Потом, позже, я избавляюсь и от Полин тоже под каким-то другим предлогом, касающимся времени, у меня в моем дождливом сердце едва хватает места видеть и слышать то, что должен – Я потерялся, постоянно втыкаюсь в какие-то толпы народу на площади. Мы вьем петли у автобуса, я провожаю ее «домой» до ее автобуса домой перед «Брокельманом» – Затем, как во сне, рву в «Рекс».
Уже полночь. Играет последний танец. Танец, на котором гасят свет. В кассе никого. Я заскакиваю внутрь, озираюсь. Темно. Вижу Бесси Джоунз, слышу скорбные саксофоны, шаркают ноги. Наконец – последних наседок в хмурых пальто на балконе.
– Эй, Бесс!
– Чего?
– Где Мэгги?
– Ушла в одиннадцать – Кровгорд еще здесь – Ей все обрыдло, и она пошла домой – одна.
– Так ее здесь нет? – Я чуть не плачу, слыша муку в собственном голосе.
– Нет – она же ушла!
– Ох, – и я не могу потанцевать с нею, не могу преодолеть высокогорную грезу этой ночи, придется ложиться спать с остатками боли еще одного дня. «Мэгги, Мэгги», – думаю я – И лишь слабо начинаю соображать, что она разозлилась на Кровгорда.
А когда Бесси Джоунз вопит «Джек, это потому, что она тебя любит», я это понимаю. Тут не так – что-то другое, и не так, и грустно, и тошно – «Где моя Мэгги? – рыдаю я самому себе. – Я сейчас туда пойду. Но она меня никогда не впустит внутрь. Три мили. Ей будет наплевать. Холодная. Что же мне делать? Ночь».
Музыка так прекрасна и печальна, что я никну послушать ее, стоя, думая, потерявшись в своей трагедии субботней ночи – А вокруг меня все эти слабые голубоватые ангелы романтической любви летают в лучах прожекторов в горошек, у музыки разбито сердце, она томится по молодым близким сердцам, по губам девчонок, едва вышедших из детства, по заблудшим невозможным хористочкам вечности, медленно танцующим у нас в умах под безумный загубленный тамбурин любви и надежды – Я вижу я хочу прижать мою Огромнотень Мэгги к себе на все оставшееся время. Вся любовь потеряна. Я выхожу, под музыку, на обескураженные тротуары, к вероломным дверям, недружественным ветрам, рыкающим автобусам, жестким взглядам, безразличным огням, призрачным скорбям жизни на улицах Лоуэлла. Я снова иду домой – и никак не умею ни плакать, ни просить.
А Мэгги тем временем на другом конце города плачет у себя в постели, все совершенно несчастно в могиле вещей.
Я ложусь спать с кошмаром на крыльях. В подушке моей печальна утеха. Как говорит моя мама, «On essaye a s’y prendre, pi sa travaille pas» (Стараешься-стараешься, а в итоге одно говно выходит).
23
Утро – такое время, когда расслабленные сном лица детей Господних должны приводиться в порядок, растираться и пробуждаться…
Весь тот день, воскресенье, я скорблю у себя в комнате, в гостиной с газетами, навестить меня приходит Елоза и соболезнует моему лицу, что наводит долгие сумраки на его собственное («В твоем старом городишке говорить особо не о чем, если не считать старой поговорки: „Тоска смертная“», – на самом деле говорит он), но лишь между возбужденными отчетами обо всем, что тем временем происходит.
– Загг – знаешь что? – Тут вчера вечером Мышу и Скотти шлея под хвост попала, и они устроили у Винни такую борьбу, что чуть печку не разворотили, Скотти его чуть не убил – В субботу днем мы играли в баскетбол с «Пантерами» из Северной общей, когда ты отдыхал – Я им показал, малявка – Семь в корзину, два фола – шестнадцать очков – Я им просто показал свой боковой бросок одной рукой, прикинь? Видел вчера на соревнованиях М. К.? Я вчера был с предками у дяди – С хорошей девчонкой там поболтал, такая малышка – Сказал, что ухо ей откушу – Она грит влеээ! – Хии хии – В саботу Барни Макгилликадди О’Тул тоже дал жару, сам одиннадцать очей забил, один длинный прицельный из центра площадки, но команда уже не та, Загг, пока ты снова к нам не вернешься.
– Теперь вернусь – Хватит уже этой дрянской любви.
– Маленький Бельг Янни два очка сделал, ей-богу!
– Кто?
– Джи-Джей. Я ему новое имя придумал. Зови меня «Сэм». Это мое новое имя. Еще меня зовут Добрым Бельгом. А М. К. на соревнованиях была?
– Полин была.
– Я ее на уроках все время вижу. Жан, – зовет меня французским именем, – она даже Джо Луиса[55] взглядом наземь бы сшибла.
– Я знаю, – печально.
– Черт! Не надо нам было перед Новым годом в «Рекс» ходить! После этого все пошло наперекосяк! Даже у меня!
– Да ладно, Малыш, Сал Славос Лен!
– Н-ну, ч-че-орт, я разозлился! – спрыгивает с кровати с неожиданной бешеной смешной яростью сбесившегося кота, прищурив глаза. – Э? Я зол! Эй, Загг?
– Прикончь их, Сал, не давай им себя сбить.
– Да я их на милю в землю урою! – Елоза замахивается на воздух. – Король Сисек!
В мою комнату вваливается остальная банда, мама впустила их через парадный вход; стояло серое воскресенье, по радио – симфонии, на полу – газеты, Папка – похрапывает в кресле, в духовке – ростбиф.
