– Уилл, – произнес Джем, – все эти годы я пытался дать тебе то, чего ты сам не мог себе дать.
Уилл сильнее сжал худые руки друга.
– И что же?
– Веру, – ответил Джем. – Веру в то, что ты лучше, чем полагаешь сам. Веру в то, что не нужно вечно наказывать себя. Я прощал тебя, Уилл, и всегда любил тебя, что бы ты ни сделал. И теперь мне нужно, чтобы ты сделал ради меня то, чего не могу я сам. Я хочу, чтобы ты стал моими глазами, когда я лишусь их. Чтобы ты стал моими руками, когда я не смогу ими двигать. Чтобы ты стал моим сердцем, когда мое собственное перестанет биться.
– Нет! – воскликнул Уилл. – Нет, нет, нет. Я не пойду на это. Твои глаза будут видеть, руки – чувствовать, а сердце – биться.
– Но если нет, Уилл…
– Если бы я только мог разорваться пополам! Тогда одна моя половина осталась бы с тобой, а другая отправилась бы на поиски Тесс…
– Половины тебя слишком мало для любого из нас, – сказал Джем. – Никому больше я не могу доверить спасение Тесс, ведь никто больше не рискнет своей жизнью, как рискнул бы я, чтобы спасти ее. Я бы просил тебя об этом, даже если бы не знал о твоих чувствах, но теперь я знаю, что ты любишь ее так же сильно, как и я. Уилл, я доверяю тебе как никому другому и верю в тебя, ведь я знаю, что наши сердца связаны. Во мэнь ши цзе бай сюн ди — ты мне больше, чем брат, Уилл. Спаси ее, и ты спасешь ее не ради себя, но ради нас обоих.
– Я не могу оставить тебя одного на пороге смерти, – прошептал Уилл, но уже почувствовал свое поражение – он больше не мог противиться воле Джема.
Сквозь тонкую ткань рубашки Джем коснулся руны парабатая у себя на плече.
– Я не один, – произнес он. – Где бы мы ни были, мы едины.
Уилл медленно поднялся на ноги. Он не мог поверить, что решился на это, но назад пути уже не было.
– Если и есть жизнь после смерти, Джеймс Карстерс, – произнес он, – я надеюсь, что там мы встретимся.
– Будут и другие жизни. – Джем протянул руку и на мгновение ладони друзей соприкоснулись, как во время ритуала парабатаев, когда огненные кольца обвили их руки. – Мир – как колесо. Мы то внизу, то вверху. Но всегда вместе.
Уилл сжал руку Джема.
– Что ж, – сказал он, сглотнув вставший в горле ком, – раз ты уверен, что у меня будет другая жизнь, давай надеяться, что я не натворю там столько же бед, сколько успел натворить в этой.
Джем улыбнулся той самой улыбкой, которая всегда, даже в самые тяжелые дни, отгоняла от Уилла мрачные мысли.
– По-моему, для тебя еще не все потеряно, Уилл Эрондейл.
– Я постараюсь научиться верить, даже когда тебя не будет рядом.
– Тесс, – сказал Джем. – Ей знакомо отчаяние, но она умеет верить в лучшее. Вы сможете научить друг друга. Найди ее, Уилл, и скажи ей, что я всегда любил ее. И я благословляю вас.
Глаза друзей встретились. Уилл не смог попрощаться с Джемом и не смог больше произнести ни слова. Он только еще раз пожал руку друга и выпустил ее, а затем повернулся и вышел из комнаты.
Конюшни находились позади Института – днем это была территория Сирила, куда редко заходили остальные. Они располагались в здании бывшего приходского дома, пол которого был выложен тщательно вычищенным неровным камнем. Вдоль стен шли стойла, но заняты были только два из них, отведенные Балию и Ксанфу. Оба коня спали, слегка покачивая хвостами. В кормушках было свежее сено, а на стенах висела до блеска начищенная сбруя. Уилл решил: если посчастливится вернуться в Институт живым, надо будет обязательно сказать Шарлотте, что Сирил превосходно справляется со своей работой.
