– Взять ее, – бесцветным голосом приказала Темная сестра.
Автомат дернулся и потянулся к Тессе. Она сбросила одеяло и ударила его ухватом, но уродец выбил оружие у нее из рук, и она закричала, увидев, как в комнату хлынул целый отряд механических солдат. Они схватили ее, и Тесса поняла, что проиграла.
Уилла разбудило солнце. Он моргнул и открыл глаза.
Синее небо.
Юноша сел и осмотрелся. Вниз уходил склон холма, по другую сторону которого проходила дорога, связывавшая Шрусбери и Уэлшпул. Взгляд мог зацепиться разве что за разбросанные тут и там фермы. После того как в полночь он вскочил на Балия и поскакал прочь от постоялого двора, по пути ему попалась лишь пара захудалых деревушек. Ближе к рассвету он совершенно выбился из сил, спешился, рухнул на землю и уснул, не обращая внимания на моросящий дождь.
Одежда была сырой и перепачканной грязью, на рубашке – толстая корка высохшей крови. Уилл встал, и все его тело заныло от боли: он не позаботился о том, чтобы нанести целебные руны после драки с оборотнями. Балий пощипывал жухлую траву неподалеку. Среди всевозможного хлама в седельном вьюке нашлась горсть сушеных фруктов, которыми Уилл не замедлил воспользоваться. Также он вытащил из вьюка стилус.
Ночные события казались ему бесконечно далекими. Он помнил бой с оборотнями, хруст костей и вкус дождя на губах. Но главное – помнил боль от потери Джема, хотя теперь больше не чувствовал ее. На смену пришла пустота, словно чья-то невидимая рука забралась внутрь и вырезала все, что делало его похожим на человека, оставив одну оболочку.
Покончив с завтраком, Уилл сменил одежду. Надевая чистую рубашку, он не удержался и посмотрел на Руну парабатая. Теперь она стала серебристо-белой и выглядела как давно затянувшийся шрам. В ушах зазвучал голос Джема: «„Душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу… Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу“[28]. Они оба, и Давид, и Ионафан, были воителями, и души их соединились на Небесах… Вот так в голове Сумеречного охотника Ионафана родилась идея братства – идея парабатаев, которую он впоследствии включил в Закон».
В течение многих лет узы, связывающие его с Джемом, были единственной гарантией того, что в этой жизни его, проклятого, как он думал, Уилла Эрондейла, кто-то действительно любит, и любит по-настоящему. Только благодаря им он ощущал вкус жизни.
Уилл задумчиво провел пальцем по краям руны. Он думал, что при ярком свете солнца руна станет ему ненавистной, но теперь, к своему удивлению, обнаружил, что этого не случилось. Он был рад, что руна не исчезла бесследно. Да, она свидетельствовала о потере, но все равно оставалась руной и теперь служила напоминанием.
Покопавшись в седельном вьюке, Уилл достал подаренный ему Джемом нож: узкий стилет с замысловатой серебряной рукояткой. Острием ножа сделал на ладони надрез и стал смотреть, как стекает кровь. Затем встал на колени и воткнул нож в пропитавшуюся кровью землю.
– Джеймс Карстейрз, – тихо произнес он.
Горло сдавило. Так с ним случалось всегда – когда он больше всего нуждался в словах, они от него ускользали. Ему вспомнились слова библейской клятвы парабатаев: «Не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом, и где ты умрешь, там и я умру и погребен [а] буду; пусть то и то сделает мне Господь, и еще больше сделает; смерть одна разлучит меня с тобою»[29].
Нет. Эти слова можно было произносить, когда узы были прочными, но не тогда, когда они разрушились. Давида с Ионафаном тоже разделила смерть. Разделила, но не разлучила.
– Я говорил тебе, Джем, что мы с тобой навеки, – сказал Уилл, сжимая окровавленной ладонью серебряную рукоятку. – И ты сейчас по-прежнему со мной. Каждый мой вдох будет напоминать о тебе, ведь без тебя я уже много лет был бы мертв. Когда я буду засыпать и просыпаться, когда буду отбивать удары врага, когда буду лежать на смертном одре, ты будешь со мной, Джем. Ты говорил, что после смерти мы возрождаемся к новой жизни. И если там, на том свете, есть река, подожди меня на берегу, чтобы мы переплыли ее вместе.
Он вздохнул и посмотрел на руку. Порез под действием иратце стал затягиваться.
– Джеймс Карстейрз, ты слышишь? Смерть разделила нас, но мы с тобой связаны одной нитью. Навсегда.
Нож когда-то принадлежал Джему, кровь была его собственной. Этот пятачок земли, если Уилл доживет до того дня, когда снова увидит его, будет принадлежать им обоим: ему и Джему.
Закопав стилет под раскидистым дубом, он вскочил на Балия, чтобы поскорее добраться до Уэльса. Назад он не оборачивался.
Шарлотте Бранвелл
от Консула Джошуа Вейланда,
с нарочным
Моя дорогая миссис Бранвелл!
