– Это верно лишь отчасти, – сказал Габриэль. – Я действительно недолюбливаю Уилла Эрондейла. Неприязнь между нами возникла давно. Говоря по правде, он когда-то сломал мне руку.
– В самом деле? – Брови Сесилии удивленно взмыли вверх.
– Но в последнее время я стал по-другому смотреть на некоторые вещи, – продолжил Габриэль. – До некоторых пор я был убежден, что ваш брат… подлец, но, когда Генри рассказал мне о нем подробнее, я понял, что у вашего брата просто очень своеобразные представления о чести.
– И это вызвало ваше уважение?
– По крайней мере, я стараюсь его понять. Что же касается Джеймса Карстейрза, то среди нас он один из лучших. Каким бы ни было мое отношение у Уиллу, сейчас его надо оставить в покое – ради Джема.
– Но я должна сказать брату нечто важное, – воскликнула Сесилия. – Это отнимет лишь пару секунд.
Габриэль потер виски.
– Хорошо, – сказал он, – я зайду и попрошу его выйти.
– Но почему вы, а не я?
– Если он разгневается, то пусть лучше злится на меня, а не на вас. Я верю вам, мисс Эрондейл, и надеюсь, что не обманусь в своих ожиданиях.
Габриэль толкнул дверь и вошел в комнату. С гулко бьющимся сердцем Сесилия прислонилась к стене и стала прислушиваться к доносившемуся до нее шепоту. Шарлотта сказала про руны кроветворения, что в данном случае они опасны… Вдруг дверь распахнулась, Габриэль вышел.
– Неужели Уилл… – схватилась за щеки девушка, но не договорила, увидев брата.
Молча кивнув, Лайтвуд удалился, оставив их наедине.
Раньше Сесилия не понимала, как это можно остаться с кем-то «наедине». Если кто-то рядом с тобой, то ты уже не один. Но теперь ей казалось, что в коридоре она стоит одна, потому что Уилл витал где-то далеко отсюда. Выглядел он ужасно – как призрак.
– Уилл… – произнесла она и, не дождавшись ответа, повторила, на этот раз тише и нежнее: – Гуилим Овейн.
Брат наконец удостоил ее взглядом. Глаза его были холодные, как воды затерянного в горах озера Ллин Мингил.
Овейн – валлийское имя, означающее «юный»; помимо прочего, так звали одного из рыцарей Круглого стола в легендах о короле Артуре.
– Когда я приехал сюда, мне было двенадцать, – сказал он.
– Я знаю, – в замешательстве произнесла Сесилия.
Неужели он думает, что она забыла это страшное время? Сначала она потеряла Эллу, а затем и старшего брата, которого так любила.
Глядя в пустоту, Уилл продолжил:
– Это случилось десятого ноября, и с тех пор в этот день меня всегда охватывала черная тоска. Меня одолевали мучительные воспоминания о маме, отце, о тебе… Я знал, что ты жива, что ты вместе с ними, что хочешь, чтобы я вернулся, но не мог не то что поехать, но даже отправить тебе письмо. Я писал письма дюжинами, но потом сжигал. Думал, ты ненавидишь меня и винишь в смерти Эллы.
– Мы никогда не считали, что в этом виноват ты.
– Со временем, в страхе ожидая наступления злополучного дня, я обнаружил, что на десятое ноября обязательно находятся какие-то дела, инициатором которых выступал Джем. То тренировка, то прогулка на другой конец города, какой бы отвратительной ни была погода. Порой после этих прогулок у Джема начинался жар, он кашлял кровью и надолго отправлялся в постель, но его болезнь тоже отвлекала меня от тяжелых мыслей. Я не сразу понял, что он поступал так ради меня. Джем делал все, чтобы я в этот злополучный день не пребывал в состоянии черной меланхолии.
Сесилия не сводила глаз с брата. Ей казалось, что она наконец увидела его таким, каким он был в детстве. Вот он неуклюже утешает ее, когда она разбивала коленки; вот он спит перед камином с открытой книгой на груди; вот со смехом выходит на берег после купания в озере. Стены, которой Уилл отгородился от окружающего мира, больше не существовало.
Уилл обнял себя за плечи, будто пытаясь согреться.
– Я понятия не имею, что со мной будет без него, – сказал он. – Тессу похитили, и это острым ножом кромсает мне сердце. Я не знаю ни куда идти, ни что делать. И тот единственный, с кем я мог бы поделиться своей болью, сейчас лежит на смертном одре.
– Уилл… Уилл… – Сесилия накрыла его руку своей ладошкой. – Пожалуйста, выслушай меня. Это касается Тессы. Мне кажется, я знаю, где Мортмейн.
– Откуда тебе знать? – От удивления его глаза округлились.
– Я была неподалеку и слышала, что Джессамина сказала тебе перед смертью, – произнесла Сесилия, чувствуя, как сердце брата с силой погнало по жилам кровь. – Она назвала тебя «несносным валлийцем».
– Джессамина? – в замешательстве произнес он.
По всей видимости, его мысли пошли по тому же пути.
– Джессамина сказала, что Мортмейн в Идрисе, – быстро заговорила Сесилия. – Но Конклаву известно, что это не так. Когда Мортмейн жил в Уэльсе, ты, в отличие от меня, его не знал. Он знает эти края не понаслышке, потому что вырос в горах. Подумай, Уилл.
