– Мама! – громким шёпотом произнесла Альбина. – Его поклевали птички.
Теперь Оксана поняла, отчего бока лося ходят ходуном: в шерсти, чёрной от запекшейся крови, зияли сырые проплешины. Кое-где шкура отходила лоскутами – там уже вовсю пировали слепни, – и виноваты были совсем не птички. Нет, не птички! Но какой зверь мог нанести такие раны?
При мысли о неведомых хищниках, может, даже медведях, Оксана снова покрылась липким потом, не зря же это место издревле называлось Медвежьей Горой! Или раны нанёс человек? Тот, кто набивает рты мёртвых детей рябиновыми ягодами? Нет, вряд ли человек справится со зверем, не справится и сама Оксана. Надо убираться как можно скорее!
Она нащупала ключ зажигания. Повернула. Мотор успокаивающе зарокотал.
Лось приподнял голову и уставился круглым коричневым глазом – только правым, потому что вместо левого виднелась стянутая коростой дыра. В ней что-то копошилось и подёргивалось, вызвав у Оксаны приступ тошноты.
– Солнышко, – дрожащим голосом произнесла она, плавно выжимая сцепление. – Не смотри в окно, хорошо?
– Почему? – спросила Альбина всё тем же шёпотом, но в её голосе не было капризных ноток, и Оксана понадеялась, что уж с дочерью обойдётся без истерик.
– Просто закрой глазки, – как можно мягче сказала она. – Нам нужно ехать.
Карий глаз лося завращался и закатился под веко, явив налитый кровью белок.
Сдерживая тошноту, Оксана медленно тронулась с обочины.
Только бы вернуться на полосу.
Только бы никто не помчался по встречке.
Только бы раненое животное не решило, что «логан» представляет для него опасность, и не взялось атаковать.
Косясь на зеркала, Оксана осторожно вырулила на дорогу. Солнце поплавком повисло над косматыми, поросшими соснами холмами, щедро обливая дорогу янтарным светом, и всё позади машины – деревья, отбойники, неподвижная, точно окаменевшая, фигура лося – превратилось в силуэты.
Оксана вдавила педаль в пол.
«Логан» рванул, набирая обороты, стена леса покатилась назад.
Время от времени Оксане казалось, будто по асфальту грохочут гигантские копыта – но это лишь сердце беспокойно колотилось в груди да где-то под сиденьем беспрерывно вибрировал телефон.
До Медвежьегорска оставалось тринадцать километров.
Глава 3Отчий дом
Отец ушёл из семьи, едва Оксане исполнилось три года. Она не помнила его, но помнила ощущение полёта: чужие руки подбрасывали её вверх, было страшно и весело, а глаза слепило домашнее шестидесятиваттное солнце. В ящике письменного стола она долго хранила фотографию и едва узнавала себя в малышке с огромным бантом, чудом крепившимся к воробьиному хохолку, у отца был острый вороний нос и чёрные волосы. Мать косилась и неодобрительно шипела:
– Опять на кобеля любуешься? Ну смотри, смотри. Помни, кто тебя безотцовщиной оставил.
Во взгляде матери сквозило садистское злорадство.
Оксана плакала украдкой перед сном. Утром душила злость. Потом пришло спасительное равнодушие. И она испугалась, когда после выписки из роддома с незнакомого номера пришло сообщение: «Медвежонок, поздравляю с дочкой. Папа».
Это было похоже на шутку. Злую, затянувшуюся на двадцать три года шутку.
– Твои друзья? – спросила у гражданского мужа.
Тот прочитал смс осоловелыми от продолжительных пьянок глазами и ответил, что абонент ему неизвестен, что Оксану с дочкой ожидал домой только через пару недель, поэтому обещал Андрэ и Лешему пожить у него, что они талантливые музыканты, что он, Артур, будет у них на вокале и скоро – если Оксана наберётся терпения и перестанет быть такой сукой – они станут знамениты на весь мир, тогда бабки польются рекой.
Но Оксана быть сукой не перестала, ей нужны были деньги уже сейчас: на подгузники и смеси, коляску, ползунки, вещи, в которых Артур понимал ещё меньше, чем Оксана в фолк-роке. И потому случилась первая после выписки и самая крупная за последний год ссора.
Артур швырял из шкафа её вещи и орал, чтобы она катилась со своим ребёнком к матери. Оксана отвечала, что ребёнок и Артуров тоже, и к матери катиться не захотела. Более того, от одной мысли её бросало в холодную дрожь: представлялся торжествующий взгляд матери. Её монументальная – руки в боки – фигура и ядовитые, ненавидимые Оксаной слова «я-же-говорила!».
Оксане до подкожного зуда хотелось послать всё, но возвращаться было нельзя. Оставлять Альбину без отца было нельзя. И поэтому она запрятала обиду глубоко, на дальний чердак своей памяти, где зарастали паутиной душная злоба на мать и покинувшего семью отца.
И странное сообщение забылось под грузом насущных проблем.
А потом в дверь позвонил курьер.
– Вы, наверное, ошиблись, – сказала Оксана, подозрительно разглядывая огромного плюшевого медведя, перевязанного розовой лентой.
– Галерная, семнадцать, квартира десять, – ответил курьер и подсунул Оксане бумажку. – Распишитесь здесь и здесь.
На обратной стороне значился адрес и знакомое имя.
