– Умер года два как, ваше высочество, – недоуменно ответил он.
Я кивнула, попрощалась и вышла, чувствуя спиной взгляд Красного Воина. Он не помог, но дал мне надежду.
Мы ведь всегда со всем справляемся, правда?
Профессор Тротт, вымотанный, как после дневного марафона, шагнул в свою гостиную из Зеркала и тут же накрыл себя щитами, присел, прикрыл глаза. В доме кто-то был, хотя его защита не среагировала. Природник мягко встряхнул кистью, отправляя в полет поисковые маячки, прикоснулся к полу, запуская волну электричества – она ушла в сторону кухни и там, у двери, встала искрящейся стеной, наткнувшись на чужие щиты. Тут же дернулась следилка на запястье, и он выругался, уже понимая, кто пришел в гости.
– Тихо ты, параноик ненормальный, я это, – раздался голос Мартина с кухни. Макс досадливо поморщился, чувствуя, как от усталости дрожат руки, и пошел на голос друга. Блакориец пил молоко из его холодильника и мрачный взгляд хозяина дома встретил с извиняющейся ухмылкой.
– Какого черта ты тут забыл, Март? – раздраженно поинтересовался Тротт, ополаскивая руки и лицо над раковиной. – Дай сюда, – он отнял у блакорийца пакет молока, аккуратно налил в стакан и начал жадно пить. Мартин пригляделся, повел в его сторону рукой, сканируя.
– Ого, – сказал он с восхищением. – Это где тебя так упахивают, Малыш? Кто этот злодей? У меня такое истощение было после памятного путешествия по борделям в Форштадте, – он хохотнул, – уработали меня девочки.
– Избавь меня от подробностей, – сухо отрезал Тротт. Налил себе еще молока. – Повторяю вопрос. Какого ты здесь делаешь? Это моя территория, и ты знаешь, что я терпеть не могу незваных гостей. И щиты мои не смей больше трогать, Март. Я серьезно, иначе покалечу.
– Ужасный Малыш, – глумливо поддразнил его непрошибаемый барон. – Гостей он незваных не терпит. Да ты и званых не очень, – Мартин увидел, как перекосило друга, и на всякий случай отступил назад, поднял руки. – Да не трогал я их… почти. Поигрался немного. Скучно было, пока тебя ждал, а на улице холодно и деревья твои явно меня на перегной пустить желают. Хочешь, покажу слабые места?
Макс допил молоко и с грохотом поставил стакан в раковину. Но тут же включил воду, чтобы помыть.
– Ладно, – неожиданно смирно сказал фон Съедентент, – ухожу.
И открыл Зеркало.
– Придурок, – пробурчал Тротт. – Что надо-то было?
– Что я слышу? Малыш дрогнул? – потешно изумился барон. Макс смотрел на него сухо, не мигая, и он посерьезнел и признался: – Посоветоваться пришел. Тебя не поймать. Где ты пропадаешь, что мобильник не ловит?
– Учусь, Кот. Тебе срочно? Переживешь, пока я приму душ?
– Переживу, – согласился Мартин весело. – Заодно за пивом схожу.
– Ужин принеси, – раздался голос инляндца уже из коридора. – Пусть от тебя хоть какая-то польза будет.
Макс успел и душ принять, и вколоть себе стимулятор. Тело стыдно болело, мышцы жгло, как будто каждую жилу растянули да еще и плеснули на нее легкой кислотой. Тренировки проходили почти ежедневно, поздним вечером, и он не мог отказаться от возможности учиться у мастера.
– Темнота – помощник учителя, – весело объяснил ему Четери. – Как только начнешь уверенно чувствовать себя ночью – днем тебя никто не одолеет.
Дракон словно и не уставал вовсе, и к концу уроков, когда у Тротта руки уже немели и пальцы едва удерживали оружие, начинал двигаться еще быстрее, оставляя в науку длинные порезы и уколы.
– Легче, – требовал Мастер, – бой не обязанность, радость. Не камни ворочаешь, а отдаешь почести богу войны. Пока не начнешь двигаться, как надо, не дам тебе доброго оружия. Заслужи сначала.
Дракону тренировки точно приносили радость – ругал он много, жестко, по-мужски, хвалил редко, и за каждое одобрительное слово, за каждый взгляд Макс готов был терпеть и солдатскую грубость учителя, и усталость, и раны, и рисковать, тратить резерв, шагая Зеркалом через нестабильные стихийные валы на границе с Песками. А когда Четери входил в раж, начинал сражаться в полную силу, когда глаза его загорались и каждый удар сопровождался сумасшедшим смехом, Тротт ощущал настоящее благоговение. Ну и что, что после этого он, измочаленный и окровавленный, валился на расписную плитку внутреннего двора, а Мастер сначала протирал и убирал клинки, а потом уже помогал ему встать и осматривал раны. И ровно объяснял ошибки.
– Твоя задача – превзойти меня, – говорил он перед каждой тренировкой. – Помни об этом. Искусство передается от учителя к ученику, и каждый следующий Мастер должен быть сильнее наставника. В этом смысл искусства боя. В конце концов последний воин должен сравняться с Красным. Это высшая почесть для человека и высшая хвала от бога.
Светлана, супруга Четери, смотрела на Макса с состраданием, но молчала: ни вскриков, ни ахов, даже когда он щедро поливал землю своей кровью. Но уже ко второй тренировке появились у фонтана во дворе и кувшины с водой, и закупоренные бутыли с молоком, и тонкие полотенца. И служанки, готовые помочь рыжеволосому гостю из далекой страны. Тротт не обращал на них внимания, но после сегодняшней тренировки Чет подозвал одну из них и приказал послужить ученику.
