Внезапно в ее мысли ворвался какой-то шум – как будто тихий скрежет. Тесс вздрогнула и похолодела. Наверное, просто ветка ударилась о стену. Но нет, звук повторился. Казалось, кто-то скребется в дверь.
Тесс тут же вскочила на ноги, придерживая одеяло. Внутри нее бушевал ужас. Все страшные сказки о чудовищах, рыщущих в темном лесу, ожили в ее воображении. Тесс закрыла глаза, глубоко вздохнула и представила себе огромных автоматонов на ступенях Института. Перед ее внутренним взором заплясали их жуткие тени.
Она плотнее завернулась в одеяло, крепко сжав его пальцами. Автоматоны пришли в Институт за ней. Но они были не слишком умны – они подчинялись простым командам, могли узнавать отдельных людей, но все же не могли думать самостоятельно. Они были машинами, а машину можно обмануть.
Одеяло состояло из отдельных лоскутов – видимо, его когда-то сшила женщина, которая жила в этом доме. Тесс вдохнула его запах и словно проникла внутрь одеяла в поисках духа его владелицы, в поисках намека на создавшую его душу. Это было подобно тому, как погружаешь руку в темную воду и пытаешься что-то в ней нащупать. Казалось, прошла целая вечность, но в конце концов Тесс удалось заметить в непроглядном мраке маленькую искорку.
Девушка сосредоточилась на ней и прижала ее к себе, как одеяло. Преображаться теперь было легче, это уже не причиняло такой боли, как раньше. Тесс чувствовала, как скрючиваются пальцы, превращаясь в старушечьи, как со щек пропадает румянец, как сгибается спина и обвисает платье на иссохшем теле. Прядь волос упала ей на глаза, и девушка заметила, что она совсем белая.
Шорох раздался снова. Затем Тесс услышала голос – голос ворчливой старухи, которая спросила, кто забрался к ней в дом. Голова Тесс подрагивала, дыхание было неровным. Доковыляв до двери, она вышла в гостиную.
Сначала она ничего не заметила. Зрение старухи оставляло желать лучшего: все было размытым и нечетким. Вдруг что-то появилось возле очага, и Тесс едва сдержала крик.
Перед ней стоял автоматон, на первый взгляд похожий на человека: крепкое тело было облачено в темно-серый костюм, но из манжетов торчали тонкие, как палки, руки, оканчивавшиеся ладонями-лопатами. Над воротником маячила гладкая яйцевидная голова. На лице выделялись два огромных глаза, но ни носа, ни рта у монстра не было.
– Кто здесь? – старушечьим голосом прокряхтела Тесс, выставив перед собой острую железную палку. – Что вы делаете в моем доме?
Явно сбитый с толку автоматон только скрипнул. В следующую секунду дверь отворилась и в комнату вошла миссис Блэк. Она была закутана в черный плащ, бледное лицо скрывалось в складках капюшона.
– Что происходит? – спросила она. – Ты нашел…
Заметив Тесс, она оборвала себя на полуслове.
– Что происходит? – кашлянув, повторила за ней Тесс. – Это вы мне скажите. Врываетесь домой к приличным людям… – Она моргнула, чтобы не осталось сомнений в ее плохом зрении. – Убирайтесь, и дружка забирайте с собой… – Она сделала выпад, махнув железной палкой («Это крючок для копыт, – буркнул внутренний голос старухи. – Он нужен, чтобы чистить копыта, глупая девчонка!»). – Красть здесь нечего.
На мгновение ей показалось, что ее план сработал. Ничего не сказав, миссис Блэк шагнула ближе к ней.
– Вы здесь девчонку не видели? – спросила она. – Красивое платье, каштановые волосы, серые глаза. Она заблудилась. Ее ищут, предлагают хорошую награду.
– Так я и поверила в поиски какой-то девчонки, – как можно более ворчливо бросила Тесс. Ворчать было несложно – похоже, старуха, в которую она перевоплотилась, вообще была сварливой особой. – Сказано же, убирайтесь!
Автоматон скрипнул. Губы миссис Блэк неожиданно сжались в тонкую линию, как будто она пыталась сдержать смех.
– Так… – протянула она. – А что это за милый медальон висит у вас на шее?
Тесс прикрыла кулон рукой, но было уже слишком поздно. Механический ангел поблескивал в тусклом свете и чуть слышно тикал.
– Хватай ее, – велела миссис Блэк, и автоматон направился к Тесс.
Уронив одеяло, она попятилась, размахивая по-прежнему зажатым в руках крючком. Ей удалось оставить довольно глубокую царапину на груди автоматона, когда тот схватил ее за руку. Крючок упал на пол, и Тесс вскрикнула от боли. Дверь распахнулась, комнату заполонили автоматоны. Каждый тянул к ней свои механические руки. Поняв, что она в меньшинстве, Тесс наконец закричала.
Уилл проснулся, почувствовав, как луч солнца упал ему на лицо, и медленно открыл глаза.
Над головой синело небо.
Повернувшись на бок, он с трудом сел. Он переночевал на склоне зеленого холма неподалеку от дороги на Шрусбери. Вокруг ничего не было – лишь вдали виднелось несколько деревенских домов. Покинув ночью постоялый двор, Уилл скакал во весь опор, пока в изнеможении не соскользнул со спины Балия и не ударился о землю, отбив себе все внутренности. По пути ему встретилось лишь несколько крошечных деревень, поэтому он позволил загнанному коню свернуть с дороги и сам полуползком побрел за ним, а затем свернулся в неглубокой яме на склоне холма и провалился в сон, не замечая ни холода, ни сырости.