– Ты думаешь… Кадер-Идрис?[15]
– В этих горах ему известна каждая тропка, – кивнула Сесилия, – и он, должно быть, находит весьма забавной шутку, которую сыграл с тобой и остальными нефилимами. Он увез Тессу туда, откуда бежал ты, – к тебе домой.
– Посеет[16]? – спросил Гидеон, принимая из рук Софи кружку, над которой поднимался пар. – Я опять чувствую себя ребенком.
– Он содержит вино и специи, способствует кроветворению и поэтому пойдет вам на пользу.
Стараясь не смотреть на юношу, Софи поставила поднос на тумбочку рядом с кроватью.
Нога Гидеона была перевязана. Он переоделся, но запах пота до конца еще не выветрился.
– Вот что восполнит мне потерю крови, – сказал он и поднял руку, на которой виднелись Руны кроветворения, санглие.
– Вы хотите сказать, что не любите посеет?
Софи могла напомнить, как злилась на него после истории с булочками, но прошлой ночью, прочитав письмо Консулу (пока еще не отправленное, оно лежало в кармане ее окровавленного передника), она совершенно простила этого чудака. А когда на ее глазах он получил ранение, душа девушки наполнилась ужасом.
– Посеет не любит никто. – Гидеон слабо улыбнулся.
– Я должна остаться и проследить, чтобы вы все выпили? Предупреждаю, если вы спрячете его под кроватью, у вас точно заведутся мыши!
Юноша напустил на себя виноватый вид. Софи хотелось побыть с ним подольше, но в этот момент в комнату с гордым видом вплыла Бриджит и заявила, что ей нужно выгрести из-под кровати булочки.
– Софи… – жалобно произнес Гидеон.
Девушка ответила ему строгим взглядом, и он поспешно сделал большой глоток поссета.
– Мисс Коллинз… До этого момента у меня не было возможности надлежащим образом извиниться, поэтому позвольте мне все исправить. Пожалуйста, простите меня за выходку с булочками. В этом нет никакого неуважения к вам. Надеюсь, вы не думаете, что я отношусь к вам свысока только потому, что вы занимаетесь домашним хозяйством. Вы, мисс Коллинз, и вы, Бриджит, самые храбрые леди, которых я когда-либо имел удовольствие знать.
– Хорошо, – уступила Софи. – Немногие джентльмены способны извиниться перед служанками.
– К тому же я совершенно уверен, что булочки очень вкусные, – поспешно добавил Гидеон. – Просто… я не люблю их с детства, а не потому, что это ваши булочки.
– Мистер Лайтвуд, прекратите постоянно повторять слово «булочки».
– Хорошо.
– И они не мои, их пекла Бриджит.
– Хорошо.
– А что это вы не пьете посеет?
Он поднес к губам чашку и послушно сделал глоток. Девушка смягчилась и улыбнулась.
– Отлично, – сказала она, – если вам не по вкусу булочки, то что вы скажете о бисквитном торте?
В окна светило холодное солнце. В Институт прибыла дюжина Сумеречных охотников, присланных Конклавом, и несколько Безмолвных братьев. Незадолго до этого унесли тела Джессамины и Безмолвного брата, имени которого Сесилия не знала. Во дворе слышались голоса и лязг железа – представители Конклава осматривали останки автоматов.
Обитатели Института собрались в гостиной. Здесь же был Консул.
– Это безумие, – сказал он, скрестив на груди большие руки. – К тому же основанное на детских фантазиях.
– Я не ребенок! – вскинулась Сесилия.
Она сидела в кресле у камина, том самом, где прошлой ночью сидел брат. Неужели это было только вчера? Уилл стоял рядом. Он так и не переоделся. Шарлотта сидела за столом, заваленным ворохом бумаг. Генри не было – вместе с Безмолвными братьями он остался в комнате Джема, который так и не пришел в сознание.
– Мои родители были знакомы с Мортмейном, и вам это прекрасно известно. К нашей семье он относился по-дружески. Когда мы лишились дома в Долгеллау, он подарил отцу поместье Рэйвенскар.
– Это правда, – кивнула Шарлотта. – Летом я передавала вам сообщение Рагнора Фелла.
Уилл окатил Консула свирепым взглядом:
– Подарить моей семье этот дом со стороны Мортмейна было злой шуткой! Он играл с нами. Кто помешает ему шутить в таком роде и дальше?
– Кажется, нашла, – произнесла Шарлотта, вытаскивая из пачки карту. – Смотрите, вот озеро Ллин Кау в Идрисе, а вот озеро Талиллин у подножия горы Кадер-Идрис.
– Ллин означает «озеро», – с отчаянием в голосе прошептала Сесилия. – Мы зовем его Ллин Мингил, хотя другие предпочитают другое название – Талиллин.
– В мире полно других мест с названием «Идрис», – ощетинился Консул, запоздало осознав, что вступает в полемику с пятнадцатилетней девчушкой.
– Но здесь скрыто определенное значение, – сказал Уилл. – Это название говорит о бездонных озерах вокруг горы, а также о том, что сама гора полая, а внутри нее спят Охотники Нижнего мира.
– Что-то вроде Дикой охоты, – сказала Шарлотта.
– Да! – Уилл провел пятерней по своим черным волосам. – Мы, нефилимы, верим в легенды и мифы.