Темно-синие – такие же, как у самой Сесили, – глаза Уилла опасно сузились. Когда мама говорила, что Уилл подрастет и разобьет немало сердец, Сесили всегда смотрела на нее с сомнением. Уилл тогда был кожа да кости – тощий, растрепанный и вечно грязный. Но теперь она поняла маму. Когда она в первый раз вошла в столовую Института и брат в изумлении вскочил на ноги, у Сесили в голове пронеслось: «И это Уилл? Не может быть!»
Тогда он обратил на нее эти глаза – точь-в-точь как у матери, – и Сесили прочла в них ярость. Брат совсем не обрадовался встрече. Но главное, она помнила его худеньким мальчиком со спутанными, черными, как у цыгана, волосами и в перепачканной одежде, – а теперь перед ней был высокий, пугающий мужчина. Слова, которые она хотела сказать, застряли у нее в горле, и она так же молчаливо уставилась на него. С тех пор ничего не изменилось: Уилл едва замечал присутствие сестры, как будто она была камушком у него в ботинке – постоянной, но несущественной помехой.
Глубоко вдохнув, Сесили подняла голову и приготовилась метнуть первый кинжал. Уилл не знал и никогда не узнает о том, сколько времени она провела в одиночестве у себя в комнате, тренируясь распределять по руке вес клинка и наконец сообразив, для хорошего броска надо работать не только кистью. Она опустила обе руки, а затем отвела правую назад, за голову, и плавным движением выбросила ее вперед, перенося вместе с рукой и вес всего тела. Кончик кинжала указывал точно в цель. Метнув его, Сесили опустила руку и шумно вздохнула.
Клинок вошел в стену точно в центре мишени.
– Один, – сказала Сесили, самодовольно улыбнувшись.
Уилл холодно взглянул на нее, выдернул кинжал из стены и передал его сестре.
Сесили метнула его снова. Как и в первый раз, клинок пронзил яблочко и остался, подрагивая, торчать из стены.
– Два, – торжественно произнесла Сесилия.
Уилл стиснул зубы, но снова вытащил кинжал и вернул его девушке. Она улыбнулась. В этот миг она была уверена в себе, как никогда. Она знала, что у нее все получится. Она ни в чем не уступала Уиллу: так же высоко лазила, так же быстро бегала и так же надолго задерживала дыхание…
Сесили метнула клинок. Тот вошел в цель, и девушка подпрыгнула, захлопав в ладоши. Отбросив с лица рассыпавшиеся волосы, она смерила брата победным взглядом.
– Теперь ты обязан написать письмо. Ты проиграл!
К ее удивлению, Уилл улыбнулся.
– Ладно, напишу, – сказал он. – Напишу, а потом сожгу. – Сесили издала возглас возмущения, но брат предостерегающе поднял руку. – Я сказал, что напишу письмо. Но не говорил, что я его отправлю.
У Сесили перехватило дыхание.
– Да как ты смеешь играть со мной в такие игры?
– Я же говорил, ты не создана для ремесла Сумеречных охотников. Тебя слишком легко обвести вокруг пальца. Я не буду писать письмо, Сеси. Это противоречит Закону – и точка.
– Как будто тебе есть дело до Закона! – Сесили топнула ножкой и тотчас вышла из себя еще больше: она всегда презирала девчонок, которые так делали.
Глаза Уилла сузились.
– Как будто тебе есть дело до того, чтобы стать Сумеречным охотником! Ну а что ты скажешь на это: я напишу письмо и отдам его тебе, если ты пообещаешь, что сама отвезешь его домой – и никогда не вернешься?
Сесили вздрогнула. Она помнила множество скандалов с Уиллом, помнила своих фарфоровых куколок, которых он разбил, вышвырнув из окна мансарды… но память ее хранила и ту доброту, которую он проявлял к ней: брат мог забинтовать ей оцарапанное колено или поправить ленты в растрепавшихся волосах. В том Уилле, который теперь стоял перед ней, не было этой доброты. Целый год после его отъезда мама часто плакала. Прижимая к себе Сесили, она говорила, что Сумеречные охотники лишат его способности любить. Эти бессердечные создания, твердила она, пытались запретить ей выйти замуж. Что в них нашел Уилл, что в них нашел ее сынишка?
– Я не поеду, – промолвила Сесили, не отводя глаз от брата. – А если ты будешь настаивать, я… я…
Дверь чердака отворилась, и на пороге появился Джем.
– О, – сказал он, – смотрю, вы опять на ножах. Давно ругаетесь или только начали?
– Он начал первый, – заявила Сесили, указав на Уилла, хотя и понимала, что это бесполезно. Джем относился к ней со сдержанной теплотой, как и положено относиться к младшим сестрам друзей, но во всяком споре принимал сторону своего парабатая. Он мягко, но решительно ставил Уилла превыше всего в этом мире.
Точнее, почти всего. Сесили была очарована Джемом с первого своего дня в Институте. Необычная, неземная красота его серебристых волос и глаз, точеных черт его лица притягивала взгляд. Он был похож на сказочного принца, и Сесили, возможно, влюбилась бы в него, если бы не было так очевидно, что он по уши влюблен в Тесс Грей. Джем следил за каждым ее шагом, а при разговоре с ней голос его менялся. Когда-то мама Сесили с восхищением заметила, что их сосед смотрит на какую-то девушку так, словно она – единственная звезда на небосклоне. Вот именно так Джем и смотрел на Тесс.
