Британская корона, как уже говорилось ранее, обладает огромным опытом. Она сталкивалась с самыми разными проблемами и знает все ухищрения, к которым прибегают люди. Монархия понимает, что коммерция может быть сомнительным делом, а филантропия часто служит прикрытием для покупки респектабельности после приобретения богатства сомнительным путем. Теперь, когда активное вступление Меган и Гарри в мир коммерции было вопросом времени, королевская семья должна была подготовиться на тот случай, если что-то пойдет не так. Малейший промах мог привести к потере престижа герцогской четы и, как следствие, монархии.
Еще более опасным, однако, было предложение герцога и герцогини объединить гуманитарную деятельность и бизнес. Современные благотворительные организации управляются таким образом, что организаторы получают солидное финансовое вознаграждение. Одно дело, когда профессионалы получают зарплату, которая иногда достигает шести- и даже семизначных сумм, но существует риск того, что члены королевской семьи начнут получать подобные суммы за работу, которую другие члены царствующих домов выполняют бесплатно. Если выяснится, что Меган и Гарри получали доход от своих благотворительных начинаний, это будет расценено как коррупция с их стороны. Таким образом, итог инициативы мог быть токсичным, поскольку Букингемский дворец слишком хорошо знал последствия атаки социалистического правительства Испании против инфанты Кристины, второй дочери короля Хуана Карлоса I, и ее мужа Иньяки Ур-дангарина, герцога Пальма-де-Майорки. Эти испанские родственники оказались втянуты в финансовый скандал, связанный с их некоммерческой организацией. Какое-то время казалось, что и инфанту, и ее мужа будут судить за мошенничество, но в итоге судили только его. Тем не менее исход был катастрофическим для испанской королевской семьи. Король отрекся от престола, его зять был осужден и в настоящее время отбывает пять лет и десять месяцев в тюрьме, а инфанта переехала в Швейцарию со своими детьми и теперь является персоной нон грата при испанском дворе.
С учетом прежней деловой активности Меган и того, как супруги тайно закладывали основы для своих коммерческих и благотворительных начинаний, возникало беспокойство, что они могут вернуть себе расходы на благотворительную деятельность, что может быть истолковано как взятка. Меньше всего Букингемскому дворцу хотелось, чтобы кто-то из британских королевских особ оказался втянутым в финансовый скандал, подобный испанскому. Во дворце также хотели быть уверены, что коммерческая и благотворительная деятельность, которую затеяли герцог и герцогиня, никогда не будет использована, даже в далеком будущем, антимонархическими политиками, чтобы поставить в неловкое положение королеву или ее семью.
Придворные гораздо более искушены, чем Сассексы, и несравненно лучше понимают потенциальные ловушки, способные нанести ущерб монархии. Гарри просто не обладает необходимыми для этого интеллектуальными способностями, а Меган, при всей ее хитрости, еще такой новичок в высшей лиге, что ей не хватает знаний, опыта и проницательности, которые она могла приобрести только со временем, совершая ошибки или же прислушиваясь к мудрости опытных советников двора.
Конечно, если их целью было приобрести как можно больше славы и богатства для себя, не задумываясь о благе монархии или интересах британского народа, это было совсем другое дело. Разумеется, Меган и Гарри не получали надежных советов от каких-либо американских организаций, которые абсолютно невежественны и неопытны в том, что касается британских институтов, и потому не в состоянии оценить риски для Соединенного Королевства или монархии, даже если обладают очевидным опытом захвата внимания СМИ по обе стороны Атлантики.
Это были лишь некоторые из соображений, на которые намекал Букингемский дворец, когда заявлял, что желание Сассексов уйти с поста старших членов королевской семьи очень сложное и потребуется время, чтобы все вопросы были решены. Супруги были не очень довольны тем, что то, что они видели исключительно в личном контексте, то есть их право зарабатывать столько денег, сколько они могли, и делать это по-своему, ни с кем не советуясь, - рассматривалось во дворце как нечто не столь личное.
Стремясь донести свою точку зрения до своих сторонников и до американской общественности, Гарри и Меган приобрели «друзей», которым могли жаловаться на «злобных скептиков», стоящих на их пути к независимости. Чтобы прояснить, что Гарри и Меган были доброжелательны и лояльны к тем противодействующим силам, которые так отвратительно препятствовали им, эти «друзья» заверили мир, что герцог и герцогиня Сассекские все же будут делать то, чего хочет дворец.
