Это был первый мертвяк Мамая. Случайный, ведь он не хотел убивать лавочника.
Потом было еще семнадцать. Абсолютно не случайных…
С той стороны в бетонную стену стукнули: тук, тук. Тук, тук, тук. Условный сигнал, обозначающий, что все в порядке.
Он ответил: два стука, потом три. Дескать, у меня тоже порядок.
А потом стена отворилась…
— Значит, секрет в том, что проходит полтора часа и срабатывает часовой механизм? — допытывался у Густава Густавовича Савелий, еще не встречавшийся с подобного рода цифровыми автоматическими замками. — И двери, стало быть, самостоятельно закрываются? А кто не успел, тот, выходит, опоздал. Так?
— Именно так, — стал проделывать какие-то манипуляции с цифрами хранитель, за коими внимательно наблюдал Савелий. — Такая новая конструкция замка.
— Понял.
— Давай, старый хрыч, отворяй, — заторопил адъюнкт медленно возящегося, как ему казалось, хранителя. — У нас там товарища заперло. И ему одному очень скучно.
— А ты меня не торопи, — ворчливо огрызнулся Краузе. — Вот собьюсь, тогда ничего не сработает. И товарищ ваш до скончания века там куковать будет.
— Ладно, старый, не бурчи, — произнес химик. — Делай свое дело и помалкивай.
Внизу, в подвале, заурчал обнадеживающе включившийся двигатель. Савелий стукнул в стенку два, потом три раза. Дескать, потерпи, Мамай, скоро твое заточение кончится.
В ответ глухо тукнуло: раз-два, раз-два-три.
А потом стена медленно двинулась вправо.
Глава 17. НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Нашел-таки Херувимов Лжедемченко. И это обстоятельство сыграло в его жизни определяющую роль.
— А я и не знал, что вы такой хороший сыщик, — заявил ему при встрече Лжедемченко, усмехаясь. — Но вы ведь не полицейский, насколько мне известно?
— Я состою временно причисленным к Министерству внутренних дел, — четко и внушительно произнес надворный советник. — Пока не получу новую должность.
— Ну, и что вы мне можете предъявить? — нагло посмотрел на него Лжедемченко.
— Вы в точности подпадаете под статью мошенничество в крупных размерах, — улыбнулся Херувимов и на всякий случай положил руку в карман пиджака, где лежал небольшой шестизарядный револьвер. — Проживание под чужим именем, противузаконное распоряжение чужой собственностью, введение в заблуждение с целью наживы честных и добропорядочных граждан… — принялся перечислять Херувимов. — Все ваши дела уголовно наказуемые, и вам положительно светит годика четыре исправительно-каторжных работ или пять лет в тюрьме, после чего вам будет запрещено проживать в крупных городах и придется крутить свои грошовые аферы в каком-нибудь Арзамасе или Урюпинске, в коих вы быстро примелькаетесь, после чего вас попросту начнут бить. Вот такие, господин фальшивый Демченко, у вас перспективы.
— И что вы от меня хотите?
— Чтобы вы вернули мне мои деньги, — просто ответил Херувимов. — Тогда я не буду иметь к вам никаких претензий. К тому же меня не очень волнует, кто и каким образом зарабатывает себе деньги. Я ведь теперь не служу в полиции…
— К сожалению, я не смогу вернуть вам ваши деньги, — после некоторого молчания ответил Лжедемченко.
— Это почему же? — просил Херувимов. — Неужели, вы их все успели потратить? Вы не похожи на мота.
— Я и не мот. Просто я зарабатываю деньги не для себя, — сказал молодой человек, поглаживая аккуратную бородку.
— А для кого же? — спросил Херувимов.
— Для одной весьма влиятельной организации.
— Значит, денег вы не вернете, — скорее утвердительно, чем с вопросительной интонацией, произнес надворный советник.
— Нет, не верну, — решительно подтвердил свои намерения Лжедемченко.
— Тогда я буду вынужден обратиться в полицию, — заявил ему отставной пристав. — Кстати, полицией Нижнего Новгорода на вас, по моему настоянию, заведено уголовно дело. И будет вполне уместно, ежели я сообщу о теперешнем вашем местопребывании. Уяснили перспективы, молодой человек?
Однако, против ожидания Херувимова, его визави ничуть не изменился ни в голосе, ни в поведении. Он немного помолчал, отхлебнул из фарфоровой чашечки душистого кофею и как-то странно, с иронией и, как показалось бывшему полицианту, даже с сожалением посмотрел на надворного советника.
— Меня зовут Михаил Афанасьевич Коробко, — спокойно произнес после паузы молодой человек, совершенно не испугавшись и, кажется, абсолютно не придав никакого значения словам и, очевидно, намерениям Херувимова. А может, он просто не подал вида, так как превосходно владел собой. — А хотите, я вам нарисую ваши перспективы? — неожиданно спросил он.
— Извольте, — с усмешкой произнес бывший полицейский пристав, слегка задетый самоуверенностью молодого мошенника.