Не уверен, что понял до конца ваше послание. Мне представляется невероятным, чтобы такая здравая и разумная женщина, как вы, поверила на слово такому безответственному и ненадежному человеку, которым неоднократно проявлял себя Уильям Эрондейл. Вполне естественно, что я вашу ошибку повторять не буду. Как следует из письма мистера Эрондейла, он устроил дикую охоту, даже не поставив вас в известность. Чтобы добиться своего, он вполне способен пойти на подлог. Я не собираюсь посылать крупные силы Сумеречных охотников, повинуясь капризу взбалмошного мальчишки.
И прошу вас, забудьте вы об этом Кадер-Идрисе. Попытайтесь уяснить себе, что Консул – я. И что армией Сумеречных охотников, мадам, командуете не вы, а я. Лучше позаботьтесь о том, чтобы держать своих Сумеречных охотников в повиновении.
Искренне ваш, Консул Джошуа Вейланд
– Миссис Бранвелл, с вами кое-кто хочет повидаться.
Шарлотта устало подняла глаза на обессиленную Софи, стоявшую на пороге с покрасневшими от слез глазами. Состояние служанки ей было знакомо – утром точно такие же глаза она видела в зеркале.
Шарлотта сидела за столом в гостиной и смотрела на зажатое в руке письмо. Она не думала, что Консул Вейланд придет в восторг от ее сообщения, но еще меньше полагала, что он ответит ей столь явным презрением и столь категоричным отказом. Армией Сумеречных охотников, мадам, командуете не вы, а я. Лучше позаботьтесь о том, чтобы держать своих Сумеречных охотников в повиновении…
Шарлотта кипела от злости. Держать в повиновении! Будто они были детьми, а она – грымзой-гувернанткой, чья главная задача сводится к тому, чтобы выстроить своих подопечных, умытых и нарядно одетых, перед Консулом, как на параде, а в остальное время держать их в детской, чтобы не досаждали. Но они были Сумеречными охотниками. И считать, что Уиллу нельзя доверять, мог только дурак. Консул прекрасно знал о мнимом проклятии, она сама ему об этом говорила. Безрассудство Уилла, как и Гамлета, было наполовину наигранным, наполовину исступленным, и оно преследовало вполне конкретную цель.
В камине пылал огонь, но на улице без остановки лил и лил дождь, оставляя серебристые ручейки на оконных стеклах. Проходя утром мимо комнаты Джема, Шарлотта увидела через открытую дверь, что там больше нет ни белья на кровати, ни личных вещей юноши. Все, что было свидетельством прожитых здесь лет, исчезло, как по взмаху чьей-то недоброй руки. Шарлотта прислонилась к стене, на лбу ее выступили крупные капли пота, в глазах защипало. Разиэлъ, правильно ли я поступила?…
Глядя на Софи, она спросила:
– Надеюсь, это не Консул Вейланд?
– Нет, мэм… – девушка покачала темноволосой головкой, – это Алоизиус Старкуэзер, говорит, у него к вам неотложное дело.
– Алоизиус Старкуэзер? Ну что же, зови.
Из груди Шарлотты вырвался вздох – бывают дни, когда неприятности идут сплошной чередой.
Она едва успела запечатать ответ Консулу, как Софи ввела в комнату Старкуэзера. Вставать из-за стола Шарлотта не стала. С момента их последней встречи он почти не изменился – будто превратился в живую мумию. Лицо его было в сплошной паутине морщин, волосы и борода седые. Пальто Старкуэзер, должно быть, оставил внизу, а его костюм вышел из моды лет десять назад, и от него исходил едва уловимый запах нафталина.
– Садитесь, пожалуйста, мистер Старкуэзер, – сказала Шарлотта со всей вежливостью, какую могла себе позволить по отношению к персоне, ненавидевшей ее отца и не любившей ее саму.
Но старик остался стоять, сцепив руки за спиной. Оглядывая комнату, он повернулся, и Шарлотта с тревогой обнаружила, что обшлаг его сюртука забрызган кровью.
– Мистер Старкуэзер, вы ранены? – спросила она и все же встала. – Может, позвать Безмолвных братьев?
– Ранен? – рявкнул старик. – Почему вы так решили?
– Рукав, – показала она на сюртук.
Он уставился на свою руку и расхохотался:
– Это не моя кровь. Мне тут пришлось немного подраться. Ему не понравилось…
– Что ему не понравилось?
– Что я отрезал ему все пальцы и перерезал горло, – ответил Старкуэзер, пристально глядя на нее темно-серыми, напоминающими булыжник глазами.
– Алоизиус, – Шарлотта немедленно позабыла о вежливости, – мне кажется, вы забыли о том, что Соглашение запрещает без повода нападать на обитателей Нижнего мира.
– Без повода?! Его родственники погубили мою внучку, а невестка чуть не умерла от горя. Род Старкуэзеров теперь продолжить некому.
– Алоизиус! – не на шутку встревожилась Шарлотта. – Насколько я знаю, у вашего рода остались продолжатели в Идрисе. И говорю я это отнюдь не для того, чтобы облегчить ваши страдания, ведь боль утраты остается с нами навсегда…
В этот момент она вспомнила о Джеме, обессиленно опустилась на стул и закрыла руками лицо.
– Ну почему вы пришли ко мне с этим именно сейчас?.. – прошептала она. – Неужели не видели руну над дверью Института? У нас большое горе…