– Угу. А гитабрийцы тогда объявят войну. – Фериус вздохнула, не прекращая малевать кистью. – Иногда мне кажется, что мир полон решимости уничтожить себя. Мне назло.
– Что мы будем делать?
Я подошел к мольберту, желая узнать, что же такое может быть важнее убийства и войны. Рейчис посмотрел на меня так, будто это его работу я так нагло прервал. Фериус нанесла на поверхность игральной карты еще несколько мазков.
Карта была прикреплена к мольберту небольшими деревянными прищепками. Из-за спины Фериус я не мог разглядеть ее целиком, но видел кайму по краям, переливающуюся богатыми оттенками синего – от насыщенной лазури до индиго. Эффект был почти гипнотическим.
Сделав еще несколько мазков, Фериус отложила кисть и вытащила из кармана другую. Эта была еще меньше, размером с зубочистку, с крохотными щетинками из коротко обрезанного конского волоса.
Она подошла к плоским каменным перилам веранды, где выстроились оставшиеся баночки с краской, и открыла черную. Рейчису пришлось немного поерзать, чтобы не свалиться с плеча.
Обмакнув крошку-кисть в банку, Фериус повернулась к мольберту. Ее мазки были стремительными, краска поблескивала на нижнем крае карты, когда аргоси выводила слова, но я не мог четко из разглядеть.
– Зачем ты рисуешь новый дискорданс? – спросил я.
– Моя чуйка подсказывает, что маленькая металлическая птица – не самая главная опасность.
Она сделала шаг назад, рассматривая свою работу.
– Ну, так… Вчерне и на скорую руку, но мама всегда говорила, что тщеславие – это цепь, которая ограничивает правду иллюзией.
Я так и эдак повертел в голове эту мысль. Раньше я не задумывался, что и у Фериус есть мать.
– Покажи мне, – сказал я.
Она отодвинулась в сторону, демонстрируя карту, – и у меня перехватило дыхание. Линии были плавными, текучими, невероятно изящными. Нарисованная на карте фигура не казалась красивой, но техника исполнения неизменно притягивала внимание. Тонко выписанные инструменты, тени и полутени, небо на заднем плане, переливающееся оттенками золотого и розового… Даже одежда казалась настоящей. Текстура ткани была выписана с большим искусством. Все было четко видно до мельчайших деталей – до медных пуговиц и латунной пряжки на поясе.
Название карты гласило: «Творец».
– Ты думаешь, дискорданс – это сама Джануча?
Фериус кивнула, все еще придирчиво созерцая свою работу.
– И это ты называешь «вчерне и на скорою руку»?
– Что, так плохо? Я могла бы начать заново, но…
– Ты используешь слишком много синего цвета, если интересно мое мнение, – сказал Рейчис с видом эксперта.
– С ума сошла? – сказал я Фериус. – Это же произведение искусства! Никогда не видел такой красоты.
И тогда случилось нечто очень странное. Фериус Перфекс – странница-аргоси, картежница и хвастунья – покраснела.
– Да ничего особенного…
Прежде чем я смог прокомментировать это странное поведение, она взяла карту за края, подула на нее и протянула мне.
– И что с ней делать?
– Ступай к мосту Игральных Костей. В северной части есть заведение, открытое круглосуточно. Поиграй там, а когда заметишь аргоси – незаметно передай карту.
– И как я узнаю аргоси?
Фериус приподняла одну бровь.
– Ты столько времени болтался с мной и до сих пор не можешь опознать аргоси?
– Вообще-то, ты – единственная аргоси, с кем я знаком. Ну, кроме Рози, и у вас двоих нет ничего общего. И я ничего не знаю об этой парочке из трактира скитальцев. Но они действуют и ведут себя не так, как ты.
Это, казалось, рассердило ее.
– Тогда просто стой там, пока аргоси сам тебя не найдет.
– А что насчет Крессии? – требовательно спросил я. – Если она умрет…
– Если у аргоси есть информация о тех магах, он даст тебе карту взамен.
– А если нет?
– Тогда это место провалится в ад.
Она сунула карту мне в руку. Краски уже высохли, но казались теплыми на ощупь. Фериус выглядела усталой. Вымотанной. Я вдруг понял, что она еще отнюдь не оправилась от ран, полученных в пустыне.