Сесили не огорчалась из-за этого: Тесс была мила и любезна, хотя и немного застенчива, и вечно сидела над книгами, прямо как Уилл. Если Джему нравились именно такие девушки, Сесили точно не подошла бы ему. Кроме того, чем дольше она жила в Институте, тем лучше понимала, как неловко почувствовал бы себя в такой ситуации Уилл. Он яростно оберегал Джема и глаз бы с нее не спустил, опасаясь, что она может ненароком расстроить или чем-то обидеть его. Нет, лучше уж держаться от всего этого подальше.
– Я как раз собирался связать Сесили и скормить ее уткам в Гайд-парке, – заявил Уилл, откинув назад влажные волосы и одарив Джема улыбкой. – Твоя помощь не помешает.
– Увы, с сестроубийством тебе придется повременить. Внизу ждет Габриэль Лайтвуд, а у меня для тебя есть пара слов. И это твои любимые слова – во всяком случае, когда они стоят вместе.
– Полный болван? – предположил Уилл. – Мерзкий выскочка?
– Демонический сифилис, – с улыбкой ответил Джем.
В одной руке Софи легко и уверенно держала нагруженный поднос, а другой стучала в дверь Гидеона Лайтвуда.
Послышались торопливые шаги, и дверь распахнулась. Гидеон предстал перед Софи в брюках на подтяжках и в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами. Руки его были влажными, как будто он только что расчесывал пальцами мокрые волосы. Сердце Софи дрогнуло, и она заставила себя нахмуриться.
– Мистер Лайтвуд, – сказала она, – я принесла булочки, которые вы просили, а еще тарелку сэндвичей. Бриджет приготовила их специально для вас.
Гидеон пропустил Софи в комнату. Его спальня ничем не отличалась от других жилых комнат в Институте: темная тяжелая мебель, огромная кровать с балдахином, широкий камин и высокие окна, выходившие во двор. Пересекая комнату, чтобы поставить поднос на столик у огня, Софи почувствовала на себе взгляд Гидеона. Выпрямившись, она повернулась к нему, сложив на груди руки.
– Софи… – начал он.
– Мистер Лайтвуд, – перебила она, – будут ли у вас еще какие-нибудь распоряжения?
Взгляд Гидеона был наполовину вызывающим, наполовину печальным.
– Зови меня, пожалуйста, Гидеоном.
– Я уже говорила вам, что не могу звать вас по крестному имени.
– Я Сумеречный охотник, у меня нет крестного имени. Пожалуйста, Софи… – Он шагнул к ней. – До того как я поселился в Институте, мне казалось, что мы друзья. Но с самого моего приезда ты так холодна со мной…
Софи невольно прикоснулась рукой к лицу, вспомнив мастера Тедди – сына своего прошлого господина. Он вечно зажимал ее в темных углах, распускал руки, залезая за корсаж и бормотал ей на ухо, что ради собственной выгоды ей следовало бы вести себя более дружелюбно. Даже сейчас от одной мысли о Тедди девушка содрогнулась.
– Софи… – В уголках глаз Гидеона появились тревожные морщинки. – Что случилось? Если я чем-то обидел тебя, если пренебрег тобой, скажи – и я попытаюсь загладить вину…
– Нет, вы не обижали меня и не пренебрегали мной. Вы – господин, а я – служанка. Мне не хочется переступать черту. Мистер Лайтвуд, пожалуйста… не нужно ставить меня в такое неловкое положение.
Гидеон поднял было руку, но после этих слов опустил ее. Он казался таким удрученным, что сердце Софи смягчилось. «Я потеряю все, а ему терять нечего», – напомнила она себе. Этими словами она убеждала себя, лежа ночами на узкой кровати и помимо воли вспоминая его глаза цвета грозового неба.
– Я думал, мы друзья, – сказал он.
– Я не могу быть вашим другом.
Он подошел еще ближе.
– А что, если я как раз собирался спросить тебя…
– Гидеон! – С трудом переводя дух, в комнату ворвался Генри в одном из своих ужасных жилетов – зеленом в оранжевую полоску. – Твой брат здесь. Он там, внизу…
Глаза Гидеона округлились.
– Габриэль здесь?
– Да. Кричит что-то о вашем отце, но отказывается посвящать нас в подробности, пока ты не придешь. Он не шутит. Пойдем.
Гидеон помедлил, переведя взгляд с Генри на Софи.
– Я…
– Пойдем, Гидеон. – Генри редко бывал настойчив, но в такие моменты спорить с ним было невозможно. – Он весь в крови.
Побледнев, Гидеон потянулся к мечу, висевшему возле двери.
– Уже иду.
Габриэль Лайтвуд стоял в прихожей, прислонившись к стене. Камзола на нем не было, а рубашку и брюки покрывали алые пятна. Сквозь открытые двери Тесс увидела остановившийся снаружи, у крыльца, экипаж Лайтвудов с огненным гербом на боку. Должно быть, Габриэль приехал сюда один.
– Габриэль, – ласково произнесла Шарлотта, словно пытаясь успокоить норовистого жеребца, – Габриэль, расскажи нам, пожалуйста, что случилось.
Габриэль был высок и строен. Его каштановые волосы слиплись от крови, глаза сверкали. Он провел руками по лицу. Пальцы тоже были в крови.
– Где мой брат? Мне нужно поговорить с братом.
– Он сейчас придет. Я послала за ним Генри. А Сирил уже готовит институтский экипаж. Габриэль, ты не ранен? Может, применить руну