Дюжину ступеней они взяли в два приема. Поднявшись, перевели дух и потопали в обнимку по пустынным улицам. На Большой Красной улице, около бывшего Родионовского института благородных девиц, навстречу им попался чешский патруль. Объяснялись по-русски. Женщина-тезка сказала, что они идут из тюрьмы ЧК, и патрульные, сочувственно извинившись, что не могут им помочь, пошли дальше.
Последнее, что помнила Лизавета, как она пила чай с малиновым вареньем, а потом рухнула на большую широкую кровать с мягкой периной.
Глава 19. ЗАКРОЙ ЛАВОЧКУ
— Все, хватит, рассвело уже. Уходим, мужики.
Савелий обернулся к старику-хранителю и сказал:
— Закрывай, дед, свою лавочку.
— Что?
— Лавочку свою закрывай, говорю, — повторил уже громче хранителю Родионов.
— Защим? — спросил Мамай, хватая еще один ящик с клеймом государственного казначейства Российской империи и определяя его на крутое плечо.
— Затем, чтобы золотой запас страны не достался абы кому, — быстро обернулся к своему старому товарищу Савелий Родионов. — Вот проснутся красноармейцы, враз все растащат. А мне за отечество обидно.
Адъюнкт-профессор весело хмыкнул и, забежав в хранилище, волоком вытащил оттуда еще два ящика.
— Я сказал, все, — повторил Савелий и заторопил старика: — Ну, закрывайте же вы свой бункер, в конце концов!
Густав Густавович заколдовал над цифрами, и через несколько секунд стена благополучно поползла влево. А когда сомкнулась с другой, то всем в равной мере показалось, что так всегда и было и что хранилище никогда и не открывалось.
— К поезду! — скомандовал Родионов и принял у адъюнкта-химика один из ящиков. — Яким, ставь локомотив под пары.
Тот побежал вперед, обгоняя тащивших последние ящики с золотом Мамая и химика.
— А с дедом-то что делать? — тихо спросил Савелия второй боевик.
— Свяжи, чтоб сам не мог освободиться, — ответил ему Родионов. — Только не больно, он ведь нашего Мамая помог освободить все-таки.
— Понял, — кивнул головой Сергей, доставая из кармана шелковый шнур-удавку. — Дед, подойди-ка ближе. Присядь…
Когда погрузили в вагон последний ящик, поезд уже стоял при всех парах.
— Ну что, ребятушки, поздравляю вас с успехом! — крикнул подельникам Савелий. — Встретимся в Москве! За старшего остается Мамай.
Родионов пожал каждому руку, ладонь Мамая задержал в своей.
— Будь предельно осторожен. Присматривай за мужиками, чтобы они не узнали, что везут на своих подводах. Ну, и чтобы не снюхались между собой.
— Пунял, хузяин.
— Да не зови ты меня хозяином, Мамай. Сколько лет вместе, а ты меня все хозяин да хозяин.
— Пунял, хузяин.
— Тьфу ты! — произнес в сердцах Савелий. — Ладно, слушай дальше. Ехать только проселками, на тракты и большаки не выезжать, дабы не напороться на патрули. Маскироваться под беженцев, в разговоры ни с кем не вступать.
— Пунял, — снова произнес Мамай, как-то печально глядя на Савелия.
— Да, вот еще. Если почувствуешь опасность, что дальше с золотом нельзя, закопай его где-нибудь в неприметном месте. Словом, спрячь так, чтобы постороннему человеку не найти. Самим же пробираться в Москву. А золото заберем позже.
— Все пунял, хузяин…
— Опять? Ну, сколько тебе можно говорить, что не хозяин я тебе, а товарищ. Повтори.
— Туварищ, — произнес Мамай.
— Ну, так. Все.
Он отнял свою ладонь от ладони Мамая, громко скомандовал:
— Трогай, Яким!
Тот весело осклабился и дернул за деревянную рукоять. Поезд выпустил пар и, клацкнув сцеплениями вагонов, медленно двинулся по рельсам.
— До встрещи, хузяин, — крикнул Савелию Мамай, но тот его уже не слышал, повернувшись спиной к поезду и быстро вышагивая к проулку, ведущему на Большую Проломную улицу.
Некоторые лавки и магазины уже открылись. Появились прохожие из простонародья, жившие по пословице: «Кто рано встает, тому Бог подает».
Однако вот уже который день, начиная с того момента, как Казань оказалась в руках большевиков, Бог тянул и тянул с подаянием. Красные не верили в Бога, посему проверенная веками поговорка и не работала. Навстречу Савелию попадались лишь хмурые лица, обезображенные печатью неизбывных забот и беспросветной нищеты.
Родионов прошел квартал и, повернув направо, стал подниматься в горку. Вот и Воскресенская улица. Савелий, оглядевшись по сторонам, толкнул дверь нумеров, отозвавшуюся призывным звуком колокольчика. Служащий гостиницы заторопился было навстречу, но, увидев постояльца, лишь кивнул ему и почему-то явно натужно улыбнулся. Родионов слегка наклонил в ответ голову и ступил на лестницу. И увидел краем глаза, что тот берется за телефонный аппарат. Нехорошее предчувствие вновь охватило его, как тогда, когда старик-хранитель сообщил ему, что комиссару Бочкову известно, что он вовсе никакой не фининспектор из Москвы.
«А откуда узнал об этом Бочков? — острыми молоточками застучало в голове. — Кто мог ему об этом сообщить?»
И сам собой напросился единственно правильный ответ: ему об этом могли сообщить лишь легавые или чекисты. Кто-то, верно, его узнал и стуканул куда надо, и теперь в нумере его, вероятно, ждет засада.
