Упав на четвереньки, он закашлялся. Кровь брызнула на каменные ступени. Джем вздрогнул, как от судороги, повалился на спину и затих.
10Как вода в песок
Да, я дивился тогда, что друг мой умер, а остальные – живут; и еще больше удивлялся я тому, что живу я сам, который был как бы частью его; хорошо сказал кто-то о друге своем, назвав его «дорогой половиной души своей». И мне казалось, что у нас с ним была одна душа в двух телах, потому-то и стала мне противна жизнь, что не хотел я жить наполовину, потому-то и страшила смерть, что казалось мне, пока я живу, и друг мой еще не совсем мертв.
Сесили приоткрыла дверь спальни Джема и заглянула внутрь.
В комнате было тихо, но чувствовалось движение. Возле постели Джема стояла заплаканная Шарлотта, а по обе стороны от нее возвышались Безмолвные Братья. Уилл, так и не сменивший окровавленную одежду после битвы, стоял на коленях у кровати друга, опустив голову на скрещенные руки, как будто в немой молитве. Он казался таким юным, таким ранимым и таким отчаявшимся, что Сесили хотелось позабыть обо всех их разногласиях и обнять брата.
Но она не решалась. На кровати неподвижно лежал бледный Джем. Сесили провела в Институте всего несколько недель и теперь чувствовала, что вторгается в личную жизнь его обитателей – в их тоску, в их печаль.
И все же она должна была поговорить с Уиллом. Во что бы то ни стало. Она шагнула вперед…
Но вдруг чья-то рука легла ей на плечо. Девушка удивленно оглянулась и увидела Габриэля Лайтвуда.
Он выглядел усталым. Под зелеными глазами залегли глубокие тени, в волосах и на манжетах рубашки виднелись брызги крови, воротник камзола был влажным. Габриэль явно только что вышел из комнаты брата. Автоматон сильно ранил Гидеона в ногу. Хотя руны ираци и работали, похоже, их сила была не безграничной. Гидеон настаивал, чтобы в первую очередь помогли Джему, но Габриэль и Софи не покинули его.
– Не входите туда, – тихо сказал Габриэль. – Они пытаются спасти Джема. Ваш брат должен быть с ним.
– Должен быть с ним? Как он может помочь? Уилл не врач.
– Даже будучи без сознания, Джеймс подпитывается силой своего парабатая.
– Я отвлеку Уилла всего на минуту.
Габриэль провел руками по растрепанным волосам.
– Вы присоединились к Сумеречным охотникам совсем недавно, – сказал он. – Возможно, вы не понимаете. Потерять парабатая ужасно. Это все равно, что потерять мужа или жену, брата или сестру. Представьте, что в этой постели были бы вы.
– В таком случае Уиллу не было бы до меня дела.
Габриэль фыркнул.
– Ваш брат не стал бы так переживать из-за того, что я общаюсь с вами, если бы ему не было до вас дела, мисс Эрондейл.
– Похоже, вы ему и правда не нравитесь. Почему? И почему сейчас вы советуете мне, как вести себя с ним? Вам ведь он тоже не нравится.
– Нет, – ответил Габриэль, – это не совсем так. Долгое время Уилл Эрондейл мне действительно не нравился. Мы годами ненавидели друг друга. Однажды он даже сломал мне руку.
– Правда? – удивилась Сесили.
– Но сейчас я начинаю понимать, что многое из того, во что я верил, вовсе не так однозначно. Так и с Уиллом. Я всегда считал его подлецом, но Гидеон рассказал мне кое-что о нем, и теперь я понимаю, что он по-своему благороден.
– И вы уважаете его благородство.
– Мне хочется уважать его благородство. Мне хочется понимать его. Джеймс Карстерс – едва ли не лучший из нас. Даже если бы я до сих пор ненавидел Уилла, в эту минуту я постарался бы защитить его ради Джема.
– Я должна сказать брату кое-что такое, что хотел бы услышать Джем, – объяснила Сесили. – Это очень важно. И это займет лишь минуту.
Габриэль потер виски. Очень высокий и стройный, он возвышался над девушкой на целую голову. Лицо его нельзя было назвать прекрасным, но тонкие черты казались высеченными из мрамора, и особенно изящным был изгиб нижней губы.
– Хорошо, – сказал он. – Я попрошу его выйти.
– Вы? Но почему мне нельзя войти самой?
– Лучше пусть он разозлится на меня, чем на вас, – спокойно произнес Габриэль. – Мисс Эрондейл, вы говорите, что это важно, и я верю вам на слово. Надеюсь, вы не разочаруете меня.
Сесили ничего не ответила. Габриэль открыл дверь спальни Джема и зашел внутрь. Сесили прислонилась к стене и прислушалась к голосам, доносившимся из комнаты. Сердце девушки бешено колотилось. Шарлотта сказала что-то о рунах для исцеления крови, которые, видимо, были опасны сами по себе, а затем дверь снова открылась и Габриэль вышел в коридор.
Сесили шагнула к нему.
– Уилл?..
Глаза Габриэля вспыхнули, и в следующую секунду в коридоре появился Уилл, плотно закрывший за собой дверь. Кивнув девушке, Габриэль оставил ее наедине с братом.
Сесили никогда не могла понять, как можно чувствовать себя одинокой в компании с кем-то, но в этот момент Уилл, казалось, был так далеко от нее, словно она одна стояла в пустынном коридоре Института. Уилл даже не злился. Он был похож на привидение.
