Он фыркнул, расплескав пиво.
– Иди на хер! – огрызнулся Димон.
– У тебя пропала сестра? – заинтересовался Герман, поднимаясь следом.
«Нашёл», – подумала Оксана.
Сердце взволнованно заколотилось. Она уже готова была простить дурацкое представление Германа и унизительную покупку спиртного.
– Никто у меня не пропадал! – бросил через плечо Димон. – А ты заткнись!
– И когда это произошло? – не сдавался Герман.
– Да лет сто назад, говорю же! – махнул рукой Толян. – Ну, предположим, не сто. Десять. Какая разница?
– Как её звали? – не унимался Герман, выуживая из кармана сложенные вчетверо листок. – Случайно, не Аня Малеева? Пожалуйста! Это очень важно!
Он расправил ориентировку, и Оксана сжалась – уж очень девочка с фото походила на Альбину.
Димон развернулся. Его ноздри раздувались, кадык ходил ходуном.
– Валите! – сказал он. – Ещё раз увижу здесь – не поздоровится! Я серьёзно!
Сверкнув глазами, побрёл прочь, потом ускорил шаг. Толян покрутил головой.
– Вы на него не обижайтесь, он немного того. И мать такая же. Как сестра пропала, так кукуха и поехала. Мать внушила, что и за ним потом придут. Ну, вы и пришли, выходит.
– А где они живут? – осведомился Герман. – По какому адресу, можешь сказать? Мы правда волонтёры, вот удостоверение.
Раскрыл книжицу в твёрдом переплете.
– За мостом, на Пашкова, – толстяк дёрнул подбородком, показывая направление. – Только не говорите, что я сказал. Ага?
– Ага, – согласился Герман, и Оксана усмехнулась: паренёк, похоже, слишком наивен. – Ну, тогда бывай, Толян. Спасибо за помощь.
– Может, хоть вы со мной выпьете? – Толян протянул бутылку. – Скучно.
– Давай.
Герман принял полторашку и с размаху зашвырнул её в кусты, потом отсчитал мелочь и ссыпал её в карман толстяка.
– Ещё раз увижу с бутылкой и сигаретами – уши надеру, – пригрозил он и, потрепав Толяна по плечу, направился к машине.
Оксана шла за ним и прятала улыбку. Подумалось, что Герману очень идёт роль папы. Жаль, что у её Альбины такого не было. Ещё страшнее – что, вероятно, не будет.
Глава 24Мемориал
Подъезд провонял котами. От изрисованной граффити стены пластами отслаивалась штукатурка, лампочка едва освещала лестничные пролёты, и Оксана во все глаза глядела под ноги, чтобы не оступиться или не вляпаться в едва подсохшую лужу. Дом подлежал сносу и стоял только благодаря божьей помощи, но расселять его не думали. Из-за дверей доносились звуки телепередач, детский плач и ругань.
Герман дважды нажал кнопку звонка, прислушиваясь к шаркающим шагам.
– Пожалуйста, откройте, я из полиции.
Он держал наготове удостоверение, которое Оксана никогда не видела толком, но на котором отчётливо синела круглая печать и чья-то витиеватая подпись.
Она одёрнула новенький пуховик, поправила выбившиеся из-под шапочки волосы. Из-за двери протянулась полоска света.
– Кто? – женский голос казался приглушённым. Лицо пряталось в тенях и было неразличимо.
– Лейтенант Резников, – представился Герман.
– Что Дима опять натворил? – женщина шире приоткрыла дверь, и у Оксаны сжалось сердце при виде осунувшегося лица, опущенных уголков губ и встрёпанных, собранных в небрежный пучок поседевших волос.
– Распитие спиртных напитков в общественных местах, – Герман убрал удостоверение и с готовностью развернул только что купленный, но предусмотрительно исчёрканный в нескольких местах блокнот. – Вы позволите?
Женщина посторонилась, косясь на вошедших со смесью недоверия и смущения.
– Где он?
– В детской комнате.
– Почему не позвонили?
Женщина схватилась за сердце, и Оксана подняла ладонь:
– Нет, нет, не пугайтесь! С ним всё в порядке! Его отпустят сразу же, когда…
– Когда составим протокол, – пришёл на помощь Герман. – Но вам нужно явиться в комиссию по делам несовершеннолетних, как только мы назначим дату.
Женщина тяжело дышала, прикрыв глаза. Вытянув шею, Оксана окинула оценивающим взглядом захламленный коридор, велосипед у стены, потёртый линолеум, наддверные шкафчики на входе в кухню, вместо комнатной двери – занавески из стекляруса.
– Как к вам обращаться? – спросил Герман.
– Ирина Михайловна…
– Как мы уже сказали, Ирина Михайловна, на вашего сына составлен протокол за распитие спиртных напитков, а ещё курение на территории школы. Это, – Герман указал на Оксану, – новый социальный педагог. Она должна составить акт обследования жилищных условий. Где можно присесть?
Женщина молча побрела на кухню.
Здесь пахло жареным луком, котлетами и немного плесенью. На плите возвышалась большая кастрюля, под потолком сушилось бельё.
– Вы простите, я только пришла с работы, – принялась оправдываться Ирина Михайловна. – Думала, Дима уже дома, а он… вот так, значит. Вы холодильник будете смотреть?
Оксана стушевалась, замявшись в дверном проёме.
– Обязательно, – Герман деловито распахнул дверцы холодильника. – Оксана Олеговна, запишите: есть мясные полуфабрикаты, кефир, макароны.