— Итак, перспектива первая, — начал Коробко. — Вы сдаете меня полиции, после чего на вашу голову вдруг падает с крыши камень. В лучшем случае вы навеки остаетесь калекой-инвалидом, а в худшем… Или вас переезжает автомобиль. Случайно. Водитель не справился с управлением. Бывает… Или вы идете к себе домой или в нумер, и вдруг вас окликают. Вы оборачиваетесь, и вам прямо в лицо неизвестная дама выплескивает баночку с серной кислотой. Выжить можно, но вот остаться похожим на человека нельзя… Или прямо в вашей парадной неизвестный без всякого объяснения причин всаживает вам в грудь по самую рукоять финский нож. Каково? Что скажете?
Не дав открыть Херувимову рот, Коробко продолжил свою тираду:
— А вот перспектива вторая: вы даже не успеваете заявить обо мне полиции, так как вам, опять-таки неожиданно, падает кирпич на голову, и вы прямиком отправляетесь к праотцам. Или на вас нападают громилы и от страшной обиды, что у вас оказалось нечем поживиться, вам наносят сорок четыре ножевых ранения в область живота и груди. Или вам под ноги бросают бомбу, которая, разорвавшись, оставляет от вас лишь ошметки мяса. Возможно также, что вы просто получите пулю в затылок… Ну, как вам нравятся ваши перспективы? Конечно, я привел не все их варианты; есть еще вероятность погибнуть от крайне болезненного удушения рыболовной леской или электрическим шнуром, быть утопленным в реке или озере, иметься обнаруженным в бездыханном состоянии с вырванным языком и выколотыми глазами, ну, и прочее, прочее, прочее. Словом, вариант вашей трагической и скоропостижной кончины будет зависеть от исполнителя, среди коих, и вы это прекрасно знаете по долгу своей бывшей службы, встречаются большие оригиналы и выдумщики.
Коробко наконец замолчал. Молчал и Херувимов, переваривая сказанное. Без сомнений, Михаил Афанасьевич знал, о чем говорил.
Этот интереснейший и насыщенный своим содержанием разговор происходил в Казани, в зале ресторации гостиницы «Волга», принадлежащей миллионщику купцу-заводчику Кекину. Именно сюда занесло Херувимова в его розысках мошенника Лжедемченко. И надлежит сказать, что была минута, когда надворный советник пожалел, что нашел его.
В тот самый момент, когда он представил, как лежит в подворотне с сорока четырьмя ранениями, истекая кровью, а жизнь выходит из него, как воздух из проколотой шины рессорной коляски, господин Коробко сделал ему предложение:
— Поскольку человек вы ныне без положения и средств, к тому же обиженный и недооцененный властями, я, как защитник униженных и оскорбленных, каким вы, несомненно, являетесь, протягиваю вам руку помощи и предлагаю вступить в нашу организацию, все члены которой являются братьями по духу. В борьбе обретем мы право свое!
Последняя фраза показалась Херувимову знакомой и напоминала не то лозунг, не то девиз. Только вот чей, он вспомнить никак не мог.
— А что за организация? — осторожно спросил он.
— Как, вы еще не догадались? — удивился Михаил Афанасьевич, вскинув белесые брови. — Наша организация называется партия социалистов-революционеров, — в упор глядя на Херувимова, продолжил Коробко. — А я имею честь быть членом Совета партии при ее Центральном комитете.
— А-а, — протянул Херувимов. — Понятно.
— Ну, и каково будет ваше решение? — с интересом посмотрел на надворного советника Михаил Афанасьевич. — Сами понимаете, долго ждать мы не можем. К тому же иметь в рядах нашей организации бывшего полицейского пристава Петербурга, с его связями и опытом, весьма полезно. Полагаю, рядовым членом партии вы пробудете недолго и вскоре станете одним из руководителей какого-либо комитета нашей партии, скажем, Казанского. Что вы на это скажете?
— А вы знаете, я согласен, — произнес после недолгого раздумья Херувимов.
И правда, лучше быть средней руки партийным функционером, нежели стоять колом с выпученными глазами и раздувшимся животом на дне реки с привязанным к ногам камнем.
Так началась партийная жизнь бывшего пристава Тверской части Москвы надворного советника Херувимова, в результате которой он и стал старшим следователем Казанской Губернской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, рекомендованный на это место влиятельным членом ЦК партии социал-революционеров Михаилом Афанасьевичем Коробко.
Воистину, неисповедимы пути Господни.
Чем только не приходилось заниматься эсеру Херувимову в эти десять лет членства в партии! Сколько экспроприаций, называемых эсерами-боевиками «эксами», было подготовлено и разработано при его непосредственном участии, да так тонко, что комар носу не подточит! Это благодаря его опыту и стараниям полицианты после очередной «эксы» не могли найти ни одной мало-мальски значащей улики, которая помогла бы вывести на след злоумышленников, и лишь беспомощно разводили руками после очередного налета на магазин или богатую лавку.
Это он научил партийных экспроприаторов, как следует заметать следы, конспирироваться и уходить от слежки.
Это его непосредственная заслуга в том, что за все прошедшие годы его группа лишь единожды «прокололась» на «эксах», да и то потому, что один из функционеров оказался предателем, чего никогда нельзя исключить в многочисленной организации.