Оксанин желудок, измученный перекусами и изжогой, ощетинился иглами страха. Она машинально расписалась, посадила медведя в кресло и села напротив, свесив между колен дрожащие руки.
Альбина ревела, но, увидев игрушку, сразу замолчала.
Артур вторые сутки не появлялся дома. А вернувшись, вопросов не задавал. Зато на Оксанин номер пришло ещё одно сообщение: «Внучке понравился подарок? Перезвоню в 19:00. Возьми трубку, пожалуйста. Папа».
Время потянулось.
Оглушенная недосыпом, Оксана механически готовила, меняла памперсы Альбине, что-то отвечала мужу, выдыхающему перегар и вдохновенно рассказывающему о новом приобретении – клетчатом мешке с множеством трубок, который Артур называл волынкой и купил по дешёвке с рук всего за тридцать шесть тысяч.
От озвученной суммы Оксана сжимала зубы и чувствовала обжигающий гнев. Но в воображении возникала снисходительная улыбка матери, и «я-же-говорила» казалось страшнее волынки, безденежья и хронической усталости.
На всякий случай Оксана положила телефон в карман домашней кофты.
В половину седьмого она вышла с Альбиной на прогулку. Сердце колотилось прерывисто и безумно.
Она думала: а если это маньяк?
Думала: может, это жестокий розыгрыш?
Альбина ворочалась и никак не хотела засыпать. Оксана машинально качала коляску, глядя, как две вороны дерутся за кусок чего-то влажно алого.
Когда телефон зазвонил, она уже не думала ни о чём и поднесла его к уху.
– Привет, медвежонок.
Голос оказался высоким и надтреснутым, будто у заядлого курильщика. Оксана не нашлась, что ответить, едва удерживая телефон в потеющей ладони.
– Прости, что долго не звонил. Маша не давала видеться. Но теперь всё будет по-другому. Разрешишь?
Оксана сглотнула вставший в горле комок и спросила:
– Вы кто?
– Папа, – ответили в трубке. – Разве не узнала?
– Где вы достали мой телефон?
– У твоего мужа. Я не поклонник рока, но пенсионеров приглашали бесплатно. Поёт он отвратительно, зато водку пьет профессионально. И болтает без умолку.
– Действительно, – пробормотала Оксана, гадая, где и кому Артур ещё мог выболтать её номер, подробности семейной жизни и прочие личные, а может, и постыдные вещи.
В коляске снова захныкала Альбина.
Оксана качнула коляску, мазнув взглядом по воронью: их карканье было неприятным, режущим слух.
– Не знаю, кто вы и что вам нужно, – сказала Оксана. – Но не звоните мне больше и ничего не присылайте. Иначе я обращусь в полицию. До свидания.
– Нет, подожди, – голос в телефоне прозвучал бескомпромиссно, и она замерла. Словно невидимая рука сжала её запястье, не позволяя убрать телефон от уха и нажать отбой. – У тебя родинка на пояснице, – продолжил незнакомец. – И неправильный прикус. Ты просила маму поставить брекеты, но Маша ответила, что не позволит дочери выглядеть дурой с этими железками во рту и что над тобой будут издеваться одноклассники. Хотя почти все девочки в твоём классе их носили. А на выпускной ты пришла в старом платье, купленном на «Авито». Хотя я выслал пятнадцать тысяч на новый наряд. Маша вернула их почтовым переводом. У твоей дочери светлые волосы, как у тебя, и карие глаза, как у меня, – если бы ты в одиннадцатом классе не порвала фотографию, то увидела бы сходство.
Он замолчал, точно улавливая эхо её сердцебиения. Должно быть, оно разносилось сейчас по всему двору. Казалось, сердце вот-вот проломит грудную клетку и упадёт в песочницу. И если о родинке и Альбине мог рассказать Артур, то кто узнал о брекетах и выпускном? Оксана ревностно оберегала детские травмы и избегала обсуждать их даже с близкими подругами.
– Чего вы хотите? – наконец спросила она.
– Иногда звонить тебе, – прохрипели в трубку. – И однажды увидеть Альбину.
Оксана сглотнула.
Ей хотелось сказать: где же ты был? Где ты был раньше, когда я плакала ночами и ждала тебя? Где был, когда я сбегала из дома в общагу? Где был, когда выскочила замуж за первого встречного раздолбая? Где был, когда таскали Альбину по врачам? Где был двадцать три года и почему появился именно теперь?
И не спросила, ответив вместо этого:
– Ладно.
– Просто ладно? – спросили в трубке.
– Просто ладно.
В трубке засмеялись. По крайней мере, Оксане хотелось верить, что это был смех – отрывистый, сухой, будто воронье карканье.
Нечеловеческий звук.
Она нажала отбой.
Малышка с интересом наблюдала за птицами.
Сейчас, спустя восемь лет, Оксана отчасти привыкла к присутствию отца в своей жизни. Они время от времени созванивались, он присылал деньги и вещи для внучки и крайне противился тому, чтобы Альбину отдавали в детский сад. Оксана отмахнулась, но после череды больничных и сама отказалась от этой затеи.
Теперь же, стоя на крыльце чужого дома, думала, что отец выглядит так же, как в скайпе, и чуть более старым, чем на фото.
Нереально худой, сгорбленный годами. Нос острый, клювом. Волосы чёрные, прорежены у лба, глаза с прищуром.