— По вашему совету?
— Да.
— И ваша мать не подозревала об этом?
— Нет.
Они шли теперь по тропинке, поднимающейся вверх к вершине скалы; через равные промежутки времени небо прорезал луч маяка, и издалека доносился зловещий вой сирены, включенной по случаю тумана. Даже здесь, наверху, чувствовался сильный запах водорослей.
Несмотря на высокие каблуки и парижский костюм, Арлетта не проявляла признаков усталости и не жаловалась на холод.
— Я задам еще один вопрос.
— Я знаю заранее почти все ваши вопросы.
— Как бы вы себя повели, если бы ваша мать вдруг заявила вам, что ей известна та сторона вашей жизни, о которой мы говорили?
— Я бы сказала ей, чтобы она не совала нос не в свои дела.
— Предположим, что она, надеясь вас спасти, заявляет, что считает своим долгом поставить в известность вашего мужа?
Молчание. Арлетта замедлила шаг.
— Так вот вы к чему клоните! — произнесла она с упреком.
— Право, я не хотел этого.
— Я уже говорила вам, что готова на все, чтобы Жюльен ничего не узнал.
— Но почему?
— Неужели вам непонятно!
— Вы не хотите причинить ему боль?
— И это тоже. Жюльен счастлив. Это один из самых счастливых людей, каких я встречала в жизни. И никто не имеет права нарушить его покой. И еще…
— Что еще?
— Возможно, он единственный мужчина, который уважает меня, относится ко мне иначе, чем… Вы знаете, о чем я хочу сказать.
— И вам необходимо это?
— Может быть.
— Настолько, что, если бы ваша мать…
— Если бы она стала угрожать, что очернит меня в его глазах, я пошла бы на все, чтобы не допустить этого.
— Вплоть до убийства?
— Да. — Она добавила: — Могу заверить вас, что такой случай пока еще не представился.
— Почему пока еще?
— Потому что теперь она уже не только догадывается, но у нее есть прямое доказательство. Сегодня она сказала мне об Эрве.
— Что же она вам сказала?
— Вы будете поражены, если я повторю то, что она говорила. Видите ли, моя мамаша, внешне походя на маркизу, по сути осталась простолюдинкой, дочерью рыбака, и в семейной обстановке она не стесняется в выражениях. Она сказала, что прелюбодействовать я могла бы и в другом месте, а не под ее крышей, а по поводу того, что было между мной и Эрве, она разразилась самой отборной бранью. О Жюльене она говорила в не менее грубых выражениях, обозвав его рогатой скотиной, поскольку она уверена, что он все знает и даже извлекает из этого пользу.
— Вы защищали его?
— Я приказала ей замолчать.
— Каким образом?
— Глядя ей прямо в глаза, я потребовала, чтобы она замолчала. Но она продолжала свое, и я дала ей пощечину. Это настолько ее ошеломило, что она тотчас же успокоилась.
— Она ждет вас?
— Она, конечно, не ляжет до моего прихода.
— Вы действительно собираетесь там ночевать?
— Вы знаете обстановку и должны согласиться, что мне трудно поступить иначе. Перед отъездом я должна знать наверняка, что она ничего не скажет Жюльену и ничего не сделает, что встревожило бы его. — Она помолчала, потом, догадываясь о беспокойстве Мегрэ, добавила с усмешкой: — Не бойтесь. Никакой драмы не произойдет!
Они добрались до самой вершины скалы. Молочная завеса тумана отделяла их от моря, которое билось о прибрежные камни.
— Спуститься мы можем, свернув направо. Дорога здесь лучше и выведет нас прямо к «Гнездышку». Вы уверены, что у вас больше нет вопросов ко мне?
Должно быть, взошла луна, туман стал прозрачнее, и, когда Арлетта остановилась, он увидел бледное пятно ее лица и темную полосу рта.
— Пока вопросов нет, — ответил он.
— Признайтесь: вы думаете, что я пыталась убить мою мать?
— Пока не думаю.
— Вы хотите сказать, что не вполне уверены?
— Я хочу сказать то, что говорю. Я пока ничего не знаю.
— Когда вы сочтете меня виновной, вы мне скажете?
— Вероятно.
— Скажете мне с глазу на глаз?
— Это я могу вам обещать.
— Но я ведь не виновна.
— Мне бы хотелось, чтобы это было так.
Ему уже претил этот затянувшийся, напряженный разговор, назойливость Арлетты стала его раздражать.
Ему казалось, что, рассказывая о себе, она слишком уж охотно грязнила себя.
— Мамаша еще не легла, — сказала Арлетта.
— Как вы это узнали?
— Видите свет? Это окно гостиной.
— Когда завтра отходит ваш поезд?
— Мне бы хотелось успеть на восьмичасовой. Если, конечно, вы меня не задержите здесь. Тогда я позвоню Жюльену и скажу, что я еще нужна маме.
— Он знает, что вам отвратительна ваша мать?
— Она мне не отвратительна. Я не люблю ее, вот и все. Так можно мне уехать восьмичасовым поездом?
— Да.
— Вас я не увижу до отъезда?
— Пока еще не знаю.
— Вы, наверное, захотите удостовериться перед моим отъездом, что мамаша жива?
— Может быть.
Они миновали еще более крутой склон, нечто вроде насыпи, и вышли на дорогу в пятидесяти метрах от ограды «Гнездышка».
— Вы не зайдете?
