— Что?! До сих пор не подписано?! — рассвирепел Кокин. — Волокитчики! Бюрократы! Не кладите трубку, я сейчас выясню…
На столе у Кобякова зазвонил городской телефон.
— Слушай, Кобяков, что там с командировкой Лапушкина? — сердито спросил Кокин.
— Я как раз сейчас выясняю этот вопрос, — залепетал Кобяков. — И Лапушкин у меня в кабинете. Вместе ожидаем. Как только узнаю, сейчас же вам перезвоню!
Кокин положил трубку городского телефона и сказал по внутреннему:
— Велюгин, слушаешь? Вопрос как раз сейчас выясняется. Товарищи на проводе. Не занимай аппарата. Я тебе сейчас перезвоню.
Велюгин положил трубку внутреннего телефона и сказал по городскому:
— Вот что, Ручинский, сейчас вопрос выяснится, и я тебе перезвоню.
Ручинский положил на рычаг трубку городского телефона и сказал по внутреннему:
— Шляпкин, слушаешь? Вопрос выясняется. Положи трубку и не занимай телефон, я тебе перезвоню.
Шляпкин положил трубку внутреннего телефона и сказал по городскому:
— Ну как, Марута, заждался? Зато результат на носу. Вопрос вот сию минуту решается. Как только мне сообщат, я тебе перезвоню.
Марута положил на рычаг трубку городского аппарата и сказал по внутреннему:
— Слушай, Кобяков, с тебя причитается. Я поднял на ноги все начальство. Сейчас все выяснится. Как только мне позвонят, я тебе перезвоню.
— Ну вот, поздравляю, все в порядке, — сказал Кобяков, пожимая руку Лапушкину. — Твой вопрос в верных руках. И как раз в эту минуту решается. Иди пока к себе, работай. Как только мне позвонят, я тебя вызову.
— Спасибо, — сказал Лапушкин, — я знал, что это не может продолжаться до бесконечности.
И, облегченно вздохнув, он вышел из кабинета…
Кто «за», кто «против»?
На общезаводское собрание Пятеркин явился в наилучшем расположении духа.
— Чего ты сияешь? — мрачно спросил его бригадир Куковой. — Или не знаешь, что сегодня обсуждаются итоги выполнения квартального плана?
— Знаю, — сказал Пятеркин, улыбаясь всеми тридцатью двумя зубами.
— Странный человек! — рассердился Куковой. — Твоя бригада план не выполнила. Тебя сегодня вперед ногами выносить будут.
— И правильно сделают, — согласился Пятеркин. — Как понесут, сам помогать стану.
Куковой пожал плечами, невежливо сплюнул и пошел занимать место в зале, бормоча что-то вроде того, что Пятеркин или спятил от страха, или хватил для смелости лишку.
Началось собрание. Куковой как в воду глядел: все навалились на Пятеркина. Мало того, что его бригада не выполнила плана, она потянула за собой весь сборочный цех, а сборочный цех потянул за собой весь завод.
— Что скажешь? — обратился председательствующий к Пятеркину, когда в вопрос была внесена полная ясность.
— Что скажу? — улыбнулся Пятеркин. — Все правильно. Бригада план не выполнила и в ближайшее время выполнять не будет.
Шум поднялся, как на хоккейном матче. На заводе давно было известно, что Пятеркин человек принципиальный. Но тут, пожалуй, он хватил через край.
— Это как так не будет! — закричал с места Куковой. — Моя бригада выполняет, а его не будет! Из-за него мы все без премиальных сиди?
— Правильно, — согласился Пятеркин. — Все без премиальных сиди.
Аудитория раскололась на два лагеря. Одни кричали: «Правильно, Пятеркин!»
Другие кричали: «В шею Пятеркина!»
Пока выяснились отношения, подоспела резолюция. Работа Пятеркина была квалифицирована как скверная.
— Голосуем, — сказал председательствующий. — Кто «за», кто «против»?
Но Пятеркина голыми руками не возьмешь. Раз он сказал «нет», от него «да» не добьешься, даже если сам директор упадет перед ним на колени.
— Я против! — поднялся с места Пятеркин. — Скверно работали не мы, а завод-поставщик. Его переключатели никуда не годятся. Вот его и вставляйте в резолюцию.
Что правда, то правда — у этих переключателей характер попринципиальнее, чем у нашего Пятеркина. Те из них, которые включаются, потом не выключаются. А те, которые выключаются, потом не включаются. И даже если весь заводской треугольник упадет перед ними на колени, они своего порядка не изменят.
— Как это так — поставщика — в резолюцию? — удивился заведующий снабжением. — Поставщик в другом городе, в другой республике, наконец вообще в другой системе. Ему чихать на наши резолюции. Это все равно что показывать кукиш в кармане!
— Это правильно! — сказал Пятеркин. — Кукиш, в кармане он или не в кармане, мера воздействия устаревшая и не эффективная. На поставщиков-бракоделов куда лучше действуют арбитраж и народный контроль. Но это уж ваша забота. А я бракованные детали принимать не буду. Трудящиеся покупают нашу продукцию не для того, чтобы таскаться по гарантийным мастерским.
— Точно! — воскликнул начальник отдела сбыта. — От гарантийщиков бегать у меня лично просто ног не хватает. Только на пятеркинской продукции и отдыхаю. Извините, но оценивать его работу как скверную я отказываюсь.
Поступило предложение слово «скверная» заменить словом «плохая».
— Кто «за», кто «против»? — спросил председательствующий.
