша ломаного не стоят, если рядом с нами нет любящей женщины. У тебя такая имеется, Савелий, вот ты это и цени. А если не убережешь того, что имеешь, то обратно уже не вернешь, вот так-то.
Елизавета сидела рядом и за время разговора не проронила ни слова. Она впервые была на Хитровке и за происходящим вокруг наблюдала с нескрываемым удивлением. С ней почтительно раскланивались, называли милостивой. Нищие, вопреки ожиданию, не цепляли ее руками за подол, чтобы выпросить копеечку, а вели себя достойно, точно придворные при королевском дворе. Никто не выбегал наперерез с кинжалом в руках, чтобы выпотрошить из нее душу. И она, не без горечи, думала о том, что о Хитровке многие говорят и пишут массу всяких несуразностей. По своей наивности она даже не подозревала о главной причине тактичности бродяг — рядом с ней находился Савелий, один из королей Хитровки. А следовательно, каждый хитрованец обязан был обращаться с его спутницей, как если бы повстречал царскую особу.
— Мне будет тебя не хватать, Парамон, — приобнял старика Савелий. И вдруг с болью подумал о том, что Парамон состарился и превратился в дряхлого старика. Превращение произошло как-то очень неожиданно для его глаз. — Очень!
— Ладно уж, — отмахнулся старик, — не рви душу. Ступай себе! На дорожку присаживаться не будем, ни к чему. Это подразумевает возвращение, а топать в обратную сторону тебе ни к чему. Живи по-новому.
Комната Парамона, всегда такая уютная, теперь выглядела совершенно чужой. Они обнялись, сдержанно похлопали друг друга по спине.
— Провожать не буду. Доберешься сам, — сердито буркнул на прощание старик, пряча лицо.
— Дай бог, когда-нибудь встретимся, — почти без эмоций произнес Савелий и улыбнулся — бодрее, чем следовало бы.
На улице их ожидала пролетка.
— Позволь, Савелий Николаевич, чемодан твой положу, — напросился на подмогу нищий в стареньком зипуне. — Мне-то сподручнее будет.
— Уважь, коли так, — протянул Савелий чемодан хитрованцу.
А когда тот уложил вещи, не стал обижать гривенником, а сунул ему десятирублевку.
— Ох, напьюсь! — громко возликовал хитрованец, запрятав поглубже красненькую и, посмотрев на спутницу Родионова, добавил сдержанно: — А еще помолюсь за тебя, Савелий Николаевич, да за супружницу твою. Пускай все хорошо будет.
И, согнувшись в поясе, терпеливо стал дожидаться, когда тронется пролетка. Колеса скрипнули, и лошадки, подгоняемые Андрюшкой, лихо рванули с места экипаж, обдав шальным ветром стоящих рядом.
Александровский вокзал встретил Савелия с Елизаветой деловым гомоном. Посмотрев на часы, Савелий направился в левое крыло здания, где располагался зал ожидания для пассажиров первого класса.
До отправления поезда оставалось пятьдесят минут, вполне достаточно времени, чтобы посидеть в ресторане и выпить на дорожку кагора. Обстановка в ресторане располагала к обеду — стены расписаны в стиле модерн, потолки — замысловатым орнаментом. Здесь хорошо отдыхалось.
— Какая встреча, господин Родионов! — услышал Савелий за спиной знакомый голос.
Он обернулся и увидел Аристова. Генерал, дружелюбно раскинув руки, шагнул навстречу.
Родионов изобразил вымученную улыбку и протянул руку. Рукопожатие у Аристова в этот раз оказалось слабоватым.
— Так вы уезжаете?
— Да, — несколько рассеянно отвечал Савелий. — Вдали от Москвы у меня имеются кое-какие дела.
— Очень интересно. Это где же, в Париже?
Савелий внимательно посмотрел на генерала:
— Вы знаете и об этом?
— Бог ты мой! — всплеснул Аристов руками. — Дорогой вы мой Савелий Николаевич, вы опять забыли, с кем имеете дело. Все-таки я генерал полиции и должен знать и заботиться о многих вещах.
— Я весьма польщен, что моей скромной персоной заинтересовался такой важный чин.
— Вы мне явно льстите, Савелий Николаевич, а потом я хочу заметить, что вы скромничаете. Мне кажется, что многие позавидовали бы вашим достижениям.
Беседа начинала принимать томительный характер. Савелий выразительно посмотрел на часы и протянул с сожалением:
— Ох, кажется, мне нужно торопиться, скоро мой поезд. Жаль… я бы еще с вами побеседовал.
— Неужели? — очень искренне удивился Григорий Васильевич. — А я-то думал, что ваш поезд отходит только через сорок минут. Мне казалось, что у нас с вами еще останется время побеседовать. А то у нас разговор в салоне у мадам Гагариной получался всегда какой-то обрывочный. Кстати, вот мой долг вам, — генерал Аристов сунул в руки Савелию конверт. — Нужно было давно отдать, но все как-то не получалось.
— Благодарю вас, — Родионов небрежно сунул конверт в карман пиджака. — В сущности, это мелочь.
— Возможно… А знаете, я для вас приготовил сюрприз, — неожиданно бодро произнес генерал. — Не желаете немного пройтись со мной?
— Это куда же? — очень искренне удивился Савелий.
— Недалеко, — мягко улыбнулся генерал. — Тут на вокзале есть полицейский участок. Я бы с вами хотел переговорить до отправления вашего поезда.