– Старый добрый Бельг! – вопит Винни, кидаясь обнимать Елозу. – Скотт, покажи Заггу свой контракт. Он сочинил контракт, по которому все мы обещаем помочь ему купить эту машину следующим летом.
– Осторожнее, если он не подписан – Подпись: Неизвестный, – вот что там говорится, Загг, – вставляет Гас, который сегодня тоже мрачен, зелен, тих, раздумчив.
Елоза выставляет перед собой кулаки:
– Драка? Драка?
– Контракт? – хмыкает Скотти, сверкнув хитрым золотым зубом. – Мы обсудим условия при некоторых ликвидностях.
С кошачьей неистовой яростью, пот градом, Елоза все еще танцует, боксируя с тенями.
Джи-Джей поднимает взгляд:
– Ты принес бумагу, Винни?
– Нет – мне буря не дала, и я ее выбросил. – За окном снег.
– Берегись!
Джи-Джей неожиданно подскакивает с ножом в руке, приставляет его к спине Винни.
– Своллочь! Ни хера не получит и нас всех прикончит! – орет Винни.
– Совсем как Билли Арто – знаешь, что он как-то вечером сказал: «Прости, Мыш, я не могу помочь тебе убирать салун „Серебряная Луна“ после этой банды, бандитов Депернака, потому что у меня левая вертебральная артебралия повреждена» – Айдапарень!
– Этой весной вы все парнишки бошки себе потеряете, я буду подавать и стучать вам по башке, у меня новая жесткая высокая подача – Начало сезона в марте!
Скотти: – (задумался вслух)
– Ветер будет заподлянский, а там очень трудно подачу оценивать в первый день и может солнце яркое, а с таким ветром только одно неправильно.
– Ну дак!
– Загг, – Гас на полном серьезе, – когда я дам тебе по башке первый раз, ты закачаешься и пошатнешься на базе, а потом я врежу тебе еще раз! – все увидят, как ты рухнешь, Питу Плуфф со всей бандой приползут к твоему дому на закате – легкая жертва для моей как никогда ослепляющей сильной подачи и крученого замаха. – В действительности же Гасовы подачи были у банды самым большим хохотом, один раз он так плохо контролировал замах, что дал подачу аж через стенку, и мяча мы так и не нашли, наверное, скатился по склону в реку.
Мы пытались продолжать и развивать эти базары; а к ужину все ушли. Серость наползла на Лоуэлл, все шутки сказаны, с приколами покончено – Что-то в немых сугробах на улицах напоминало утрату; а здесь, в долгой тьме окончания дня было видно, как из воскресных киношек возвращаются детишки, покачиваясь от спаренных сеансов в «Ройяле» и «Короне» – Настала воскресная ночь, лишь разок мигнув уличными фонарями – я слонялся по клубу и смотрел, как играют в кегли – бродил по грустным приконченным улочкам человеческого времени.
Утром в понедельник мы встретились изможденно-смутноликие и направились в школу, как обычно – С разбитым сердцем расслышал я песенку «Я боюсь, что маскарад окончен»[56] – она темнела у меня в ушах, когда мы шагали по ветреному мосту – Из моего предвкушения дней ушла вся радость.
Но на уроке испанского, гляди-ка! – записка от Мэгги. Я разодрал конверт, медленно и задумчиво, трясущимися руками.
Дорогой Джек!
Я пишу это в субботу вечером после танцев. Мне очень тоскливо, я сейчас объясню. Ко мне подошла Бесси, Кровгорд познакомил ее с Эдной. А ты знаешь, как мне нравится Эдна и вся эта ее чопорность. Она сказала, что на соревнованиях с тобой была Полин. Тут я с катушек и слетела. Эдна с Полин подруги, и они ни перед чем не остановятся, чтобы тебя со мною разлучить. Ты заставил меня так ревновать, что прямо не знаю, что я там говорила или делала, знаю только, что мне хотелось поскорее оттуда уйти, но девчонки со мной идти домой не захотели. Если тебе хочется разговаривать с Полин, пожалуйста, пускай этого не видит никто из моих друзей, потому что до меня всегда доходит. Наверно, я не могу справиться со своей ревностью, она у меня врожденная. Ну и конечно, у этой истории есть и другая сторона. Когда я ревную тебя, я делаю так, что тебе больно, а мне этого страшно не хочется. Я, наверно, не понимаю, как ты можешь ходить с любыми девчонками и чтоб я при этом не вмешивалась. Теперь я осознаю, что я за эгоистка. Джек, ты должен меня простить, пожалуйста. Наверно, это потому, что ты мне так сильно нравишься. Я постараюсь и запомню, что это – твоя привилегия, ходить с кем хочешь и делать как хочешь. Я, конечно, буду ревновать, но когда-то же надо с этим справиться. Однажды, может быть, ты – найдешь во мне те качества, которыми больше всего восхищаешься в девушке, причем – себялюбивой. Я знаю, что у тебя есть право и не отвечать мне, но ты всегда слишком много спускал мне с рук, и я это знаю. Я должна была тебе это написать и сказать, что мне так жалко, что в тот вечер случилось.
Со всей моей любовью
МЭГГИ
Прости меня, пожалуйста
Напиши скорее – а это порви
В тот вечер я был у нее ровно в восемь, сразу же после ужина и на самом быстром автобусе, хмурый воздух потеплел, что-то поломалось и расцвело грибами во влажной зимней земле Лоуэлла, на Конкорде потрескивал лед, над взбудораженными деревьями дули ветры с зеленоватым грузом надежды – казалось, сама земля возрождается – Мэгги кинулась ко мне в объятья у дверей, мы спрятались в проеме, в темных немых и тесных тисках рук, целуясь, выжидая, прислушиваясь.