«А Елизавета? — пронеслось в голове и ударило в висок острой болью. — Что с ней?»
Следовало выяснить, что с ней, а для этого нужно было идти в нумер. Савелий дошел до дверей десятого нумера, постоял малость, прислушиваясь.
В нумере ни звука.
Тогда Родионов извлек из кармана футляр с галантерейными вещицами, открыл его и вынул пилку для ногтей и крохотные ножницы. Вставив острый конец ножниц в верхнюю часть английского замка, он нажал на них, а пилку для ногтей просунул в прорезь замка и повернул по часовой стрелке. Замок тихо щелкнул и открылся. Неслышно приоткрыв дверь, он просунул за нее руку и поставил предохранитель замка в положение «открыто». Затем затворил дверь десятого нумера и подошел к своему нумеру одиннадцатому.
Постоял, опять прислушиваясь, затем легонько постучал в дверь, хотя ключ у него был.
Тихо.
Спит?
Он вставил ключ в замочную скважину и осторожно повернул. Замок щелкнул вышедшим из паза язычком: открыто. Савелий тихонько открыл дверь и заглянул.
— Лиза, — позвал он.
Никто не отзывался, хотя чувствовал, что в комнатах кто-то присутствует.
— Лиза! — уже громче позвал он и вошел в нумер.
Какая-то тень метнулась в прихожую, и Савелий ощутил, что в бок ему уперлось что-то металлическое.
— Стоять! — приказал чей-то жесткий голос.
— Стою, — произнес Савелий.
— Руки за голову!
— Зачем?
— Выполнять!
— Как скажете, — произнес Родионов и, подняв руки, скрестил ладони на затылке.
Чьи-то ловкие опытные руки прощупали карманы, рукава и штанины брюк — искали оружие. Ничего, кроме футляра с галантерейными вещицами, носового платка и портмоне с кое-какими деньгами обнаружено не было.
— Он чист, — сказал прежний жесткий голос.
— Хорошо, выводи, — послышалось из глубины нумера.
— Пошел, — услышал Савелий, и в ребра ему опять уткнулся ствол револьвера.
Родионов, держа ладони на затылке, вышел в коридор. За ним шагнули еще двое. В конце коридора, где начинались ступени в холл гостиницы, маячила фигура легавого в штатском с револьвером в руке.
— Ну что, гражданин Родионов, попались? — спросил тот, что выводил его из гостиничного нумера. — Много слышал о вас. Птица вы знатная…
— О чем таком вы говорите? — не поворачивая головы, произнес Савелий. — Это какая-то ошибка. Меня зовут Александр Аркадьевич Крутов. Я старший инспектор Наркомата финансов. Прибыл в Казань с ревизией…
— Ну да, конечно, — насмешливо произнес все тот же голос. — Инспектор Наркомата финансов. Старший. Да вы такой же инспектор, как я архиерей. По сейфам вы инспектор, гражданин Родионов.
«Сейчас они обступят с двух сторон и поведут к выходу, вот тогда уйти будет невозможно». Не дожидаясь, когда это случится, Савелий сделал шаг вперед. Первый из милиционеров пошел следом и оглянулся на второго. Этого было достаточно, чтобы сделать еще шаг и толкнуть боком открытую дверь десятого нумера. Еще миг, и Савелий, метнувшись в растворенный проем, захлопнул дверь и щелкнул предохранителем замка: закрыто.
Высадить дверь с ходу милиционерам не удалось. Тогда один из них дважды выстрелил в замок, вырвав его из дверного полотна.
Когда, пнув дверь, милиционеры ворвались в нумер, он был пуст, лишь цветастая занавесь окна, выходящего во двор, колыхалась от утреннего ветерка, весело врывавшегося с улицы.
— Ушел! — вырвалось у одного из них, и в ярости он больно ударил кулаком в стену. Хотелось рвать и метать, топать ногами, посыпать голову пеплом, кусать локти и кричать во всю глотку всякие нехорошие слова. Но слов не хватало.
Глава 20. ПОДВОДЫ С ЗОЛОТОМ
Небольшой локомотив выпустил пар и, клацнув сцеплениями вагонов, медленно двигался по рельсам одноколейки. Проехав задами улицу Большую Проломную, поезд с налетчиками выехал к рукаву-протоку Булак. Здесь рельсы кончались. До вокзала, куда планировалось довести узкоколейку, оставалось не более полуверсты, однако проблему создавали мосты через Булак, могущие не выдержать поезд. Именно поэтому и остановились работы по прокладке одноколейной «железки».
Локомотив встал точно в самом конце рельсов. Возле них, скучая и лениво покуривая, кучковались у одной из восьми подвод мужики-возчики. Увидев подъехавший локомотив с высунувшейся в окно головой Якима, возчики охотно побросали папиросы и самокрутки и подошли к поезду.
— Открывайте первые два вагона, — крикнул им Яким и первым спрыгнул со ступенек локомотива. За ним сошли на землю Сергей, Мамай и химик с электрическим специалистом.
— Ты сымотри давай, чтопэ никто не помешал пакрузкэ, — сказал Якиму Мамай, зорко поглядывая по сторонам. — И ты тоже, — добавил он подошедшему Сергею.
Боевики покорно встали у входа в тупик, перекрыв его. Мало ли кому в голову взбредет прогуляться по железнодорожным путям! Кроме того, следовало вовремя предупредить подельников, ежели выгрузкой-погрузкой заинтересуется милицейский или воинский патруль. Остальные же, включая Мамая, принялись перегружать мешки, ящики и кули с золотыми полосами из вагонов в подводы.