– Ну и гадюшник у тебя там, – добродушно заметил Алекс.
– Угу, – уныло ответил барон. – Зато я стану наследным ландграфом. Буду иметь землю прямо рядом с нашим имением, заведу холопов и крепких грудастых деревенских баб. И уйду на покой.
– Это тебе надо было лет на двести раньше родиться, – хмыкнул Свидерский. – Для холопов-то.
– Помечтать-то дай, – буркнул Март. – Ты, кстати, чего звонишь? Только поиздеваться, пока сидишь в своем чистеньком кабинете и властвуешь над душами тысяч юных дарований?
– Да, кстати, – вспомнил Свидерский. – Ты кого мне там предсказал, Март?
– А что? – язвительно и «непонимающе» спросил блакориец. – Экстерьером не вышла? Там все в порядке, руки так и тянутся.
– Я тебе голову откручу, – спокойно сказал Алекс, – за такие шуточки. Подпускать вероятную угрозу близко? Я еще с ума не сошел. Кто тебя надоумил?
– Да ладно, – уже серьезно произнес Мартин. – Ты какой-то чересчур подозрительный, дружище. Девочка хорошая, скромная. Не смотри, что темная. Там все прозрачно, плюс легализована она, ходит в храм. А мне намекнули, что помощь ей ой как нужна. Марина намекнула.
Ну конечно, ради своих баб Мартин и черта в друзья возьмет.
– У меня не благотворительный фонд, – отрезал ректор. – Все, пока, потом поговорим.
Он еще поработал, сходил на встречу с деканами – но в голове все крутилось бледное лицо и злой и одновременно потерянный взгляд. Алекс знал это свое состояние: он терпеть не мог быть неправым. Поэтому нужно было разобраться до конца и успокоиться. И, вернувшись с совещания, он набрал номер начальника разведуправления.
– Тандаджи, слушаю, – раздался в трубке суховатый голос тидусса.
– Это Свидерский, – представился ректор. – Полковник, мне нужна информация о герцогине Катерине Симоновой. Вы можете мне ее дать?
– Не привлекалась, не состояла, – с легкой язвинкой ответил Майло.
– Подробнее, господин полковник, – терпеливо попросил Александр Данилович.
– Она подруга ее высочества Марины Рудлог, поэтому, на ваше счастье, мы имеем достаточно информации, – спокойно сказал тидусс. – Рано вышла замуж, за герцога Симонова, который ей в деды годился. Двое детей. Недавно овдовела.
– Это я знаю. Что-то еще?
Тидусс помолчал.
– Только потому, что я ваш должник, Александр Данилович. Так как леди Симонова близка с принцессой, мы провели расследование. Опросили слуг в поместье Симоново, друзей почившего герцога. Судя по всему, она жила с тираном. Он ее избивал, бил и дочерей. У герцогини было несколько выкидышей. Имелось у нас подозрение, что госпожа Симонова не выдержала и избавилась от мужа, но вскрытие показало, что там банальная остановка сердца. Ничего плохого я не могу о ней сказать. Ах да, злоупотребляет алкоголем. Но это неудивительно с таким-то прошлым.
– Благодарю вас, Майло, – с признательностью проговорил Свидерский.
– Рад был помочь, – ледяным тоном ответил тидусс и положил трубку.
Алекс не был склонен к сантиментам. Но несправедливости не терпел, особенно в своем исполнении. Поэтому все-таки вышел из кабинета, поглядел на Неуживчивую, старательно печатающую его распоряжения, и спросил:
– Наталья Максимовна, а сколько вы у нас не были в отпуске?
– Тринадцать лет, – немедленно ответила секретарь.
– А хотите? – поинтересовался он.
– Все равно ведь не отпустите, – с укоризной сказала помощница.
– Отчего же, – задумчиво произнес Свидерский. – Могу на полгода дать вам волю. С сохранением заработной платы. Но с условием, что, если понадобитесь – вернетесь.
Неуживчивая пожевала губами.
– С чего такая щедрость, господин ректор?
– Нашел вам замену, Наталья Максимовна, – легко ответил он.
Секретарь фыркнула.
– Это недавняя посетительница, что ли? Вы, если позволите, всегда были падки на красивые мордашки, Александр Данилыч.
– Что есть, то есть, – согласился он покаянно и весело. – Что думаете?
– Да у вас тут будут целый день крутиться студенты, – пробурчала Неуживчивая. – Думаете, справится? Она хоть знает, как пользоваться клавиатурой? И имеет представление о вашей милой привычке звонить вечерами и надиктовывать приказы?
– То есть не хотите в отпуск? – уточнил он коварно.
– Нет уж, – сурово сказала Неуживчивая. – Я вас знаю, надо хвататься, пока предлагаете. А то потом еще тринадцать лет каторги. Пусть приходит, все покажу. Но намучаетесь вы с ней, Александр Данилыч. И мне потом бардак разгребать.
– Я в вас верю, Наталья Максимовна, – с толикой лести ответил Свидерский. – Вы разгребете что угодно.
К Симоновой он поехал после окончания рабочего дня. Дом у нее был прелестным, очень женским, простым: с чудными занавесками, растениями на окнах и росписью по фундаменту. А вот сад оказался неухоженным, засыпанным снегом, но в нем активно работал лопатой садовник. Несколько окон в доме светились.
– Госпожа не принимает, – сурово сообщил дворецкий, открывший дверь. – Она занята.
– Гости? – осведомился ректор.
– Нет, – сказал дворецкий. – Извините, милорд.