В какой-то момент выглянуло солнце, которое просушило одежду и волосы Уилла. Он с ног до головы был в грязи, а на рубашке виднелись кровавые разводы. Юноша поднялся на ноги. Все тело болело. Накануне вечером он не нанес себе лечебные руны: заглянув в трактир, чтобы забрать вещи – и оставить на полу грязные следы, – он сразу вернулся в конюшню, вывел Балия из стойла и умчался в ночь. Раны, полученные во время схватки со стаей Вулси, и ушибы от падения с коня по-прежнему ныли. Уилл медленно доковылял до Балия, который жевал травку в тени огромного дуба. Пошарив в седельных сумках, юноша вынул стило и пригоршню сухофруктов и немного подкрепился, прежде чем нанести наконец заживляющие руны.
Случившееся накануне казалось невероятно далеким. Уилл помнил, как сражался с оборотнями и как ломались кости, помнил вкус крови у себя на губах, дождь и грязь. Он помнил, какой болью его пронзил разрыв связи с Джемом, хотя теперь на место боли пришла пустота. Казалось, чья-то могучая рука вырвала из него все, что делало его человеком, оставив только оболочку.
Позавтракав, Уилл сунул стило обратно в сумку, стащил с себя грязную рубашку и переоделся в чистую. Не в силах удержаться, он взглянул на руну парабатая у себя на груди.
Теперь она была не черной, а серебристо-белой, как старый шрам. В голове Уилла звучал голос Джема, знакомый, твердый и серьезный: «И так случилось… что душа Ионафана была связана с душой Давида, и Ионафан любил его душу, как свою собственную… Тогда Ионафан и Давид связали себя клятвой, ведь они любили друг друга, как самое себя. Они были воинами, и души их связали небеса, и так Сумеречному охотнику Ионафану пришла мысль о парабатаях, и так вписал он эту церемонию в Закон».
Долгие годы эта руна и присутствие Джема оставались для Уилла единственным свидетельством того, что его кто-то любит. Ему нужно было знать, что на свете есть такой человек. Он провел пальцами по выцветшей руне парабатая. Уиллу казалось, что он возненавидит ее, что не сможет взглянуть на нее при свете дня, но этого, как ни странно, не случилось. Он был рад, что руна парабатая не исчезла с его кожи бесследно. Метка, напоминающая о потере, – это все равно метка, это память. Нельзя потерять то, чего у тебя никогда не было.
Уилл вытащил из сумки клинок, который дал ему Джем, – узкий кинжал с изящной серебряной рукоятью. Стоя под дубом, он разрезал ладонь, и кровь полилась на землю, впитываясь в нее. Затем Уилл опустился на колени, погрузил клинок в рыхлую почву и замер на мгновение, не отнимая руки.
– Джеймс Карстерс, – произнес он и сглотнул подступивший к горлу ком.
Так было всегда: когда слова были особенно нужны ему, он не мог найти их. В голову пришла библейская клятва парабатаев: «Не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом; и где ты умрешь, там и я умру и погребен буду; пусть то и то сделает мне Ангел, и еще больше сделает; смерть одна разлучит меня с тобою».
Но нет. Эти слова произносились в момент соединения душ, а не в момент разрыва связи. Давида и Ионафана тоже разлучила смерть. Разлучила, но не разделила.
– Я говорил тебе, Джем, что ты не покинешь меня, – сказал Уилл, держа кинжал окровавленной рукой. – И ты до сих пор со мной. Пока я дышу, я думаю о тебе, ведь без тебя я давно погиб бы. Когда я просыпаюсь и когда ложусь спать, в яростной битве и на смертном одре – ты всегда со мной. Ты говоришь, что мы рождаемся не один раз. Я говорю, что река отделяет живых от мертвых. Но я уверен, что, если нам суждено родиться снова, в следующей жизни мы встретимся, а до тех пор ты подождешь меня на берегу реки, чтобы мы смогли перейти ее вместе. – Глубоко вздохнув, Уилл отпустил рукоять кинжала и отнял руку. Порез на ладони уже заживал – руны ираци делали свое дело. – Ты слышишь, Джеймс Карстерс? Мы связаны, ты и я, и даже в смерти мы будем едины. Во веки веков.
Уилл поднялся на ноги и взглянул на кинжал. Клинок Джема, кровь Уилла. А этот кусочек земли – если Уилл сможет найти его снова – будет принадлежать им обоим.
Развернувшись, он без оглядки пошел к Балию, чтобы двинуться дальше, в Уэльс, к Тесс.
Кому: Шарлотте Бранвелл
От: Консула Джошуа Вейланда
Доставлено лакеем
Моя дорогая миссис Бранвелл!
Я не уверен, что правильно понял Ваше послание. Мне кажется невероятным, чтобы такая умная женщина, как Вы, полагалась на слово мальчишки столь безрассудного и ненадежного, каким зарекомендовал себя Уильям Эрондейл. Я бы не стал ему доверять. Мистер Эрондейл, как следует из его письма, ускакал в погоню, не известив об этом даже Вас. Он способен сфабриковать любые улики, чтобы получить поддержку. Я не могу послать Сумеречных охотников на столь рискованное мероприятие, полагаясь лишь на свидетельство легкомысленного юнца.