– Это последний? – спросил он.
– Магнус работает над лекарством, – торопливо ответила Шарлотта. – И мы все ему помогаем. Габриэль и Сесили как раз покупают ингредиенты для снадобья, которое придаст тебе сил, а мы с Софи и Гидеоном изучаем книги. Мы делаем все возможное. Все возможное.
Казалось, Джем был немного удивлен.
– Я не знал.
– Но как же иначе? – сказала Шарлотта. – Мы – твоя семья. Ради тебя мы готовы на все. Пожалуйста, Джем, не теряй надежду. Мне нужно, чтобы ты оставался сильным.
– Все мои силы – ваши, – загадочно произнес Джем. Выпив раствор инь-феня, он протянул Шарлотте пустой стакан. – Шарлотта?
– Да?
– Вы уже выиграли битву за имя для ребенка?
Шарлотта смущенно улыбнулась. Странно было думать о ребенке в таких обстоятельствах, но почему бы и нет? «Умирая, мы живем». Так хотя бы можно было отвлечься от мыслей о болезни Джема, об исчезновении Тесс или об опасной миссии Уилла.
– Еще нет, – призналась она. – Генри настаивает на Буфорде.
– Вы победите, – сказал Джем. – Как всегда. Из вас получится прекрасный консул, Шарлотта.
Шарлотта наморщила нос.
– Женщина-консул? И это после всех проблем, с которыми я столкнулась, просто управляя Институтом?
– Кто-то всегда должен быть первым, – заметил Джем. – Первым быть нелегко и не всегда приятно, но это очень важно. – Он наклонил голову. – Глядя на вас, я все время сожалею.
Шарлотта озадаченно посмотрела на него.
– Мне бы очень хотелось увидеть малыша.
Это желание было таким простым, таким понятным – и все же оно пронзило сердце Шарлотты острой иглой. Слезы полились у нее по щекам.
– Шарлотта, – произнес Джем, словно желая ее успокоить, – вы всегда заботились обо мне. Вы будете заботиться и об этом ребенке. Вы станете прекрасной матерью.
– Нельзя сдаваться, Джем, – дрожащим голосом сказала Шарлотта. – Когда тебя привезли сюда, мне сказали, что ты проживешь от силы год или два. Но ты прожил почти шесть лет. Пожалуйста, проживи еще несколько дней. Всего несколько дней ради меня.
Джем встретился с ней глазами.
– Я жил ради вас. И ради Уилла. А затем ради Тесс – и ради себя тоже, потому что я хотел быть с ней. Но я не могу вечно жить ради других людей. Нельзя сказать, что я покорился смерти и ушел легко. Но раз вы говорите, что я вам нужен, я буду жить столько, сколько смогу. Я буду жить и ради всех вас буду бороться со смертью, пока она не сотрет меня в порошок. Но это будет не мой выбор.
– А каков же твой выбор? – нерешительно спросила Шарлотта.
Джем сглотнул и прикоснулся к лежавшей возле него скрипке.
– Я принял решение, – сказал он. – Я принял его, когда велел Уиллу уйти. – Он наклонил голову, а когда поднял ее снова, в его усталых глазах, казалось, была мольба о понимании. – Я хочу прекратить все это. Софи говорит, все ищут лекарство для меня. Я знаю, что дал позволение Уиллу, но теперь, Шарлотта, я хочу, чтобы вы прекратили поиски. Все кончено.
Когда Сесили и Габриэль вернулись в Институт, уже сгущались сумерки. Сесили впервые бродила по городу с кем-то, кроме Шарлотты и брата, и была поражена тем, как хорошо ей было в компании Габриэля Лайтвуда. Он смешил ее, хотя она и старалась не подавать виду, и покорно нес все свертки, хотя она и ожидала, что он не потерпит, чтобы с ним обращались, как с посыльным.
Пожалуй, ему и правда не стоило выбрасывать сатира из окна и швырять его в Лаймхаусский канал. Но Габриэля сложно было винить. Сесили прекрасно знала, что он взорвался не из-за того, что торговец показал им неприличные картинки, а из-за того, что он напомнил ему об отце.
Поднимаясь по ступенькам Института, она все удивлялась, какими разными были братья Лайтвуды. Сесили всегда нравился Гидеон, такой спокойный и сдержанный. Иногда он помогал Уиллу тренировать ее, хотя и был при этом не слишком разговорчив. Казалось, только Софи могла рассмешить его и вывести из задумчивости. Гидеону не чужда была ирония, и в хорошем настроении он то и дело отпускал саркастичные замечания.
Собрав историю Лайтвудов из тех отрывков, которые рассказали ей Тесс, Уилл и Шарлотта, Сесили начала понимать, почему Гидеон ведет себя так тихо. Как и они с Уиллом, он намеренно отвернулся от своей семьи и тяжело переживал эту разлуку. Габриэль поступил иначе. Он остался с отцом и наблюдал, как медленно угасают его тело и разум. О чем он думал, когда это происходило? В какой момент он осознал, что сделал неправильный выбор?
Габриэль открыл дверь Института, и Сесили вошла в прихожую. Из кухни доносился голос Бриджет:
Ох, видишь узкую тропу,
Что вся пестрит шипами?
Это дорога праведных,
И редко по ней ступают.
А видишь тот широкий путь
Среди полей с цветами?
Так широка тропа греха,
Хоть по ней и стремятся к раю.
– Опять она поет, – заметила Сесили, шагнув на первую ступеньку лестницы.