Черноволосая и темноглазая служанка, невысокая, полненькая, с очень женственными изгибами, послушно лила воду из кувшинов, пока он обмывался, и потом усердно вытирала его, прикасаясь мягко, осторожно. В глазах ее были страх, и любопытство, и еще что-то очень женское – как у Вики, когда она пришла к нему ночью. Дракон тем временем присел на корточки рядом с женой – что-то говорил ей, и глаза ее наливались истомой, касался плеча, шеи, гладил по бедрам, ничуть не стесняясь окружающих. Макс отвел взгляд. Слишком это было откровенно. И слишком задевало его.
– Иди, Светлана. Нам с учеником нужно поговорить наедине, я скоро приду к тебе, – приказал Четери, и супруга его, не говоря ни слова, кивнула, поднялась. А дракон направился к Максу, отослал служанку.
– Тебе нужна женщина, – строго сказал он, когда они остались одни. – Ты зажат, жилы твои не расслаблены, чресла не пусты. Сила перегорает и застаивается, делает мышцы ленивыми, неповоротливыми. Сходи в наш храм Синей – девы с радостью примут тебя и будут служить, чистые, послушные. А если оставишь ребенка, то я о нем позабочусь. Только женщина дает легкость, восстанавливает потоки энергии.
– Нельзя, – коротко ответил Макс. – Ты же знаешь, кто я. Нельзя терять контроль. Хорошо тебе будет, если я в твоем городе выпью кого-нибудь?
– Страх тоже скручивает тело и убивает ритм, – резко отозвался дракон. – Себя ли боишься? В наше время темные не избегали любовных битв.
– Время другое, – сухо сказал Макс. – Сейчас нельзя. Они не голодали. И не сходили с ума, когда насыщались, и не представляли угрозы для мира. Мало кто сможет противостоять мне, Четери. Поверь, я видел, к чему это может привести, да и сам стоял на грани.
– Не переживай, – с насмешкой ответил Чет, – если ты сойдешь с ума, я окажу тебе честь и убью тебя сам.
– Обещаешь? – серьезно взглянул на него Тротт.
– Обещаю, – коротко ответил Четери.
Стало тихо. Макс лечил себя, Четери лениво водил рукой в воде фонтана, расслабленный, почти мечтательный, а темная ночь укрывала мужчин тонким и горьким запахом цветов, похожим на аромат юной девушки, и от запаха этого кружилась голова и сердце начинало биться сильнее, разгоняя кровь. И, чтобы отвлечься от задумчивости, в которую его ввергали эта ночь и этот запах, Макс спросил:
– Четери, как ты узнал, как увидел меня? Никто ведь не может видеть, я надежно прячу свою тень. Ты можешь видеть структуру ауры? И как ты понял, что подруга Матвея – Рудлог? Как? Для меня ее аура хаотична, я не смог определить, кто она.
– Плохо смотрел, – хмыкнул Чет. – О какой структуре ты говоришь?
– У тебя, – начал объяснять Тротт, – голубоватое свечение, заключенное в косые потоки стихии Воды и Воздуха. Внутри – родовые знаки. Похоже на каркас здания или корабля, подсвеченный изнутри.
Чет внимательно выслушал его, удивленно покачал головой.
– Нет, ты что, у нас не так. Никаких каркасов. Чистая стихия. Мы видим суть, ощущаем ее. Не зрением. Это как жар от огня, но только если бы ты мог видеть тепло и образы, которые оно несет, – лес, в котором росло дерево, использованное для костра, смену времен года над этим лесом. Мы же потомки Синей и Белого, мы воспринимаем как сенсуалисты – чувства, темперамент, воспоминания. Я сейчас умею это куда лучше, чем раньше, а Нории, как и все Владыки, изначально так мог.
– Не понимаю, – с легким раздражением сказал Тротт. Четери вздохнул.
– Как объяснить слепцу, что такое свет? Ну смотри… Ты же не перепутаешь костер с водой? А темноту – с солнечным днем? В тебе столько тьмы, что можно затопить всю Тафию. И воздуха очень много. И виты. В твоих друзьях нет такого, нет родового наследия. Только у блакорийца, но кровь его слаба. А у тебя есть. Я свою ауру не вижу, а у Нории она – как огромное мягкое озеро вокруг, будто из него бьет столб силы и потом фонтаном опускается на землю, растекаясь до горизонта. А твоя девочка, маленькая Рудлог, суть огонь, но столб слабенький, совсем крошечный. Может, и еще родовое что-то есть, воздух или земля, но пока она не созрела – трудно сказать. Так бывает: более сильная стихия подавляет, закрывает слабую. А ее огонь четко виден и сейчас. Это как… – он задумался, – как фонарь. Ты, получается, видишь стекло, и фитиль с маслом, и совсем немного света. А мы – только свет, но очень четко: его силу, тепло, объем.
Макс живым воображением не отличался, а уж поэтичные описания воспринимал с трудом. Но разницу уловил.
– Почему она боится тебя? – вдруг спросил дракон.
– Кто? – уточнил Тротт. Чет спокойно смотрел на него, и инляндец не выдержал, опустил глаза. – Я делал ей больно. Физически.
– Накажу, – ровно отозвался Четери, но в глазах его блеснули ярость и разочарование. – Женщин трогать запрещено, а детей – тем более. Она еще девочка и душой, и телом. Раньше в поединках, если убивали женатого мужчину, победитель брал на себя заботу о его женщине и детях. Или, – Мастер присмотрелся, – ты уже наказан?