Тихо бормоча, Уилл разбудил Балия и вывел его из стойла. Он еще мальчиком научился седлать коней, и теперь он умело закрепил стремена, проверил обе стороны седла и аккуратно подтянул подпругу.
Он не оставил никакой записки обитателям Института. Джем сможет рассказать всем, куда он отправился. Уилл всегда легко находил слова, но на этот раз они никак ему не давались: страшно было подумать, что записка может стать прощальной. Он снова и снова прокручивал в голове содержание седельных сумок – доспехи, чистая рубашка и воротничок (кто знает, когда ему понадобится выглядеть по-джентльменски?), два стило, все подходящее оружие, хлеб, сыр, сухофрукты и деньги.
Балий поднял голову и фыркнул. Уилл огляделся по сторонам. На пороге стояла девушка, державшая в правой руке колдовской огонь. Она подняла его выше, и свет упал ей на лицо.
Сесили была одета в синий бархатный плащ, темные волосы свободно падали ей на лицо. Из-под плаща выглядывали голые ноги. Уилл выпрямился.
– Сеси, что ты здесь делаешь?
Она шагнула вперед, но остановилась на пороге, взглянув на свои босые ноги.
– Могу задать тебе тот же самый вопрос.
– Я люблю по ночам говорить с лошадьми. Они прекрасно умеют слушать. А тебе не следует бродить здесь в ночной рубашке. Здесь повсюду Лайтвуды.
– Очень смешно. Куда ты собрался, Уилл? Если ты хочешь продолжить поиски инь-феня, возьми меня с собой.
– Я еду не на поиски инь-феня.
В синих глазах Сесили мелькнуло понимание.
– Ты едешь за Тесс. Ты едешь на Кадер Идрис.
Уилл кивнул.
– Возьми меня, – сказала Сесили. – Возьми меня с собой, Уилл.
Не в силах взглянуть на сестру, Уилл дрогнувшими руками снял со стены уздечку и снова повернулся к Балию.
– Я не могу взять тебя с собой. Ты не сможешь скакать на Ксанфе – для этого нужна сноровка, – а обычные лошади только замедлят наше путешествие.
– В тот экипаж запряжены автоматоны. Нельзя надеяться догнать их…
– На это я и не рассчитываю. Может, Балий и самый быстрый конь во всей Англии, но даже ему нужен отдых и сон. Догнать Тесс у меня не получится. У меня лишь одна надежда – добраться до Кадер Идриса, пока не станет слишком поздно.
– Так позволь мне скакать за тобой и не переживай, если я отстану…
– Сеси, будь благоразумна!
– Благоразумна? – вспыхнула она. – Мой брат снова сбегает от меня! Прошли годы, Уилл! Прошли долгие годы, но я приехала в Лондон и нашла тебя. И теперь, когда мы снова вместе, ты уезжаешь!
Балий переступил с ноги на ногу, закусив удила, и Уилл перекинул уздечку через голову коня. Балию явно не нравились крики. Уилл успокоил его, потрепав по шее.
– Уилл, – угрожающе произнесла Сесили, – посмотри на меня – или, клянусь, я разбужу весь Институт и ты никуда не уедешь.
Уилл прижался лбом к шее коня и закрыл глаза. Он чувствовал запах сена, конской щетины и пота – и сладковатый запах дыма, которым пропиталась его одежда, пока он сидел возле огня в спальне Джема.
– Сесили, – сказал он, – я должен знать, что ты здесь, что ты в безопасности. Иначе я не смогу уйти. Я не могу бояться и за Тесс, и за тебя, иначе страх убьет меня. Слишком многие из тех, кого я люблю, уже в опасности.
Повисло долгое молчание. Уилл слышал, как бьется сердце Балия, но больше ничто не нарушало тишину. Может, Сесили ушла, пока он говорил, и теперь уже будит весь дом? Уилл поднял голову.