— Я против! — выкрикнул с места Пятеркин. — Не вижу ничего плохого в том, что моя бригада не допускает брака!
Поступило предложение слово «плохая» заменить словом «недостаточная».
— Возражаю! — сказал главный бухгалтер. — Термин «недостаточная» имеет значение чисто количественное. И в данном аспекте не отражает правильную картину, поскольку, как здесь уже было сказано, Пятеркин дает продукцию качественную. Предлагаю применить термин «неудовлетворительная».
— Товарищи! — закричал секретарь заводской многотиражки. — Когда мы отучимся от обтекаемых формулировок! Что такое «удовлетворительная»? Ни плохая, ни хорошая! Ни то ни се! Нечего, товарищи, смазывать оценки! Я предлагаю признать работу Пятеркина хорошей.
— Не хорошей, а отличной! — воскликнула симпатичная сборщица, метнув в Пятеркина восхищенный взгляд. — И вынести ему благодарность в приказе.
— За что?! — возопил принципиальный Пятеркин. — За что благодарность? Мы же план не выполнили!
Решили отметить принципиальность Пятеркина и остановиться на характеристике «хорошая».
— Хорошая? — запротестовал начальник планового отдела. — Чего же тут хорошего, если его бригада игнорирует требования плана?
Заменили слово «хорошая» на «удовлетворительная».
— Не знаю как кого, — сказал директор завода, — но меня такая работа не удовлетворяет.
Заменили слово «удовлетворительная» на «плохая».
— Не плохая, а скверная! — крикнул Пятеркин. — Скверная эта работа, если она никого из вас не убедила, что нынешнее положение на заводе терпеть больше нельзя!
— Скверная так скверная, — сказал председательствующий, в отчаянии посмотрев на часы. — Пятеркину виднее. Кто «за», кто «против»?
— Я против! — крикнул принципиальный Пятеркин.
Но его уже никто не слушал. Часы на стене показывали, что рабочий день кончился…
Медвежий душ
Все считали, что у Моти трудный характер. Все, кроме Гриши.
Когда на конюшне раздавалось пронзительное жужжание пылесоса, звери забивались в углы клеток, лошади били копытами, дрессированные собачки поднимали лай, несовместимый с их образованием, даже сам царь зверей — красавец лев, забывая о величии, морщился и скулил под стать дворовому щенку.
И только медведь Мотя чувствовал себя отлично. Он поднимался на задние лапы и, щурясь от удовольствия, подставлял под щетку пылесоса то спину, то грудь. Все его существо сияло, а шкура лоснилась и отливала шоколадным блеском.
Служитель Гриша, придумавший для Моти это ежедневное удовольствие, медленно водил шлангом и приговаривал:
— Хорошая штука, верно! Я тоже люблю утром под душем попрыгать. Ну, правда, твой медвежий душ особенный. Шумит сильно. Но зато ты, брат, у нас на конюшне чище всех.
Гриша, коренастый мужчина в летах, всю жизнь провел в цирках при зверях. Яркие огни манежа не светили Грише. На манеж он выходил либо ранним утром, либо поздней ночью, когда цирк освещался тусклыми «репетиционными» лампочками. За ним на поводу лениво плелся Мотя.
— Але-оп! — командовал Гриша, дирижерским жестом вскидывая руки, и Мотя вставал на задние лапы. Мотя понимал Гришу с полуслова, и, может, поэтому на репетициях у него все получалось немного лучше, чем на представлениях. Дрессировщику это не нравилось. Он придирался к Грише. А Гриша от обиды выпивал.
Однажды, хватанув лишнего без закуски, Гриша забыл выключить пылесос, и тот всю ночь гудел, вызывая беспокойство в конюшне. К утру пылесос замолк: сгорела обмотка в моторе. Гриша пришел утром в цирк, как всегда, взялся приводить в порядок Мотю, повертел рычажки, туда-сюда — никакого впечатления. А Мотя между тем уже встал на задние лапы в ожидании любимой процедуры и с нетерпением поглядывал на приятеля: дескать, довольно возиться, пора умываться.
— Ничего не поделаешь, — сказал Гриша. — Машина испортилась. Будем чиститься, как прежде, щетками.
Мотя недовольно зарычал.
Конечно, медведь не человек, его убедить не так просто. Если в квартире выключают на две недели горячую воду, человек вздыхает и отправляется в баню. Медведь Мотя не желал возвращаться к прошлому. И когда Гриша притащил из гардеробной щетки, Мотя лягнул приятеля далеко не по-приятельски.
Тогда Гриша завернул пылесос в холстину и понес его в мастерскую.
— Ремонт производим в течение двух недель, — сказала приемщица.
— Никак невозможно, — возразил Гриша. — Мотя лягается, он не может жить без душа.
— Гражданин, — сказала приемщица, — если вы выпили, так проспитесь. В нетрезвом виде мы не обслуживаем. — И она захлопнула окошко перед носом у Гриши.
На окраине города оказалась мастерская срочного ремонта.
Мастер, повертев пылесос, установил диагноз:
— Намотка сгорела.
И пообещал сделать через неделю.
Неделя эта была для Гриши сплошной пыткой. Мотя капризничал, своевольничал. Дрессировщика он совсем не слушал. Когда тот приказывал кружиться в вальсе, Мотя ложился на спину и перекатывался с боку на бок, когда предлагал пройтись по бревну на передних лапах, начинал чесаться о бревно спиной. Когда же вконец осерчавший дрессировщик стукал Мотю палкой, из побуревшей шкуры поднималось облако пыли. Мотя чихал, чихали зрители в первом ряду, галерка свистела…