— Зачем?
Мэгги набрала в себя побольше воздуха и посмотрела в окно.
— Потому что я не хочу, — сказала она.
— Вот оно что, — сказал Дик, — стало быть, ветер переменился.
— Да, — мягко ответила Мэгги. — В какой-то степени переменился.
— А теперь позволь задать тебе еще один вопрос, — сказал Дик. Ты хотела бы что бы все было по-прежнему, ты хотела бы остаться со мной?
Мэгги задумчиво смотрела в сторону.
— Мэг… — шепнул он. Она сидела отвернувшись и смотрела в окно. Он смотрел на нее, и беспорядочные воспоминания лезли в голову: первая их встреча, поездка в хижину, и еще как она лежала рядом с ним поздним вечером под лучами закатного солнца всего каких-нибудь несколько недель назад. Держа в руках ее такие родные маленькие детские пальчики, он вдруг почувствовал, что если сейчас, сию минуту заставит ее дернуться, все будет по-другому.
— Мэг… — шепнул он.
Но она не повернула головы.
— Иди, Дик, — сказала она, продолжая смотреть в оконное стекло, за которым сгущались сумерки.
Джоунс медленно поднялся, постоял, не глядя на Мэгги. Может быть, надеясь, что она сейчас кинется к нему и скажет, что она шутит и в том, что сегодня произошло, нет никаких проблем: она разводится с Люком О'Нилом и у них все будет в порядке. Но Мэгги так и осталась сидеть на ковре, она не пошевелилась и ничего не сказала.
Джоунс повернулся и вышел из комнаты… Дойдя до входной двери, он остановился и прислушался. Все было тихо. Никто не пытался его догнать.
— Ну вот и все, — подумала Мэгги. — Счастье не для меня. По-видимому, я не такая, как все нормальные люди, во мне просто есть какой-то изъян.
Она попыталась представить себе свою несостоявшуюся жизнь с Диком, словно смотрела пьесу в театре: как бы они приехали в Дрохеду, как заскрипели бы на повороте шины автомобиля. Мэгги попыталась представить, как они бы пили игристое вино, которое ударяет в голову, как плавали бы в чернично-синем море. Говорили бы о детях и ложились бы спать на большую белую софу, сделанную для них…
Но что-то разлаживалось в этом пейзаже, море стало серое, взбаламученное, словно иссеченное галькой… воздух безостановочно сотрясался от ударов метронома, стук его лез в уши, завладевал всем телом, и, повинуясь его ритму, сердце колотилось как бешеное.
А ведь она знала, что любовь к нему принесет ей несчастье. Она сознательно шла на любовь и на смертельную опасность.
Мэгги судорожно вздохнула, прогоняя вмиг нахлынувшие слезы и три раза повторила про себя: «Он больше никогда не будет обнимать меня. А потом? А потом… ничего. Такое долгое потом…»
35
Все уже собрались в гостиной и сидели, тихо переговариваясь между собой. Стук захлопнувшейся двери заставил их вздрогнуть. В гостиной появился Джоунс, бледный с обострившимися скулами. В его глазах обида перемешалась с недоумением.
— Ну что вы решили? — вскочила ему навстречу Джастина.
— Спросите у матери, — коротко ответил Джоунс. — У нее бредовая идея пожизненного покаяния.
Том Джоунс, заметив странное состояние отца, встал с кресла и подошел к нему. Дик взял сына за руку, как будто в поиске опоры и тихо сказал:
— Пойдем отсюда, сын.
— Дик, может быть, вы объясните нам, что там у вас произошло? — воскликнула Энн Мюллер, но Джоунс, не останавливаясь, махнул рукой, и они с Томом исчезли за дверью.
Мэгги вышла из библиотеки внешне спокойная, но чувствовалось, что она до предела напряжена и может взорваться при любом неосторожном слове.
— Не спрашивайте меня ни о чем, пожалуйста, — попросила она близких. — Мы едем домой, в Дрохеду.
— Когда? — насторожилась Этель.
— Как можно быстрее, — ответила Мэгги, — думаю, так будет лучше. Я пойду укладывать вещи. Обедайте без меня.
Через некоторое время Джастина поднялась к матери и тихонько постучала в дверь.
— Кто это? — послышался голос Мэгги.
— Мама, это я. Позволь мне войти к тебе.
— Входи.
Джастина увидела мать, сидящей в кресле, ее руки безжизненно лежали на коленях. Мэгги уже сняла свое нарядное платье, и оно валялось на постели. Сама Мэгги одела уже свое обычное старое платье. Джастина подошла к матери, опустилась перед креслом и, обхватив мать руками, на какое-то время застыла неподвижно, уткнувшись лицом в ее колени.
— Мама, — прошептала она, — скажи мне, что же ты все-таки решила?
— Я же сказала, ехать в Дрохеду.
— Я не о том. Что у вас произошло с Джоунсом? На нем лица не было, когда он вышел от тебя. Неужели ты предпочла ему О'Нила? Если ты хочешь знать мое мнение, то я тебя в этом не поддерживаю.
Джастина поднялась и села в кресло напротив Мэгги. Мать молчала, и Джастина продолжила мягко, но настойчиво:
— Как можно терять такого человека ради какого-то проходимца!
— Джастина, не надо так о своем отце.
— Я не знаю никакого отца и знать его не хочу. Называй меня как хочешь, черствой, бессердечной, но я не могу считать своим отцом незнакомого человека. Он не вызывает у меня даже любопытства, вообще никаких чувств. Как только у него хватило наглости явиться сюда! Осчастливил! Я все-таки не понимаю тебя, ты что, собираешься вернуться к нему?