Ловко удерживая в руках все свертки, Габриэль хмыкнул.
– Умираю с голода. Может, она найдет что-нибудь для меня, если я скажу, что мне нравятся ее песни?
– Никому не нравятся ее песни.
Сесили взглянула на юношу. Профиль его был вызывающе красив. Гидеон тоже был симпатичным, но Габриэль, казалось, весь состоял из острых углов. У него был волевой подбородок и высокие скулы – и все это делало его более привлекательным в глазах девушки.
– Знаете, в этом нет вашей вины, – внезапно сказала она.
– В чем нет моей вины?
Габриэль и Сесили уже свернули в коридор второго этажа. Было темно, колдовские огни светили очень тускло. Бриджет все еще пела:
Как ночь темна, нет ни звезды, луна ушла во мрак,
Бредут они по колено в крови, по колено
в кровавых ручьях,
Ведь вся та кровь, что была на земле, что лилась
на ее полях,
Теперь течет по этой стране, обагряя каждый их шаг.
– Я о вашем отце, – объяснила Сесили.
Лицо Габриэля посуровело. На мгновение Сесили показалось, что он лишь сердито огрызнется в ответ, но вместо этого юноша сказал:
– Может, в этом и нет моей вины, но я предпочел не замечать его преступлений. Я верил в него, когда верить было нельзя, и он опозорил имя Лайтвудов.
Сесили немного помолчала.
– Я приехала сюда, потому что считала Сумеречных охотников чудовищами, которые отняли у меня брата. Я думала так, потому что верила родителям. Но они ошибались. Мы – не наши родители, Габриэль. Мы не должны нести на себе тяжкий груз их грехов и заблуждений. Вы можете очистить имя Лайтвудов, и оно засияет вновь.
– В этом и заключается разница между нами, – спокойно ответил Габриэль. – Вы приехали сюда по своей воле. Меня же выгнали из дома – за мной гнался монстр, в которого превратился мой отец.
– Что ж, – мягко заметила Сесили, – он гнался за вами не до самых дверей Института. Насколько я помню, он так и не смог выбраться из Чизвика.
– Что…
– Я сестра Уилла Эрондейла, – улыбнулась девушка. – Нельзя ожидать, что я все время буду серьезна.
Габриэль так забавно отреагировал на ее слова, что Сесили хихикнула. Все еще улыбаясь, она толкнула дверь в библиотеку и вместе с Габриэлем вошла внутрь. Едва окинув взглядом комнату, оба они замерли на месте.
За одним из длинных столов сидели Шарлотта, Генри и Гидеон. В стороне от них, возле окна, сцепив за спиной руки, стоял Магнус, вся поза которого выдавала напряжение. Генри казался изнуренным, Шарлотта была заплакана. На Гидеоне лица не было.
Смех замер у Сесили на губах.
– Что случилось? Пришли какие-то известия? Уилл…
– Нет, не Уилл, – ответила Шарлотта. – А Джем.
Сесили прикусила губу, хотя и почувствовала облегчение. Она в первую очередь подумала о брате, хотя, конечно, в большей опасности сейчас был его парабатай.
– Джем? – чуть слышно переспросила она.
– Он еще жив, – ответил Генри на ее невысказанный вопрос.
– Что ж, хорошо. Мы все купили, – сообщил Габриэль, положив свертки на стол. – Здесь все, о чем просил Магнус: дамиана, дьявольский корень…
– Спасибо, – не поворачиваясь, поблагодарил Магнус.
– Да, спасибо, – кивнула Шарлотта. – Вы сделали все, о чем я просила, и я очень вам благодарна. Боюсь, впрочем, ваши усилия были тщетны. – Она взглянула на свертки и снова подняла глаза. Очевидно, слова с трудом давались ей. – Джем принял решение. Он хочет, чтобы мы прекратили поиски лекарства. Он принял последнюю дозу инь-феня. Больше порошка у нас нет, так что ему осталось жить несколько часов. Я послала за Безмолвными Братьями. Настала пора прощаться.
В тренировочном зале было темно. Сквозь высокие сводчатые окна внутрь проникал лунный свет, и на пол ложились длинные тени. Сесили сидела на одной из старых скамеек и смотрела на причудливые узоры, которые луна выписывала на деревянном полу.
Правой рукой она рассеянно поглаживала красный кулон у себя на шее. Ее преследовали мысли о брате. Хотя часть ее сознания и оставалась в Институте, другая часть была с Уиллом – на коне, пригнувшись к седлу, она неслась во весь опор по дорогам, связывавшим Лондон и Долгеллау. Интересно, было ли ему страшно? Интересно, увидит ли она его вновь?
Глубоко погрузившись в свои мысли, девушка вздрогнула, когда дверь, скрипнув, отворилась. На пороге появился темный силуэт, и, приглядевшись, Сесили увидела Габриэля Лайтвуда, который удивленно смотрел на нее.
– Прячетесь? – спросил он. – Как неловко…
– Почему? – сдавленно спросила Сесили, не узнавая собственного голоса.
– Потому что я сам собирался спрятаться здесь.
Сначала Сесили ничего не ответила. Габриэль как будто не решался пройти в зал – и это казалось очень странным:, ведь он всегда был так уверен в себе, хоть эта уверенность и казалась более хрупкой, чем у его брата. В темноте Сесили не могла различить цвет его глаз и волос и впервые заметила его сходство с Гидеоном. У них обоих были волевые подбородки и широко посаженные глаза; оба они могли похвастаться прекрасной осанкой.