Он ошибся. Но он так часто ошибался и раньше – разве нельзя было ошибиться еще раз?
– Ты видел, как брат истекает кровью, – все так же спокойно сказал консул, – и вспомнил…
– Я убил своего отца, – перебил его Габриэль. – Я вонзил стрелу ему в глаз, я пролил его кровь. Думаете, я не понимаю, что это значит? Его кровь будет взывать ко мне из могилы, как кровь Авеля взывала к Каину. Все говорят, что он уже не был моим отцом, но больше от моего отца ничего не осталось. Когда-то он был Лайтвудом. Сегодня Гидеон мог погибнуть. Если бы я потерял и его…
– Теперь ты понимаешь, что я имел в виду, – начал консул, – когда говорил о Шарлотте и ее отказе подчиняться Закону. Цена этому – жизнь. Она могла бы заплатить за свою неуемную гордыню жизнью твоего брата.
– В ней нет гордыни.
– Поэтому ты это и написал? – Консул вытащил из кармана первое присланное ему Гидеоном и Габриэлем письмо, презрительно взглянул на него и бросил конверт на землю. – В чем суть этого смехотворного послания? Вы хотели разгневать меня?
– У нас получилось?
На мгновение Габриэлю показалось, что консул вот-вот ударит его. Глаза консула вспыхнули яростью, но тут же погасли, и он совершенно спокойно произнес:
– Полагаю, мне не стоило и ожидать, что кто-то из дома Лайтвудов купится на шантаж. Твой отец не купился бы. Должен признаться, я думал, ты слабее него.
– Если вы хотите снова попытаться заставить меня шпионить для вас, не тратьте время, – сказал Габриэль. – Ваши усилия тщетны.
– Правда? Ты так предан Шарлотте Бранвелл? И это после всех неудобств, которые причинила вашему роду ее семья? Я бы мог ожидать такого поведения от Гидеона – в нем много от вашей матери, он по природе своей слишком доверчив. Но ты, Габриэль… Я ожидал, что ты сильнее гордишься своей кровью.
Габриэль прислонился затылком к стене.
– Там ничего не было, – признался он. – Вы понимаете? В письмах Шарлотты не было ничего, что могло бы вас заинтересовать, ничего, что могло бы вообще хоть кого-нибудь заинтересовать. Вы сказали, что уничтожите нас, если мы не будем сообщать вам о ее делах, но сообщать было не о чем. Вы не оставили нам выбора.
– Вы могли просто сказать мне правду.
– Вы не хотели ее слышать! – воскликнул Габриэль. – Я не глуп, как и мой брат. Вы хотите сместить Шарлотту с поста руководителя Института, но не желаете, чтобы все поняли, что это вы сместили ее. Вы хотите поймать ее на чем-нибудь незаконном. Но правда в том, что она ничего не скрывает.
– Правду можно легко изменить. Конечно, можно раскрыть правду, но можно и сотворить ее.
Габриэль огромными глазами посмотрел на консула.
– Вы хотите, чтобы я вам лгал?
– О нет, – ответил консул, – не мне. – Он положил руку на плечо Габриэлю. – У Лайтвудов всегда была хорошая репутация. Твой отец наделал ошибок, но не тебе расплачиваться за них. Позволь мне вернуть то, что ты потерял. Позволь мне вернуть тебе особняк Лайтвудов, позволь вернуть честное имя твоей семье. Ты сможешь жить в собственном доме вместе с братом и сестрой. Тебе не придется больше полагаться на милость Конклава.
Милость. Слово казалось ужасным. Габриэль вспомнил, как лилась на ступени Института кровь его брата. Если бы Шарлотта не была столь безрассудна и не настояла бы на том, чтобы взять непонятную девчонку в Институт вопреки советам Конклава и консула, Магистр не натравил бы на них своих автоматонов. И Гидеону не пришлось бы рисковать собой.
«Вообще-то, – прошептал Габриэлю внутренний голос, – если бы не Шарлотта, никто бы так и не раскрыл секрета моего отца». Бенедикту не пришлось бы предавать Магистра. И у него не иссякли бы запасы лекарства, сдерживавшего астриолу. Возможно, он не превратился бы в червя. И его сыновья не узнали бы о его грехах. Быть может, Лайтвуды могли бы и дальше жить в блаженном неведении.
– Габриэль, – сказал консул, – я предлагаю это только тебе. Ты должен держать все в секрете от брата. Он слишком верен, как и ваша мать. Он верен Шарлотте. Возможно, его верность и делает ему честь, но нам она не поможет. Скажи ему, что я устал от ваших шуточек, что мне больше ничего от вас не нужно. Ты умеешь лгать, – консул кисло улыбнулся, – и я не сомневаюсь, что ты сможешь его убедить. Что скажешь?
Габриэль напрягся.
– Что я должен делать?
Вот уже несколько часов Уилл сидел в кресле, придвинутом вплотную к кровати Джема. Спина затекла, но он не двигался. Джем может очнуться в любую минуту, и Уилл должен быть рядом.
В комнате было тепло. Бриджет развела огонь в камине, и сухие поленья потрескивали и искрили. За окном царила непроглядная тьма – на небе ни облачка, стекла словно замазали черным.
В изножье кровати лежали скрипка и меч-трость, все еще покрытый кровью после битвы. Бледный Джем не двигался и не приходил в себя. Уилл будто видел друга впервые после долгой разлуки, будто поймал тот краткий миг, когда можно заметить малейшие изменения в знакомом лице, прежде чем оно снова станет привычной частью твоей жизни. Джем очень исхудал – и как Уилл раньше не обратил на это внимание? Щеки его запали, на лицо легли тени, веки и губы даже отдавали синевой. Острые ключицы едва не прорезали тонкую кожу.