— Я не для того уехала от него много лет назад, чтобы сейчас возвращаться, — наконец откликнулась Мэгги.
— Тогда в чем дело? — настаивала Джастина. — Почему ты отказала Джоунсу? Ведь я правильно поняла, ты ему отказала?
— Да, ты поняла правильно. Но я отказала мистеру Джоунсу не потому, что решила вернуться к твоему отцу.
— Не называй его моим отцом! — решительно запротестовала Джастина, и Мэгги кивнула соглашаясь:
— Ну хорошо, к О'Нилу. Я должна жить одна.
— Почему? Ну почему, мама? Ведь я же вижу, что мистер Джоунс любит тебя и ты его любишь. Для чего же в таком случае нужна эта жертвенность?
Джастина взъерошила руками свои рыжие кудри и, не в состоянии усидеть на одном месте, вскочила с кресла. Она принялась ходить по комнате, потом приблизилась к матери и остановилась, глядя на нее сверху.
Мэгги, не поднимая головы, тихо ответила:
— Я не могу объяснить это тебе, Джас, а без этого ты не поймешь. Но поверь мне, так надо. Это не прихоть и не каприз, я вынуждена была сделать именно так.
— Я так понимаю, что я тебе самый близкий на свете человек. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы это было именно так. И еще мне бы хотелось, чтобы ты все-таки объяснила мне причины, которые вынудили тебя лишить себя счастья и, может быть, даже облегчила свою душу. Ведь я же взрослая женщина, мама, и многое Могу понять. — Джастина опять села в кресло и в упор посмотрела на мать. — Расскажи мне, мама.
— Видишь ли, Джас, в жизни каждой женщины бывают ситуации, о которых не говорят вслух. У меня они тоже были, я не хочу от тебя этого скрывать, но… когда-то наступает возмездие. Я его получила сполна, и некому быть причиной страдания того человека, который мог быть со мной рядом. Поэтому я решила остаться одна. Так будет лучше для всех.
— Ты говоришь туманно, мама. Но я тоже хочу тебе сказать, и, надеюсь, что ты поймешь меня. Я догадываюсь, о каких обстоятельствах ты говоришь, и хочу, чтобы ты знала, я тебя не только не осуждаю за них, но полностью поддерживаю. А насчет возмездия… может быть, ты и права, что оно есть. Может быть, оно действительно явилось тебе в образе О'Нила… Но ведь это еще не значит, что из-за этого надо ломать всю свою жизнь, отказываться от будущего.
— Это не впервые, Джас, — печально сказала Мэгги.
Джастина с минуту поколебалась, потом наклонилась к матери и взяла ее руки в свои. Мэгги улыбнулась дочери, они еще никогда не были так близки с дочерью. Джастина — совсем взрослая женщина, так приятно чувствовать, что твоя дочь опекает тебя и старается переложить на себя твои проблемы.
— Я знаю, мама, — сказала Джастина.
— О чем ты? — вздрогнула Мэгги, с испугом глядя на дочь.
— Не пугайся, я никогда не буду осуждать тебя. Я тебя понимаю. Если хочешь знать, со мной сейчас происходит то же самое.
— О Джас! Это трагедия! Я прошу тебя, если еще не поздно… о чем это я? Даже если поздно, Джас, прошу тебя, расстанься с этим человеком и вернись к Лиону. Ну не возвращайся, живи одна, у тебя есть Дженнифер, как когда-то у меня была ты… Не испытывай судьбу, девочка. Посмотри на меня, пусть моя судьба будет тебе уроком.
Джастина засмеялась и нежно поцеловала мать в щеку.
— Ты у меня потрясающая Женщина, мама. Мне кажется, если бы ты начала жизнь сначала, уже зная, чем тебе грозит твоя любовь к… — она замолчала, не решаясь назвать имя. Не сделает ли она ей еще больнее? Но после слов матери о возмездии она догадалась, что имел в виду Дик Джоунс, когда сказал о бредовой идее. Конечно же, она вбила себе в голову, что над ней висит злой рок или ее преследует Божье наказание за любовь к…
Джастина только на секунду запнулась перед тем, как назвать роковое имя, и Мэгги это заметила. Она вся похолодела, и ее ладони в руках дочери стали влажными.
— …к Ральфу де Брикассару, мама…
Мэгги откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Все. Даже этой тайны у нее больше нет. Как сквозь туман до ее слуха долетел мягкий голос Джастины.
— Прости меня, милая моя, родная мама. Я тебе причинила еще одну боль, но я сделала это намеренно, иначе ты никогда не избавишься от своих страданий, от ощущения своей вины…
— Нет, Джас, — сказала Мэгги, поднимая голову и в упор глядя на дочь, — ты права, страдания были, но только не вина. Я ни перед кем не чувствовала свою вину за свою любовь к… Ральфу. Разве что перед Богом… но наказания за нее очень жестоки…
— Наказание было одно, мама, и, действительно, жестокое… Дэн… А то, что произошло сегодня, прости, мама, но это просто недоразумение. Давно пора оформить развод с О'Нилом, и никаких проблем. Как мы это сделали с Лионом, зато я теперь свободна и могу делать что угодно.
— Ну думаю, не совсем уж что угодно. У тебя Дженнифер, — мягко остановила ее Мэгги. Он