– В следующий раз я сначала тебя обездвижу, а потом уже буду пытаться разговаривать. И дарить цветы.
Она подняла глаза к потолку. Неисправим. Невыносим.
– Иди уже, а?
Барон подмигнул ей, поднял ладони на макушку, пошевелил, словно ушками, фыркнул – и ушел в Зеркало.
Алекс наблюдал за этим представлением с усмешкой.
– И что это было, Вик?
– Очередное обострение, – проворчала она. – Скоро пройдет.
– Вики, – сказал он мягко, – за шестьдесят лет не прошло – и пройдет?
– Саш, – проговорила она устало, – скажи мне. Скажи. Ты-то как думаешь, хватит его для верности, если я окажусь в его постели? Только честно, Санечка. Честно. Без слов о неземной любви. Эта любовь ничуть не мешает ему опылять герцогинь и встречаться с принцессами. И никогда не мешала. Удобная такая любовь, – закончила она с внезапной злостью. – Ну что? Веришь, что со мной – и навсегда?
Свидерский нахмурился и исподлобья посмотрел на бывшую любовницу. Вздохнул и покачал головой.
– Вот и я так думаю, – Виктория закрыла глаза, потянула руки к вискам. – Это не говоря о том, что я не вижу себя с ним. Я как представлю – мне страшно становится.
– А с Максом видишь? – поинтересовался Алекс, наблюдая, как она мнет себе лоб, крутит пальцами по вискам.
Пришла очередь Виктории качать головой.
– Он меня хорошо… охладил, Саш. Трудно желать мужчину, который скорее себе отморозит все ниже пояса, чем добровольно притронется к женщине. Мне его жалко, но я понимаю, что ничего уже не сделать. У него свой путь. Да почему я вообще должна быть с кем-то? Мне и одной хорошо. Я уже слишком долго живу, чтобы менять личный комфорт на неудобного мужчину. Зачем мне что-то постоянное? Да и замужем я уже была, ничего хорошего там нет.
Он поднялся, налил в бокалы красного вина и подал один ей.
– Об одном жалею, – тускло сказала Виктория, пробуя сладкое вино. – Что ребенка не родила. Недавно я это поняла, Сань. Когда мы вдруг заговорили о конце света. Сейчас бы забеременеть… да хоть от тебя. Но, боюсь, уже поздно. Но если вдруг справимся – не откажешь ведь, да?
– Не откажу, – усмехнулся Алекс. – Если ты к тому времени все еще будешь жаждать меня в потенциальные отцы.
– А кого еще? – удивилась она. Свидерский молча глотнул вино и небрежно пожал плечами. Пусть сами разбираются. Давно уже не маленькие. Хотя отношения этих двоих всегда ставили его в тупик.
Ему с Викой всегда было легко и разговаривать, и молчать. Из их компании она была ему ближе всех. Роднее. Вот и сейчас они пили вино, перебрасывались короткими репликами и по большей части молчали, а потом Виктория и вовсе задремала в кресле. Он не стал ее будить. Взял из руки бокал, осторожно перенес на кровать и ушел спать в гостевую комнату.
Они познакомились на первом курсе. Молодой и щеголеватый Александр, выпускник одной из лучших школ Рудлога, легко сдавший экзамены в МагУниверситет. Макс, тощий, невысокий, рыжий и при этом обладающий странным воздействием на девушек – они ему чуть ли не в рот заглядывали. Да и с девственностью он расстался через месяц после первого занятия, с одной из четверокурсниц. Это потом Тротт вытянулся, нарастил мышцы и стал не слабее самого Свидерского. А тогда глянуть без слез было невозможно. И занятия давались ему трудно – при сильном даре он долго доходил до решений, упорно сидел над учебниками и даже с похмелья ухитрялся зубрить формулы и тренироваться.
Михей Севастьянов, живший в городке недалеко от границы с Блакорией. Светловолосый и зеленоглазый, сильный и вспыльчивый – у них с Александром все годы обучения шла негласная борьба за лидерство, хотя они часто стояли спина к спине и верили друг другу как себе. Но Свидерского признавали за вожака остальные, а Михея он уважал и никогда ни словом, ни делом не давал ему почувствовать себя на вторых ролях. Севастьянов, в противовес спокойному Александру, был быстро загорающимся, любопытным, страстным – казалось, не имелось на свете вещей, которые его не интересовали.
И Мартин. Тяжелокостный, нищий и худой блакорийский барон. Если Макс был тощим, но не голодным, то Мартин обладал впалыми щеками и взглядом ничего не боящегося зверя. Фон Съедентент оказался наглым, как сотня диких котов, мрачным и огрызающимся. Их поселили вчетвером, и в первый же день Март ухитрился подраться с Михеем.
– Это моя кровать, – сказал ему Севастьянов, когда вернулся и увидел, что его место занято новеньким.
– Девочки спят у стеночки? – издевательски вопросил барон. Получил в челюсть, со свистом сплюнул кровь и полез в драку. Досталось и Максу, который решительно сунулся их разнимать: «Не лезь, малыш», – рявкнул Март и приложил его лицом об шкаф. Досталось и Алексу, не оставшемуся в стороне. На драку прибежал комендант, и быть бы четверке отчисленной, не начав обучение, если бы не решение ректора университета, каким-то шестым чувством унюхавшего в покрытых синяками и со злостью поглядывающих друг на друга парнях будущих светил магического мира.
