Он сделал вид, что его осенила новая мысль.
— Так что это вы хотели бы для себя выяснить?
— Да вот ломаю голову над следующим: а что если тогда на набережной Рапэ вы, вытащив Виллемса из воды, внезапно его заметили… Да… Почти наверняка так и было. Он подошел, но ничего не сказал. А в понедельник, когда клошар начал бродить около вашего судна, вы сообразили, что он ведь мог и сболтнуть. Допускаю даже: он угрожал вам, что заговорит…
Сам Мегрэ в это не верил. Не таков Тубиб. Но пока предположение такого рода было необходимо для его работы с Жефом.
— Вы испугались. Подумали, что случившееся с Виллемсом с равным успехом может произойти и с другим человеком, причем почти таким же образом.
— Так что же, получается, это я швырнул его в воду?
— Скажем, подтолкнули.
Жеф вновь вскочил на ноги, но теперь уже держался спокойнее и жестче.
— Нет, моссье! Вам никогда не удастся вынудить меня признать такое. Это все неправда…
— Если я ошибся в каких-то деталях, поправьте меня.
— Я вам уже сказал…
— Что?
— Все было записано черным по белому, тем коротышкой, что сопровождал следователя.
— Вы заявили, что примерно в полночь услышали шум…
— Если я так сказал, значит, так и было.
— Добавили при этом, что двое мужчин, один из которых был одет в светлый плащ, вышли в тот момент из-под моста и устремились к красной машине.
— Да, она была красная.
— То есть они прошли мимо вашей баржи…
Ван Хутте даже не шевельнулся. Тогда Мегрэ подошел к двери и распахнул её.
— Входите, господа.
Лапуэнта комиссар посылал на дом к страховому агенту и его другу-заике с наказом привезти их к нему. Инспектор застал их за игрой в белом вместе с мадам Гийо, и они безропотно последовали за инспектором. Гийо был одет в тот самый желтоватого цвета дождевике, что и в понедельник вечером.
— Те ли это двое мужчин, что уехали на красном автомобиле?
— Разные вещи — видеть людей ночью на слабо освещенной набережной и встретиться с ними здесь, в кабинете.
— Они соответствуют описанию, которое вы дали.
Жеф покачал головой, по-прежнему отказываясь что-либо признавать.
— Именно они и были в тот вечер на набережной Селестэн. Будьте любезны, месье Гийо, расскажите нам, что вы там делали?
— Мы спустились по пандусу на машине…
— На каком расстоянии он находился от моста?
— Более ста метров.
— Вы оставили автомобиль у самой воды?
— Да.
— Что было потом?
— Пошли забрать собаку в багажнике.
— Ноша была тяжелой?
— Нестор весил больше, чем я. Семьдесят два кило, как показали весы у мясника, когда его последний раз там взвешивали.
— Стояла ли у причала набережной баржа?
— Да.
— Вы оба направились с вашим грузом к мосту Мари?
Ардуэн уже открыл рот, чтобы возразить, но, к счастью, его друг среагировал быстрее.
— А зачем нам было идти до моста Мари?
— Потому что так утверждает здесь присутствующий месье.
— Он что, видел, как туда шли?
— Не совсем так. Он заметил, как вы оттуда возвращались.
Приятели переглянулись.
— Он никак не мог зафиксировать, что мы прошли вдоль баржи, потому что мы выбросили собаку, не доходя до не. Я ещё опасался, как бы мешок не зацепился за руль. И даже дождался, пока не удостоверился, что его унесло течением на середину.
— Вы слышите, Жеф?
Но того было ничем не пронять.
— Это он так сказал, не так ли? вы тоже тут всякого навыдумывали. Может быть, появятся и ещё какие-нибудь, новые, истории.
— Во сколько это происходило, месье Гийо?
Месье Ардуэн не мог смириться с ролью молчаливо присутствующего и начал:
— Один… один… одиннадцать часов и… и…
— Одиннадцать тридцать, — прервал его друг. — И доказательством тому служит то обстоятельство, что в кафе на улице Тюренн мы вошли без двадцати двенадцать.
— Ваш автомобиль красный?
— Да, это «пежо-403».
— И у её номера есть две девятки?
— Семь тысяч девятьсот сорок девять — LF семьдесят пять.
— Не желаете ли, месье Ван Хутте, спуститься во двор и опознать машину?
— Я хочу только одного: поскорее вернуться к жене.
— Как вы объясните имеющиеся противоречия?
— Это уж вы занимайтесь этим. У меня другая профессия.
— Знаете, какую вы допустили ошибку?
— Да. Вытащил из Сены этого человека.
— В первую очередь, да. Но вы сделали это вынуждено.
— Как это так? Я что, действовал как какой-нибудь лунатик, когда отвязывал лодку и пытался с помощью багра…
— Вы забываете, что ещё кто-то услышал крики клошара. Виллемс не издал ни звука, наверное, потому, что его хватил удар сразу же, как только он погрузился в ледяную воду. Что касается Тубиба, то вы предусмотрительно сначала ударили его по голове. Сочли мертвым или полутрупом, в любом случае неспособным справиться с течением и водоворотами. И были неприятно поражены, когда услышали его вопли. И уж, конечно, так и оставили бы его кричать в волю, если бы вдруг не раздался другой голос — речника с «Пуату». И он видел, что вы стояли на палубе вашей баржи.
