Мэгги махнула рукой.
— Ну ладно, похоже, вы непременно решили сделать меня спутницей своего обеда, а я и сама не прочь поесть. Мы отправимся в настоящий старый трактир, где готовят так же, как еще при моих родителях. Не знаю, как вы, а я закажу себе бифштекс с кровью и, пожалуй, даже кружку пива. Вы ничего не имеете против пива?
Уилкинсон до того развеселился, что хлопнул себя ладонью по колену.
— Отлично, — воскликнул он. — Никогда не предполагал, что смогу встретить в таком…
Он умолк, подыскивая подходящее слово.
— В таком отдаленном месте такого приятного собеседника. Вы знаете, Мэгги, мои родители ненавидели пиво, они считали, что это национальный позор Британии, и всячески запрещали мне даже смотреть в сторону пабов. В общем, я и сам не склонен к излишнему восторгу перед этим напитком, но под хороший обед и приятную беседу ничего лучше пива мне встречать не приходилось. Прежде чем мы отправимся на обед, я хотел бы обратиться к вам с еще одной просьбой. Помогите мне выбрать подходящие цветы для букета. За всю свою жизнь я так и не научился разбираться в цветах. Все они кажутся мне красивыми. Но предпочитаю доверяться женскому вкусу. Как вы считаете, вот эта роза подходит?
Мэгги помогла ему выбрать несколько самых аккуратных и пышных роз, останавливая свое внимание на тех, бутоны которых были окрашены неброским розовым цветом.
— Вот эти подойдут лучше всего, — сказала она.
— Простите, если не секрет, почему вы так считаете? Мне казалось, что нужно выбирать цветы поярче и эффектнее.
Мэгги наклонила голову.
— Для того, что предстоит этим цветам, не нужен яркий цвет и эффектность. Ведь вы собираетесь положить их на могилу, не так ли? И они должны будут находиться там не меньше года, правда?
Уилкинсон кивнул.
— Да. Я не нахожу в себе сил чаще посещать могилу Патриции. Слава Богу, за ней присматривают и ухаживают. Дело даже не в том, что я слишком занят, как раз свободного времени мне хватает, но воспоминания о нашей совместной жизни еще слишком живы во мне, и каждый раз после посещения кладбища я не могу прийти в себя несколько недель.
— Ну так вот, — рассудительно сказала Мэгги. — Эти цветы будут лежать под ярким солнцем, краска на них все равно будет выцветать, а потому лучше сразу выбрать неяркий цвет, который долго будет оставаться таким, несмотря на дождь, солнце и ветер. Вы согласны со мной?
— Совершенно исчерпывающее объяснение, — удовлетворенно сказал Уилкинсон и, взяв в охапку несколько роз, протянутых ему Мэгги, направился к продавщице.
— Джонни, — окликнул он одного из охранников, протягивая девушке, работавшей в отделе галантереи, букет. — Я сейчас заплачу за цветы, а ты отнеси их в машину.
Молчаливый молодой человек с широким затылком и крепкими плечами, напоминавшими о хорошей борцовской подготовке, подошел к продавщице с таким хмурым видом, как будто его заставляли чистить конюшню.
Взгляд его так и говорил: не мое, мол, это дело — таскать какие-то цветочки. Вот ежели б вы мне предложили скрутить какого-нибудь злоумышленника, то это я мигом. А для переноски цветов мои крепкие руки и плечи совершенно не нужны.
Увидев его взгляд, Уилкинсон извиняющимся тоном сказал:
— Джонни, я еще хочу зайти кое-куда. Ты уж не сердись на старика.
Снисходительно кивнув, телохранитель забрал цветы и без лишних слов покинул супермаркет. Но с Джозефом Уилкинсоном и Мэгги остался второй, такой же молчаливый, но с лицом поулыбчивее и поуже в плечах.
Он неотступно следовал за Мэгги и Джозефом несколько десятков метров, которые им пришлось преодолеть до трактира в центре Джиленбоуна. Всю дорогу Джозеф Уилкинсон расспрашивал Мэгги о достопримечательностях и истории местечка, и она с удовольствием рассказывала ему, как с незапамятных пор проводится здесь ежегодная Джиленбоунская выставка, скачки, соревнования стригалей, приезжают передвижной цирк и аттракционы.
Она делала это не без удовольствия, испытывая вполне законную гордость за то, что принадлежала к уроженцам именно этой округи.
28
В трактире Мэгги, как и обещала, заказала себе большой бифштекс с кровью, кружку пива и порцию жареного картофеля. Меню Джозефа Уилкинсона было более разнообразным. Он заказал себе перьеневый суп, седло барашка, плюс к этому — бифштекс, пиво и двойную порцию картошки. Во время обеда с явной заинтересованностью они поглядывали друг на друга, а потом, с удовольствием расправившись с сытной пищей, заказали себе еще по одному бокалу пива. Все это время второй телохранитель сидел за соседним столиком, внимательно оглядывая достаточно многочисленную публику, собравшуюся в трактире, несмотря на дневное время. Однако вряд ли можно было обнаружить признаки угрозы генерал-губернатору Австралии со стороны полутора десятков пожилых жителей Джиленбоуна, которые составляли подавляющее большинство посетителей. Старики были заняты своими делами, и лишь иногда кое-кто из них поднимал голову, чтобы посмотреть на незнакомого мужчину, который оживленно болтал с многим здесь известной хозяйкой Дрохеды.