Однако это не помешало Старову наложить унизительное взыскание. Алмаз Григорьевич на расправу всегда был скор и крут. Почти семестр они драили помещения университета и общежития, старательно игнорируя соратников по наказанию и слушая насмешки каменов. На ругань сил уже не оставалось, все уходило на учебу и уборку. Зато они косились друг на друга, подмечали успехи и до красных мушек в глазах учились, пытаясь превзойти соперников.
По окончании наказания, получив отличные оценки, они дружно напились, обнаружили, что ненависть и злость прошли – труд объединил их, а лучшие показатели вознесли на вершину курса, сделав предметом восхищения.
Тогда-то они и поклялись в вечной дружбе.
– Вместе мы сильнее, – пьяно говорил уже немного отъевшийся Мартин, сидя в таверне и тиская подавальщицу. Женщины его тоже любили. Мрачных и буйных всегда любят.
– Кот правду говорит, – вторил ему Михей, размахивая кружкой с пивом. – Что нам делить? Вместе мы покорим мир. Правда, Малыш?
– У меня запросы скромнее, – ответил Тротт со смешком, – я просто хочу оставить свое имя в истории магнауки.
– Ну а ты, Алекс? – обратился к нему Севастьянов. – Чего хочешь ты?
Совершенно пьяный Свидерский тоже усадил себе на колени веселую официантку и что-то нашептывал ей, поглаживая по бедру.
– Я… – он задумался. Голова кружилась, мысли плясали. – Я, друзья, хочу занять место Деда Алмаза. Довольно ему зверствовать. Да здравствует свобода!
– Да здравствует! – проревели они. Кружки с пенным напитком столкнулись, ознаменовывая начало их дружбы.
На девчонок со своего курса особого внимания подающие большие надежды маги не обращали. Зачем, если молодые и горячие парни пользовались стабильным спросом среди старшекурсниц? К тому же девочки были тихими, садились на задние ряды и блистать великолепной четверке особо не мешали. У студенток имелся свой мирок, наполненный таинственными разговорами, смешками, косметикой и нарядами. Живущие в общежитии однокурсницы со своего этажа не спускались, на старшие курсы смотрели с удивлением – уж очень свободные нравы по сравнению с принятыми в обществе были у девушек, давно обучавшихся в университете.
Ректор МагУниверситета, Алмаз Григорьевич Старов, с десяток лет назад подписал указ, согласно которому в университет официально, наравне со студентами-мужчинами, принимались и девушки. Первое возмущение и насмешки в обществе успели утихнуть, но к женщинам, осмелившимся замахнуться на обучение наравне с мужчинами, все еще относились насмешливо и высокомерно как студенты, так и преподаватели. Много времени прошло, прежде чем лучшей ученицей выпуска стала женщина, одним этим фактом утерев нос всем скептикам. Правда, девушка оперативно вышла замуж и прожила спокойную жизнь, открыв лавку защитных амулетов и магаптеку, чем породила новую волну скепсиса. «Зачем обучать девиц, вкладывать в них силы, позволять, чтобы они занимали места в высших учебных заведениях, если из ста студенток дай боги пять будут и дальше заниматься магией?» – говорили противники указа. Отдельные господа придерживались этого мнения до сих пор, несмотря на то что девушки если и уступали мужчинам в боевой магии и ментальных способностях, компенсировали это успехами в витализме и прикладных науках.
До указа Алмаза Григорьевича женщины обучались в школах бытовой магии – взять в жены ученицу такой школы считалось особым шиком. Дамы даже с минимальным даром этим активно пользовались: в школах их обучали и этикету, и домоводству, и это было реальной возможностью взлететь вверх. Самые отчаянные посещали занятия в университете как вольнослушатели, но их воспринимали негативно. Некоторые преподаватели даже отказывались читать лекции, если замечали среди слушателей даму. Сидели они на маленьких балкончиках в больших лекториях. До сих пор в некоторых лекционных залах сохранились эти балкончики.
Это сейчас женщины-маги служили в армии, работали в больницах и службах спасения, с успехом делали карьеру в магнауке. Именно Виктория стала первым придворным магом-женщиной и тоже внесла свой вклад в уравнивание возможностей мужчин и женщин. Да, она была слабейшей в пятерке лучших выпускников, но при этом сильнее всех остальных студентов курса.
Заветную должность она получила, как это ни странно, в Эмиратах. То ли эмир Солтарии пригласил ее как экзотику и диковинку, то ли надеялся пополнить гарем чудесницей – Виктория мало говорила о своей работе в пышном дворце южного Эмирата. Но к концу службы иначе как «великая волшебница» ее не называли, а сын эмира и сейчас регулярно зазывал обратно и слал подарки, которые Вики принимала со спокойным достоинством. Но возвращаться не торопилась. После событий семнадцатилетней давности она ушла в преподавание, успешно защитила несколько научных работ. И только в начале этого года приняла предложение занять пост придворного мага Инляндии.
А тогда, на первом курсе, она была гордячкой. Серенькой, ничем к себе не привлекающей, завязывающей волосы в пучок, носящей странные платья. И единственной дочерью в семье, привыкшей, что с ней носятся. Родители, мечтавшие о выгодном замужестве, только повздыхали, когда ребенок заявил, что пойдет учиться на волшебницу. И отпустили, надеясь, что дурь пройдет. Не прошла.