— Вот тогда-то вы и решили ловко сыграть роль спасителя.
Жеф лишь передернул плечами.
— И когда я недавно говорил о допущенной вами ошибке, то имел в виду не то, что вы бросились на помощь клошару. Речь шла о ваших показаниях полиции. Вы сочли уместным выдумать целую историю, чтобы отвести от себя любое подозрение. И вы продумали её весьма тщательно.
Страховой агент и его приятель, на которых происходившая на их глазах дуэль произвела впечатление, по очереди переводили взгляд с комиссара на речника и обратно, наконец-то сообразив, что цена этой игры была голова человека.
— В одиннадцать тридцать вы отнюдь не занимались ремонтом двигателя, как вы заявили, а находились в таком месте, откуда могли обозревать набережную — либо в рубке, либо где-то на палубе. Иначе вы бы не сумели заметить красную автомашину. Вы отлично видели, как утопили собаку. Эта сцена вспомнилась вам, когда полиция начала допытываться, что произошло в ту ночь. Вы убедили самого себя, что машину не отыщут и поэтому рассказали о двух мужчинах, возвращавшихся из-под моста Мари.
— Я никому не мешаю говорить то, что вздумается, не так ли? Они болтают, что им взбредет в голову. Вы сочиняете, что вам по душе…
Мегрэ вновь направился к двери.
— Входите, месье Гулэ.
Его, речника с баржи «Пуату», которая все ещё продолжала разгружать песок у набережной Селестэн, тоже привез Лапуэнт по поручению комиссара.
— В котором часу вы услышали крики со стороны Сены?
— Примерно в полночь.
— Не можете ли сказать поточнее?
— Нет.
— Но было позже, нежели половина двенадцатого?
— Наверняка. Когда все было кончено, я хочу сказать, после того, как тело подняли на берег и прибыл ажан, было уже двенадцать тридцать. Мне думается, полицейский записал точное время происшествия в свой блокнот. А ведь прошло не более получаса между тем, когда…
— Что вы на это скажете, Ван Хутте?
— Я? Ничего, не так ли? Он свое плетет…
— А ажан?
— Полицейский тоже.
В десять вечера все три свидетеля удалились, а из «Дофины» принесли ещё один поднос с сандвичами и пивом. Мегрэ зашел в соседнее помещение, чтобы сказать Лапуэнту:
— Твоя очередь…
— И что у него выспрашивать?
— А что хочешь…
Технология «вертушки-марафона» была давно отлажена. Иногда они меняли друг друга по три-четыре раза за ночь, задавая более или менее одни и те же вопросы, только ставя их под несколько другим углом, и тем самым понемногу изматывая допрашиваемого.
— Алло! Соедините меня, пожалуйста, с женой.
Мадам Мегрэ ещё не спала.
— Тебе лучше меня не ждать.
— Мне кажется, ты устал. Так трудно идет, да?
Она почувствовала по его голосу, что комиссар несколько упал духом.
— Он будет стоять насмерть, ни в чем не подставляясь. Самый яркий образчик из всех упрямых идиотов, встречавшихся мне.
— А как там Тубиб?
— Сейчас наведу справки.
Он, действительно, немедленно позвонил в Отель-Дьё и переговорил с ночной сиделкой из хирургического отделения.
— Месье Келлер спит… Нет, боли его не беспокоят. Профессор осматривал его после обеда и счел, что опасность миновала.
— Больной что-нибудь говорил?
— Прежде чем заснуть, он попросил у меня воды.
— Больше ничего не сказал?
— Нет, принял снотворное и заснул.
Мегрэ пошел вышагивать по коридору, дав Лапуэнту полчаса, чтобы суметь «раскрутить» фламандца, голос инспектора жужжал за дверью. Потом комиссар вернулся в кабинет, застав Жефа Ван Хутте наконец-то сидящим на стуле со скрещенными на коленях длинными руками.
Выражение лица сотрудника красноречиво доказывало, что ему не удалось добиться результата, в то время как речник насмешливо взирал на него.
— И долго это ещё продлится? — спросил последний, видя, что Мегрэ занимает место за столом. — Не забудьте, что вы обещали мне вызвать консула. Я расскажу ему все, что вы тут вытворяли со мной и все это появится в бельгийских газетах!
— Послушайте, Ван Хутте…
— Я уже часами только этим и занят, а вы твердите одно и то же…
Он пальцем показал на Лапуэнта.
— И этот туда же. У вас, думаю, припасены ещё и другие. Небось, стоят сейчас за дверью, ожидая своей очереди терзать меня расспросами?
— Не исключено…
— Ну что же, я им буду отвечать то же самое.
— Вы неоднократно противоречили самому себе.
— Ну и что из того, если это и так? Разве с вами на моем месте не произошло бы то же самое?
— Вы же слышали, что утверждают свидетели?
— Они мололи языком одно. Я о том же самом говорю другое. Это ещё не значит, что лгу я. Не забывайте, что мне пришлось вкалывать всю жизнь. Спросите у любого моряка, что он думает о Жефе Ван Хутте. Ни один из них вам не скажет обо мне ничего плохого.
И «песенка-шансонетка» закрутилась вновь с самого начала, ибо Мегрэ решил попытаться выстоять до конца, припомнив случай, когда сидевший напротив него человек, не менее неуступчивый, чем фламандец, вдруг сломался на шестнадцатом часу допроса, как раз тогда, когда комиссар собирался его закончить.