Хотя Гарри и Меган желали, чтобы общественность знала, что они благородны при всех своих обидах, мнение дворца состояло в том, что пиар-брифинги пары ставили под угрозу будущее благополучие монархии. И хотя никто, кроме самих супругов, не желал, чтобы они занимались коммерцией самостоятельно, королева и ее старшие советники признавали, что они вполне могли бы построить новую карьеру, которая, в случае успеха, создала бы благоприятный прецедент для их преемников. В конце концов, всегда будут вторые сыновья и второстепенные члены королевской семьи, и, если удастся найти способ, с помощью которого они могли бы действовать на коммерческом поприще без угрозы для короны, это будет только на пользу последующим поколениям.
С другой стороны, герцог и герцогиня считали, что забота дворца о монархии должна быть, по крайней мере, равнозначна их собственным интересам.
Гарри давал понять, что он и Меган должны иметь абсолютный контроль над своим выбором.
Зачем ему, второму сыну, ставить интересы монархии выше своих собственных - что и было целью дворца, - раз он никогда не станет номером один?
Он и Меган «казались неспособными рассматривать любой вариант, кроме высшей должности, и поскольку они никогда не станут королем и королевой Соединенного Королевства, должны были получить свободу, чтобы стать королем и королевой чего-то другого», сказал один придворный. Сассексы искренне не понимали, почему их планы на будущее должны быть свернуты или контролироваться дворцом. Они не могли осознать, почему абсолютная свобода заключать сделки так, как и тогда, когда им заблагорассудится, может противоречить их неизменному долгу перед британской короной и народом. В основе проблемы лежала дилемма о том, смогут ли Гарри и Меган когда-нибудь стать полностью свободными деятелями без малейшей ответственности перед короной и ее подданными и будут ли они обязаны постоянно заботиться об этих сообществах, независимо от того, являются ли они полноправными членами королевской семьи или полностью отошедшими от дел. Этот вопрос все еще остается нерешенным.
Я в курсе того, что Уильям был особенно разочарован поведением брата. Он чувствовал, что все они несут ответственность, которая гораздо масштабнее их личных желаний и даже счастья. Гарри, однако, всегда был склонен мыслить в более приватных категориях, чем его старший брат, даже когда другие сочли бы более подобающим думать в институциональном контексте. Это, в сущности, было результатом того, как Диана воспитывала Гарри. Она растила его без ограничений, научила мыслить более эгоистично и эмоционально, нежели объективно, избегать последствий своих поступков и делать так, как ему заблагорассудится, считать себя особенным не потому, что он принц, а потому, что он обожаемый Гарри. Немного меньше индивидуализма и немного больше роялизма, возможно, исправили бы баланс. Факт заключается в том, что если некоторые особенности Гарри обусловлены природой, еще больше его черт сформировано положением, которое он занимал с рождения. Сама Диана нарушила тонкую грань между потаканием своим слабостям и тем ущербом, который ее действия наносили короне. Однако она, по крайней мере, понимала, что должна действовать осторожно, даже когда пыталась саботировать своего бывшего мужа или наносила удары по королевской семье. В глубине души она всегда знала, что однажды ее сын унаследует трон. Поэтому не могла позволить себе слишком сильно раскачивать лодку, и это оказывало на нее сдерживающее влияние. Относительно Гарри у нее подобных колебаний не было.
У Гарри полностью сформировался мотивирующий синдром второго сына, но ему не было свойственно чувство долга, которое сдерживало бы его в удовлетворении личных потребностей и ограничивало в целях или действиях. И как только он и Меган поняли, что их амбиции будут реализуемы скорее за пределами королевского дворца, чем внутри, они начали вести себя с безрассудством, отсутствовавшим даже у Дианы. Гарри перестал обращать внимания на последствия своих действий, чего его мать никогда не делала. У него была жена, которая не хотела провести всю свою жизнь, играя вторую скрипку при герцогине Кембриджской, так же как самому Гарри не нравилось быть в тени Уильяма. Кроме того, между двумя женщинами имелись трения личного свойства, которые облегчали самооправдание. Меган пренебрежительно отзывается о Кэтрин, как о «скованной», и чувствует себя неловко рядом с ней, потому что их стиль столь радикально различается. Кэтрин традиционно величественна, а Меган -квинтэссенция калифорнийской неформальности, в то время как Гарри перенял презрение Меган к традиционализму и теперь с презрением относится к осторожной и сдержанной позиции Уильяма.
Несомненно, Гарри и Меган стали мощным дуэтом, который хорошо сработал в Соединенных Штатах, пусть даже это не было оценено таким же образом в Великобритании. Они также искренне любили делать что-то вместе. У них много общих целей, ценностей, амбиций и интересов. Каждый любит быть в центре внимания. Сассексам действительно нравится быть суперзвездами, которыми стали. Они трепещут от осознания своей мечты стать светилами филантропии на мировой арене, признанными и прославленными за свои уникальные дары как единственная королевская супружеская пара суперзвезд, которые теперь могут функционировать как независимые деятели.