Но Сесили все еще стояла на пороге, освещая все вокруг колдовским огнем.
– Тесс сказала, что однажды ты звал меня, – произнесла она. – Когда был болен. Почему ты звал меня, Уилл?
– Сесили, – тихо выдохнул он, – многие годы ты была моим… талисманом. Я думал, что убил Эллу, и покинул Уэльс, чтобы ничего не случилось с тобой. Я представлял, что у тебя все хорошо, что ты жива и счастлива, и думал, что боль от разлуки с тобой и с родителями стоила того.
– Я никогда не понимала, почему ты уехал, – призналась Сесили. – И считала Сумеречных охотников чудовищами. Я не понимала, зачем ты отправился сюда, и мечтала – всегда мечтала, – что вырасту, приеду сюда, притворюсь, что и сама хочу стать Сумеречным охотником, и смогу убедить тебя вернуться домой. Узнав о проклятии, я не знала, что и думать. Я поняла, почему ты уехал, но не поняла, почему ты остался здесь.
– Джем…
– Но даже если он умрет, – сказала Сесили, и Уилл поморщился, – ты не вернешься к родителям, ведь так? Ты – Сумеречный охотник до мозга костей. Такой, каким никогда не был отец. Поэтому ты так не хочешь писать домой. Ты не знаешь, как попросить прощения, сказав, что ты никогда не вернешься.
– Я не могу вернуться домой, Сесили, ведь это уже не мой дом. Я – Сумеречный охотник. Это у меня в крови.
– Ты ведь помнишь, что я – твоя сестра? – воскликнула Сесили. – Это в крови и у меня.
– Ты сказала, что притворялась. – Изучив лицо сестры, он медленно продолжил: – Но это не так. Я видел, как ты тренируешься, как сражаешься. Ты чувствуешь то же самое, что и я. Как будто пол Института – первая твердая почва у тебя под ногами. Как будто ты нашла свое место. Ты – Сумеречный охотник.
Сесилия ничего не ответила.
Уилл кривовато улыбнулся.
– Я рад, – сказал он. – Рад, что в Институте останется Эрондейл, даже если я…
– Даже если ты не вернешься? Уилл, позволь мне пойти с тобой, позволь мне помочь…
– Нет, Сесилия. Разве не достаточно того, что я принимаю твой выбор? Я принимаю то, что ты выбираешь жизнь, полную опасностей и битв, хотя сам я всегда хотел защитить тебя. Нет, я не могу позволить тебе пойти со мной, даже если ты меня за это возненавидишь.
– Не стоит преувеличивать, Уилл, – вздохнула Сесили. – Зачем постоянно говорить, что тебя все ненавидят, когда это явно не так?
– Таков уж я, – ответил Уилл. – У меня склонность к драмам. Не будь я Сумеречным охотником, из меня получился бы неплохой актер. Не сомневаюсь, публика аплодировала бы мне стоя.
Шутка не слишком понравилась Сесили, но Уилл не мог ее винить.
– Мне нет дела до твоей трактовки «Гамлета», – буркнула она. – Раз уж ты не позволяешь мне пойти с тобой, пообещай мне, что вернешься.
– Я не могу этого обещать, – покачал головой Уилл. – Но если я смогу вернуться к тебе, я обязательно вернусь. А если вернусь, то напишу родителям. И я сдержу свое слово.
– Нет, – покачала головой Сесили, – никаких писем. Обещай мне, что, если ты вернешься, ты поедешь к родителям вместе со мной, объяснишь им, почему сбежал, и заверишь их, что в этом нет их вины и что ты до сих пор их любишь. Я не прошу, чтобы ты вернулся домой навсегда. Ни ты, ни я уже не сможем вернуться навсегда, но успокоить их не так уж сложно. Не говори мне, что это против правил, Уилл, ведь я прекрасно знаю, как ты любишь их нарушать.