– Я только что сварила борщ, – робко заметила женщина.
– Запомню, – ответила Оксана. – Составлю акт на работе, а вы потом подпишете, когда прочтёте, хорошо?
Ирина Михайловна кивнула.
– Вы знаете, я ведь воспитываю его одна. Работаю в две смены, чтобы хоть немного заработать на репетитора. Дима будет сдавать ЕГЭ по биологии, хочет поступать в медицинский, если хватит средств. Откладываю понемногу. А возраст такой, что мать уже не авторитет, сам всё знает и умеет. Вы не думайте, Дима хороший, он летом в центре занятости подрабатывает. Но вот иногда чудит. А большой ли штраф будет?
– Как комиссия решит, – выкрутился Герман. – Это вторая административка?
– Третья… Я ведь ещё прошлый штраф не оплатила.
– Квитанцию покажете?
Ирина Михайловна прошла в комнату – проходную, заставленную массивными шкафами. В углу чернел телевизор, за тюлем на подоконнике виднелись пластиковые ёмкости с рассадой.
– Где-то тут была, я все квитанции сохраняю, за коммуналку тоже, – бормотала женщина, выдвигая один за другим ящички. – Стараюсь, как могу. Тяжело одной ребёнка поднимать, а ведь мальчику отец нужен. Мы ведь раньше неплохо жили! И работа была, и счастье… Как Анечка пропала – так всё рушиться стало, а ведь Дима её любил, очень любил!
Оксана и Герман переглянулись. Ирина Михайловна извлекла из прозрачного файла сложенную вдвое бумажку.
– Вот, посмотрите. Я оплачу, как только зарплату дадут.
– Аня – это Димина сестра? – уточнила Оксана. – А что с ней случилось?
Ирина Михайловна странно на неё посмотрела, и Герман снова вмешался:
– Оксана Олеговна новенькая, не знает, как десять лет назад весь отдел на ушах стоял.
– Да, сложное время, – вздохнула женщина, опуская глаза. – Уж так надеялись найти, во всех газетах, по местному каналу сводки давали. Диме тогда всего-ничего четыре годика было, а всё равно помнит, как сестру искал, плакал, спрашивал: «Мама, когда же Аня вернётся?» У меня так сердце и рвалось. Сначала хотели найти её хоть мёртвую, чтобы знать, куда поминать приходить, а так – ни могилки, ничего. И знать не знаешь, где? Как? Жива ли? Я когда спать ложусь, всё представляю, что жива, пусть в детском доме, путь в чьей-то семье – всё равно. Ведь так бывает, что люди теряют память? Может, и она… Выросла, поступила в институт. Может, и замуж вышла. Представляю, а у самой слёзы катятся, всё катятся из глаз, и сердце рвётся. Дима сердится. Говорит: «Нет её! Забудь!» А я не могу.
Она украдкой промокнула глаза. Оксана готова была провалиться сквозь землю – горе витало в воздухе физически ощутимым туманом.
– Соболезную вашей потере, – сочувствующе произнес Герман. – Но давайте вернёмся на кухню, нужно заполнить бланк. Работа…
Он развёл руками.
Оксана, было, потянулась следом, но Герман её осадил:
– Оксана Олеговна, пока осмотрите комнату Дмитрия. Вы ведь позволите, Ирина Михайловна?
– Да, пожалуйста, – рассеянно отозвалась та. – Только не трогайте ничего. Я недавно Диме ноутбук купила. Хороший, как раз для учебы. У него там всё под паролем.
– Не трону, – пообещала Оксана. – Спасибо вам.
Слова прозвучали искренне. Что-то в этой женщине трогало её. Оксана вспомнила разговор с матерью погибшей девочки в полицейском участке, вспомнила собственное детство без отца. Тогда ей не нужны были ни куклы, ни ноутбуки – она хотела, чтобы папа вернулся и жил с мамой одной семьёй, как раньше. У мальчика с непослушной чёлкой исчез не только отец, но и сестра. Каково ему было расти с призраком девочки за плечом?
Выключатель щёлкнул, озарив комнату тёплым светом. Слева от окна стояла наспех заправленная кровать, на стуле лежали джинсы, письменный стол оказался завален учебниками и заставлен фигурками аниме. На крышке ноутбука тоже были анимешные наклейки – его Оксана трогать не стала. Всё её внимание приковала противоположная стена.
Обоев не было видно за плотным ковром газетных вырезок, школьных грамот и фотографий. С них на Оксану смотрела уже знакомая девочка с длинными светлыми волосами. Вот она совсем маленькая, на трёхколесном велосипеде, смеётся над чем-то. Вот стоит в пушистой шапке среди сугробов. Вот она же с букетом лилий в нарядном платьице – первоклассница. Вот с братом сидит на каруселях. А на последнем фото она копия своего портрета с ориентировок. Такая же ориентировка в оранжевой рамке висела в самом низу, чёрным жирным шрифтом значилось её имя, возраст, особые приметы – сердце Оксаны ёкнуло, такая же ориентировка могла бы появиться и на Альбину. Могла бы – если бы остались хоть какие-то упоминания о ней.
Пол под фотографиями был завален плюшевыми игрушками и старыми куклами. Стоял знакомый по фото трёхколесный велосипед.
Мемориал пропавшей девочки. Овеществлённое горе.
Оксана прижалась спиной к стене. Голова плыла, дышать становилось трудно, будто воздух в комнате стал гуще и тяжелее.