— Вы мне так и не сказали, большая ли у вас семья? — понемногу отпивая пиво, спросил Уилкинсон.
Мэгги втайне уже надеялась, что он позабудет об этом и больше не станет спрашивать. Ей сейчас не хотелось ворошить свое прошлое, что неизбежно приходилось делать, отвечая на такой вопрос. А потому она была не слишком многословна.
— Здесь, в Дрохеде, я живу с внучкой, матерью и братьями. А в Лондоне у меня есть дочь.
Уилкинсон удивленно поднял брови.
— Вот как? В Лондоне? И что же она там делает?
— Она актриса. Играет в театре. Между прочим, очень неплохая актриса.
На лице генерал-губернатора выразилось такое изумление, что казалось, будто Мэгги поведала ему о чем-то невероятном.
— Как же она оказалась в Лондоне? Она там училась?
Мэгги отрицательно покачала головой.
— Нет, училась она здесь. Потом играла в одном сиднейском театре, а после этого решила, что вполне в силах продолжить карьеру в Лондоне. И еще она снималась в кино, в Голливуде. Ей всегда казалось, что она создана для чего-то большего, чем спокойная, размеренная жизнь в Австралии.
Уилкинсон бросил на свою собеседницу проницательный взгляд. Судя по его следующему вопросу, он понял, какими сложными были взаимоотношения матери и дочери.
— Вы любите ее?
Мэгги грустно улыбнулась.
— Об этом нельзя рассказать в двух словах. Я даже не могу с уверенностью сказать, что сама определилась в своих чувствах к ней. Мне кажется, это сугубо семейный вопрос, — уклончиво ответила она, предпочитая перевести разговор на другую тему. — Простите, а если не секрет, какой государственный пост вы занимаете? Вы министр?
Теперь пришел черед смущаться Уилкинсону.
— Ну, скажем так — у меня высокая должность, но она не требует особенного напряжения сил и затрат времени. Обычно, когда незнакомые люди узнают о том, кто я, они тут же начинают шумно завидовать мне…
Он умолк, будто не желая продолжать, но Мэгги торопливо задала следующий вопрос, имея в виду только одну цель — избежать ответных вопросов в свою сторону.
— Для вашей должности обязательно нужно быть женатым человеком? Или?..
— Я даже не знаю, что вам сказать… Наверное, мне все-таки повезло. Имея непосредственное отношение к политике, я стою в стороне от нее. Я знаком с одним стариком, министром, который вот уже несколько лет при каждой нашей встрече повторяет, что человек действия ни в коем случае не должен жениться. «Проанализируйте факты, — говорил он мне, — почему я в ходе трудной политической карьеры сохранил спокойствие и ясность духа? Потому что вечером, после целого дня борьбы, у меня была возможность раскрыть книгу и забыться. Потому что возле меня не было честолюбивой и завистливой жены, готовой постоянно напоминать мне об успехах моих коллег или пересказывать те гадости, которые говорили обо мне на разных приемах или светских вечеринках… Блажен одинокий мужчина». Слушая его, я постоянно думаю — какое счастье, что я не политик. Правда, от этого гадостей обо мне говорят не меньше.
— Вы меня все больше и больше интригуете, — сказала Мэгги. — Что же у вас за должность, на которой вы занимаетесь политикой, но избавлены от политической борьбы?
Уилкинсон как-то странно оглянулся и, наклонившись над столом поближе к Мэгги, тихо ответил:
— Я генерал-губернатор Австралии.
Это действительно было поразительное сообщение, и Мэгги, чтобы скрыть свое изумление, потянулась за пивной кружкой.
— Генерал-губернатор? — переспросила она спустя несколько мгновений.
— Да, — подтвердил он. — Забавно, не правда ли? Большую часть времени мне приходится посвящать своему мундиру. У меня ведь есть мундир, знаете? В общем, это чисто представительская должность, и она меня не слишком утомляет. Знаете, нет особой сложности в том, чтобы зачитать торжественную речь на открытии какой-нибудь регаты или сезона скачек. Куда тяжелее посещать эти бесчисленные приемы в посольствах и выслушивать бесконечные пустые разговоры о том, что у какого-то политика завелась очередная любовница или кого-то уличили в перерасходе средств, пущенных на избирательную кампанию. По долгу службы мне приходится часто бывать в Лондоне.
— Вы знакомы с королевой?
Уилкинсон пожал плечами, словно это было чем-то невероятно обыденным.
— Ну да, — ответил он, — и не только с ней. Принц Уэльский вообще считает меня своим другом. Это, наверное, потому, что оба мы любим море. Всякий англичанин рождается в душе мореходом. Именно к этому располагает жизнь на острове. Если бы я родился в другой семье, наверняка стал бы моряком.
— Холостым моряком? — пошутила Мэгги.
— А вот это вряд ли, — рассмеялся он. — В этом меня не смог бы убедить даже мой друг министр.
— Почему?
— Я отлично понимаю, что в чем-то он прав. Плечи холостяка не обременены дополнительной ношей. Он избавлен от домашних забот, от семейных дрязг, ему не угрожает опасность, что в решительный для него день он будет внезапно выбит из колеи семейной ссорой или болезнью близких.