– Уилл, – окликнула его Сесилия.
Он стоял, прислонившись к стене, и как будто не слышал ее. Руки его дрожали.
– Гвилим Оуэйн, – тише произнесла девушка.
Уилл наконец повернул к ней голову. Его глаза были синими и холодными, как воды озера Тал-и-Ллин у подножия гор.
– Я приехал сюда, когда мне было двенадцать, – сказал он.
– Я знаю, – ошарашенно кивнула Сесили.
Неужели он думал, что она забыла об этом? Неужели считал, что можно забыть о том, как она потеряла Эллу, а через несколько дней – и любимого брата? Но Уилл, похоже, не слышал ее слов.
– Это было десятого ноября. Каждый год в этот день я погружался в черную пучину отчаяния. В этот день – и в день своего рождения – я особенно сильно скучал по родителям и по тебе. Я знал, что вы живы, что вы ждете меня назад, но не мог приехать к вам, не мог даже послать вам письмо. Само собой, я писал десятки писем – и сжигал их одно за другим. Вы должны были ненавидеть меня и винить в смерти Эллы.
– Мы никогда не винили тебя…
– Каждый год я боялся приближения этого дня, но начал замечать, что десятого ноября Джем всегда старается увлечь меня чем-то – организовать специальную тренировку или отправиться на поиски чего-нибудь на другой конец города, несмотря на холод и туман. Конечно, я ругал его за это. Иногда зимний ветер пронизывал нас до костей, и Джем простужался, а иногда он забывал свой порошок и начинал кашлять кровью, и это тоже отвлекало меня. И только через три года – ведь я очень глупый, Сеси, и вечно думаю только о себе – я понял, что он делает все это ради меня. Он запомнил это число и с готовностью рисковал собой, чтобы вытащить меня из тоски.
Сесили, не двигаясь, смотрела на брата. В голове крутилось множество слов, но она не могла произнести ни звука. Казалось, покров лет спал – и брат снова предстал перед ней таким, каким она его давным-давно знала. Она вспомнила, как неловко он обнимал ее, когда ей случалось пораниться, как он засыпал с раскрытой книгой на коврике возле камина, как смеялся, вылезая из пруда, и стряхивал воду с темных волос. Тогда Уилл еще не отгородился стеной от внешнего мира.
Он обхватил себя руками, словно пытаясь согреться.
– Я не знаю, кем я буду без него, – сказал он. – Тесс больше нет рядом, и каждая секунда без нее разрывает меня на части. Ее забрали, и никто не может сказать куда, и я понятия не имею, куда идти и что делать дальше, и единственный человек, которому я могу излить свои чувства, не может о них знать. И он умирает.
– Уилл. Уилл. – Сесили положила руку на плечо брату. – Пожалуйста, послушай меня. Мы можем найти Тесс. Мне кажется, я знаю, где Мортмейн.
Глаза Уилла округлились.
– Откуда ты можешь это знать?
– Я была рядом и слышала, что Джессамина сказала перед смертью, – объяснила Сесили, чувствуя, как сильно забилось сердце Уилла. – Она сказала, что из тебя плохой валлиец.
– Джессамина? – удивленно переспросил Уилл, но прищурился при этом. Возможно, сам того не осознавая, он начал понимать, о чем говорила сестра.
– Она все твердила, что Мортмейн в Идрисе. Но Конклав знает, что его там нет, – затараторила Сесили. – Ты не знал Мортмейна, когда он жил в Уэльсе, но я его знала. Он прекрасно знает те места. И ты знал их не хуже. Мы выросли в тени горы, Уилл. Подумай!
Уилл посмотрел на сестру.
– Неужто ты имеешь в виду Кадер Идрис?
– Он знает эти горы, Уилл, – повторила Сесили. – И вполне в его духе так посмеяться над тобой и над всеми нефилимами. Он забрал Тесс туда, откуда ты когда-то сбежал. Он увез ее на нашу родину.
– Молоко с медом? – спросил Гидеон, принимая горячую чашку из рук Софи. – Я снова чувствую себя ребенком.
– Я добавила пряностей и немного вина. Напиток пойдет вам на пользу и поможет восполнить потерю крови.
Стараясь не смотреть на Гидеона, Софи поставила поднос на тумбочку возле его кровати. Гидеон сидел среди подушек. Одна из его штанин была отрезана по колено, а нога забинтована. От юноши пахло кровью и потом – хотя ему принесли чистую одежду, он до сих пор не переоделся, – а волосы были все еще растрепаны после битвы.
– Вот что поможет мне восполнить потерю крови, – пробормотал он, указывая на две руны, начертанные у него на руке.
– Неужели вы и молоко с медом не любите? – удивилась Софи, уперев руки в бока.
Она не забыла, как рассердилась на Гидеона из-за булочек, хоть и простила его накануне ночью, прочитав его письмо к консулу (которое до сих пор лежало в кармане ее заляпанного кровью передника в ожидании отправки). Когда в разгар битвы Гидеон упал на глазах у Софи на крыльцо Института и из раны у него на ноге хлынула кровь, сердце горничной сжалось от ужаса, что немало удивило ее.
– Никто не любит молоко с медом, – заметил Гидеон со слабой, но светлой улыбкой.