Уилл корил себя. Как он мог столько месяцев не замечать, что Джем умирает – и умирает так быстро? Как он мог не замечать повсюду бродившую за ним смерть?
– Уилл, – шепнул кто-то с порога. Оглянувшись, Уилл увидел стоявшую в дверях Шарлотту. – Здесь… К тебе пришли.
Уилл удивленно моргнул, а Шарлотта пропустила в комнату Магнуса Бейна. На мгновение Уилл лишился дара речи.
– Он говорит, что это ты его позвал, – неуверенно сказала Шарлотта.
Одетый в темно-серый костюм Магнус невозмутимо стоял посреди комнаты и медленно снимал кожаные перчатки со смуглых рук.
– Я и правда позвал его, – кивнул Уилл, словно очнувшись ото сна. – Спасибо, Шарлотта.
Шарлотта посмотрела на юношу, как будто говоря ему взглядом: «Это на твоей совести, Уилл Эрондейл», – и вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
– Ты пришел, – заметил Уилл, хоть и глупо было констатировать столь очевидный факт.
При виде Магнуса Уилл растерялся: в комнате Джема чародей казался неуместным, как волшебный рыцарь среди юристов Олд-Бейли[17].
Бросив перчатки на стол, Магнус подошел к кровати и посмотрел на Джема, который по-прежнему был неподвижен и бледен, как изваяние на крышке саркофага.
– Джеймс Карстерс, – пробормотал он, словно заклинание.
– Он умирает, – сказал Уилл.
– Это вполне очевидно. – Может, слова и казались холодными, но в голосе Магнуса была знакомая Уиллу печаль. – Насколько я помню, ты считал, что у него есть несколько дней или даже неделя.
– Проблема не только в недостатке наркотика, – хрипло объяснил Уилл и прочистил горло. – У нас есть немного порошка, мы уже применили его. Но сегодня была битва, и он потерял много крови. Мы боимся, что у него не хватит сил, чтобы восстановиться.
Магнус легко прикоснулся к руке Джема. На пальцах юноши были синяки, под бледной кожей растекались синие реки вен.
– Ему больно?
– Я не знаю.
– Возможно, лучше позволить ему умереть. – Магнус взглянул на Уилла своими золотисто-зелеными глазами. – Любой жизни приходит конец. Когда ты выбрал его, Уилл, ты знал, что он умрет раньше тебя.
Уилл отвел взгляд. Ему казалось, что он падает в бесконечный темный колодец и ничто не может замедлить падение.
– Если ты считаешь, что другого выхода нет…
– Уилл, – тихо, но твердо сказал Магнус, – ты позвал меня, полагая, что я смогу ему помочь?
– Я не знаю, зачем я позвал тебя, – ответил Уилл, взглянув на Магнуса невидящими глазами. – Вряд ли я надеялся, что ты ему поможешь. Наверное, я просто решил, что ты единственный сможешь меня понять.
Магнус, казалось, был удивлен.
– Смогу тебя понять?
– Ты живешь так долго, – начал Уилл. – Должно быть, ты пережил многих из тех, кого ты любил. И все же ты не сломался.
– Ты позвал меня сюда – позвал чародея в Институт сразу после битвы, в которой вы все чуть не погибли, – чтобы поговорить?
– С тобой легко говорить, – ответил Уилл. – Не знаю почему.
Магнус медленно покачал головой и прислонился к столбику кровати.
– Ты так юн, – пробормотал он. – И все же я не припомню, чтобы хоть раз Сумеречный охотник звал меня, чтобы скоротать время.
– Я не знаю, что делать, – сказал Уилл. – Мортмейн похитил Тесс, и мне кажется, теперь я знаю, где она. Часть меня хочет сейчас же отправиться за ней. Но я не могу покинуть Джема. Я дал клятву. Что если он очнется среди ночи и обнаружит, что меня нет рядом? Он решит, что я по своей воле оставил его, не заботясь о том, что он умирает. Он ведь ничего не знает. Но если бы он мог говорить, разве не сказал бы он спасать Тесс? Разве хотел бы чего-то иного? – Уилл закрыл лицо руками. – Я не знаю, и это разрывает мне сердце.
Магнус долго молча смотрел на него.
– Он знает, что ты влюблен в Тесс?
– Нет. – Уилл с ужасом посмотрел на чародея. – Нет. Я никогда не говорил ему. Это не его ноша.
– Уилл, – мягко произнес Магнус, глубоко вздохнув, – ты обратился ко мне, к человеку, который прожил много жизней и похоронил многих близких людей. Я говорю тебе, что конец жизни – это конец всей любви, которая выпала на наш век. В чем бы ты ни поклялся, быть с Джемом в конце его жизни не самое важное. Важно быть рядом во все остальные моменты. С той самой минуты, когда ты встретил его, ты никогда его не покидал и никогда не лишал его своей любви. Вот что самое важное.
– Ты и правда веришь в это, – задумчиво произнес Уилл и вдруг спросил: – Почему ты так добр ко мне? Я ведь до сих пор тебе должен. Я помню это, хотя ты и не просил меня отдать долг.
– Разве? – улыбнулся Магнус. – Уилл, я – чародей, а ты относишься ко мне как к равному. Редкий Сумеречный охотник способен на такое. Я не столь бессердечен, чтобы требовать долг у юноши с разбитым сердцем. Который к тому же однажды станет прекрасным мужчиной. Давай сделаем так: ты отправишься за Тесс, а я останусь здесь и не спущу с Джема глаз. Если он очнется, я объясню ему, куда ты ушел, и скажу, что все это ради него. Я сделаю все, чтобы сохранить ему жизнь: у меня нет инь-феня, но я владею магией. Может, в старинной книге заклинаний найдется хоть что-то, что сможет ему помочь.