– Ничего, – вежливо сказал Алекс. Подождал, пока мужчина закроет дверь, открыл Зеркало, настроился на Симонову и заглянул через портал.
Герцогиня сидела в кресле в том же платье, в котором была у него. Видимо, в гостиной. Играла какая-то старая музыка, а она рыдала, и, видимо, уже давно. И пила. Рядом, на маленьком столике, стояли пузатые бутылки, в пальцах ее дымилась сигарета, вставленная в мундштук.
Зрелище было тягостное.
Свидерский выругался и шагнул в комнату через Зеркало. Кажется, она даже не удивилась, увидев его. Подняла мутный взгляд, отсалютовала бокалом, затянулась и запила дым алкоголем. Сейчас, с потеками туши – но аккуратно держащейся алой помадой, – она выглядела жутко несчастной. И все равно красивой.
– Как видите, – язык ее заплетался, – у меня тоже есть ликер, лорд Свидерский.
– Где ваши дети?
Катерина наливала себе еще.
– В саду, – сказала она пьяным голосом. Руки дрожали, Катерина пролила мимо бокала и всхлипнула. – Няня заберет. Чего надо?
– Пришел предложить вам работу, леди Симонова.
Она пожала плечами, снова выпила и забросила ногу на ногу. Платье задралось, обнажив бедро и чулок на подвязке.
– Я передумала. Уходите, – женщина вдруг огляделась, взгляд ее просветлел. – Что вы вообще тут делаете?
– Нет, не передумали, – сказал Алекс резко, игнорируя вопрос. – Сейчас мы будем трезветь, а потом поговорим.
Он подошел ближе, помахал рукой, разгоняя дым, – и она неожиданно сжалась, забилась в кресло, подтянув под себя ноги и согнувшись. И тут же вспыхнула злостью.
– Проваливайте, благодетель! Вон отсюда!
– Вон, вон, – пробурчал ректор, отнимая у нее бокал. – Как вы будете работать, если привыкли приказывать?
– Я не буду у вас работать, я же сказала, – сквозь зубы проговорила герцогиня. – Это слишком большая честь для вас. Отказались, и прекрасно. С-создам свой женский журнал, да?
– Протрезвеете и повторите, – сказал он терпеливо. – Где ванная? Сами пойдете, или вас отнести? Да прекратите вы напиваться, ваша светлость!
Она схватила бутылку и демонстративно сделала несколько глотков. И послала его. Матом.
Алекс вздохнул, схватил Катерину на руки и понес в коридор. От нее сильно пахло алкоголем и сигаретами, она вопила, извивалась, но потом затихла и приглушенно зарыдала ему в плечо. Двери пришлось открывать ногой – так он познакомился с детской, с маленькой библиотекой, в которой стояли нераспакованные ящики с книгами, с кабинетом. И со спальней. Где находился вход в ванную.
Александр сунул ее светлость под душ прямо в одежде, включил воду – она завизжала, а потом вдруг как-то смиренно замерла, обхватила себя руками и опустила глаза. И молчала, даже не пикнула, когда он водил перед ней руками, запуская заклинание, очищающее кровь от токсинов – человек при этом сильно потел, поэтому нужна была вода. Много воды. Герцогиня вдруг захрипела – уходил спирт, наступало обезвоживание – и стала жадно ловить ртом теплую воду, глотая и захлебываясь.
После она, протрезвевшая, ледяным тоном приказала ему удалиться.
– Если вы готовы приступить к работе завтра, – сказал Алекс, когда герцогиня вышла из ванной, переодевшись в теплый и толстый халат, – то жду вас к девяти утра. Наталья Максимовна все покажет. Возьму на полгода. Но не расстроюсь, если уйдете раньше.
– Не думайте, что я буду благодарить, – сухо проговорила она, – не буду. Я еще подумаю. Мне не нравится ваш стиль собеседования.
– Подумайте, – усмехнулся Алекс. – До завтра время есть.
После ухода лорда Свидерского Катерина Симонова еще долго сидела в своей спальне. Расчесывала мокрые волосы, думала, приходила в себя. Состояние было самое смятенное. Ей было горько и стыдно, тоскливо до слез – и никого не было рядом, чтобы пожаловаться, обнять, расслабиться. Зато в гостиной ждала недопитая бутылка. Никогда не отказывающий друг – алкоголь. Такой же теплый, как и объятья любящего человека, такой же отзывчивый и безотказный.
Но она все-таки не притронулась больше к ликеру. Приказала проветрить гостиную и убрать все бутылки из дома.
Сколько раз она уже делала это – и не выдерживала, покупала новые, стоило только произойти чему-то, что выбивало ее из колеи. Сколько раз она говорила себе, что не хочет, чтобы дочери запомнили из своего детства не только нелюбящего и поднимающего на них руку отца, но и вечно пьяную мать. Напоминала себе, что нужно быть сильной ради них, нужно жить дальше, – и все равно пила. Пила, чтобы заглушить боль и ощущение собственной ничтожности. Беззащитности. Уязвимости.
Катя снова и снова прокручивала утренний разговор и вечерний визит Свидерского. И, несмотря на обиду, стыд и раздражение, была благодарна ему. За трезвость. За то, что не будет опять потерян вечер с дочерьми. И за то, что он все-таки уступил.
Но теперь при мысли о выходе на работу – туда, к нему, видевшему ее и в парадном сиянии, и в жалком состоянии, способному разрушить хлипкий, с трудом восстанавливаемый мир одной фразой, – Екатерина ощущала настоящую панику. И посоветоваться было не с кем. Хотя… нет. Было с кем.