— Нет.
Окна виллы были скрыты кустами, и свет едва проникал сквозь густую листву.
— Спокойной ночи, господин Мегрэ.
— Спокойной ночи.
Сунув руки в карманы, он широко зашагал к городу.
Мысли беспорядочно теснились в его голове. Теперь, когда он расстался с Арлеттой, ему приходили на ум десятки вопросов, которые он не додумался задать ей. Он упрекал себя в том, что позволил ей уехать завтра утром, и готов был сейчас же вернуться и отменить ее отъезд.
И не допустил ли он ошибку, дав возможность этим женщинам провести ночь вместе? Не повторится ли между ними сегодняшняя сцена, только с еще большей резкостью и более опасным неистовством? Хорошо бы снова повидать Валентину, побеседовать с ней, посидеть в ее крошечной гостиной среди невинных безделушек.
В девять часов у него встреча с этим громогласным Шарлем Бессоном, от которого могут лопнуть барабанные перепонки.
Город словно вымер. В казино за отсутствием посетителей тоже потушили огни. На углу одной из улиц светились еще окна бара или, скорее, бистро, которое, видимо, работало и зимой для местных жителей.
Мегрэ нерешительно потоптался на тротуаре — его мучила жажда. В желтоватом свете за окном он увидел уже знакомую фигуру Тео Бессона, как всегда похожего на англичанина в своем костюме из шотландского букле.
В руке он держал стакан и разговаривал со стоящим рядом сильно загорелым парнем в черной паре, какую по воскресеньям надевают крестьяне, белой рубашке и темном галстуке.
Мегрэ нажал на дверную ручку, подошел к стойке и спросил кружку пива. Теперь он увидел этих двоих в зеркале, висевшем за стойкой, и ему показалось, что он перехватил взгляд Тео, приказывающий собеседнику замолчать.
Тишина воцарилась в баре, где их было четверо включая хозяина, да еще черный кот растянулся на стуле возле печи.
— Опять туман, — произнес наконец хозяин. — Такое уж время настало. А дни все же солнечные…
Молодой человек обернулся и стал разглядывать Мегрэ, который, выколотив трубку о каблук, затаптывал ногой теплый пепел в опилки на полу. Смотрел парень вызывающе, напоминая тех деревенских забияк, которые, подгуляв на свадьбе или похоронах, ищут повода для драки.
— Не вы ли приехали утром из Парижа? — спросил хозяин, чтобы завязать разговор.
Мегрэ лишь кивнул утвердительно, отчего парень запетушился еще больше и еще пристальнее уставился на комиссара.
Так продолжалось несколько минут. Тео Бессон безразлично разглядывал бутылки, стоящие перед ним на столе. Цвет его лица, глаза, особенно мешки под глазами свидетельствовали о том, что пьет он много, постоянно, с самого утра. У него было отсутствующее выражение лица и вялые движения.
— Еще две порции! — приказал он хозяину.
Тот взглянул на молодого человека, который кивнул в знак согласия. Значит, они были вместе.
Тео залпом выпил свой стакан. Парень поступил так же. Затем Бессон-старший небрежно бросил несколько ассигнаций на прилавок, и оба пошли к двери. Молодой парень, выходя, дважды обернулся на комиссара.
— Кто это?
— Вы разве его не знаете? Это месье Тео — приемный сын Валентины.
— А парень?
— Один из братьев бедняжки Розы, покойницы. Она выпила яд, которым хотели отравить ее хозяйку.
— Старший брат?
— Да. Его зовут Анри. Он промышляет сельдь в Фекане.
— Сюда они пришли вместе?
— Как будто да. Впрочем, позвольте… В то время в зале было много народу. Во всяком случае, если и не вместе, то почти одновременно, один за другим.
— Вы не знаете, о чем они говорили?
— Нет. Вначале было шумно, разговаривали все сразу. Потом я выходил заряжать бочку.
— А прежде вы их не видели вместе?
— Как будто нет. Впрочем, я не уверен. Зато я видел Тео с барышней.
— Какой барышней?
— Розой.
— Где вы их видели, на улице?
— Я видел их здесь, в моем баре. Два раза по меньшей мере.
— Он за ней ухаживал?
— Смотря по тому, что вы подразумеваете под этим словом. Они не обнимались, и он не щупал ее, если вы это имеете в виду. Но они мило болтали, смеялись, и было ясно, что она охотно пила с ним. С Розой это было просто — с первого стакана она начинала хохотать, а после второго была готова.
— Давно вы их видели?
— Погодите-ка… Последний раз с неделю назад. Да, это было в среду, как раз в тот день моя жена ездила в Гавр. Она всегда отправляется туда по средам.
— А когда они здесь были в первый раз?
— Примерно за неделю или две до этого.
— Тео Бессон — ваш постоянный клиент?
— Нельзя сказать, чтобы он был только моим клиентом. Он бывает во всех заведениях, где можно выпить. Ведь ему нечего делать, вот он и прогуливается. Не может пройти мимо открытого бара или кафе. Правда, никогда не шумит, ни с кем не задирается. Бывает, что к вечеру у него заплетается язык, вот и все. — Хозяин вдруг спохватился, словно испугавшись, что наговорил лишнего. — Надеюсь, вы не подозреваете, что он пытался отравить мачеху? За кого я поручусь, так это за него. К тому же люди, пьющие как он, не способны на злой умысел. Много опаснее те, которые, напившись с