– Малыш, здесь много всего такого, чего мы не понимаем. Я не могу и разбираться с этим, и одновременно искать того, кто разнесет по миру то, что мы узнали. Если дело кончится пшиком… Мм… Просто возьми карту, ладно?
На самом деле это был не приказ и не указание. Скорее уж… просьба. А я ни разу не видел, чтобы во время наших путешествий Фериус просила хоть что-нибудь хоть у кого-нибудь.
– Хорошо, – сказал я. Сунул карту в карман рубашки и надел шляпу. – Пошли, Рейчис. Поиграем в азартные игры.
Глава 29Мост Игральных Костей
Мы пришли к мосту Игральных Костей ранним вечером. Тут и выяснилось, что азартные игры – далеко не единственное здешнее развлечение. Мы с Рейчисом проходили мимо музыкантов, мимо актеров, играющих непристойные пьесы. На некоторых было крайне мало одежды. В городе джен-теп за такое просто-напросто арестовали бы… Рейчис поглядел на все это и решил, что люди еще уродливее, когда они голые.
Все здесь было ярким и пестрым. Изящные фонари висели на столбах на всем протяжении моста, отражаясь от металлических дисков, вправленных в мост, – и казалось: ты идешь по звездам. Толпы гуляк шатались туда-сюда, танцевали, флиртовали и развлекались кто как умел. Порой прохожие кидали монетку-другую нищим или бродячим артистам. Те жонглировали, глотали огонь или тешили публику рискованными трюками с оружием.
Один старик жонглировал монетами. Он подбрасывал их в воздух одну за другой. Монеты вращались, их становилось все больше, и ни одна не упала. Перехватив мой взгляд, старик улыбнулся и прищурился. Он перестал жонглировать, и монеты упали ему на ладонь. Что-то в его взгляде тревожило меня.
– Хой, кастрадази! – окликнул он, когда мы с Рейчисом уже почти прошли мимо. Я оглянулся и увидел, что он смотрит нам вслед.
– Я не говорю на гитабрийском, – извинился я, прибавив шагу.
– Кастрадази! Хой кастрадази! – повторил он.
Я сделал еще несколько шагов и почувствовал, как его рука сжала мою. Я резко обернулся, смерив его угрожающим взглядом. Старика это не впечатлило.
– Смотри и учись, как надо! – Рейчис выпучил глаза и разинул пасть; с его клыков стекали капли слюны.
– Кастрадази, – снова повторил нищий. По-видимому, даже Рейчис не слишком-то его напугал.
– Я не говорю на вашем языке, – сказал я по-дароменски, – и не знаю, что это за слово…
Подождите-ка! А где я его слышал?
Да, точно: в тюрьме, когда Завера отобрала у меня монету. Тогда она и произнесла то слово…
– Кастрадази, – сказал я вслух.
– Зия, зия! Кастрадази, – закивал оборванец.
Он был худым, как палка, но его коричневые балахонистые одежды выглядели чистыми. И, похоже, он не страдал от всяких болезней, которые часто преследуют бездомных и нищих. Между тем он, кажется, очень хотел что-то от меня получить.
– Я не могу вам помочь, – сказал я, разводя руками и демонстрируя, что у меня нет желаемого. – Никаких кастрадази.
В ответ он сложил руки на груди и уставился на меня недоверчивым взглядом.
– Послушай, – сказал я, – у меня была кастрадази, но сейчас уже нет. Безумная девка из тайной полиции отобрала ее. Потом, правда, вернула, но ее тут же ухватила Джануча, и… И зачем я тебе все это объясняю по-дароменски, когда ясно, что ты не понимаешь?
Человек огляделся, словно желая увериться, что никто на нас не смотрит, а потом потеребил складки своего балахона. Он вытащил маленькую монету, серебристую с одной стороны и черную с другой, украшенную символами замка и ключа. Точно такую, какую отобрала у меня сперва Завера, а потом Джануча. Старик зажал ее между пальцами и продемонстрировал мне.
– Кастрадази.
Я начал злиться. Едва ли этот тип был аргоси, значит, он не мог помочь мне найти магов, мучающих Крессию.
– Послушайте, клянусь вам, у меня их нет…
Человек размахивал монетой у меня перед носом, выводя ею в воздухе что-то вроде восьмерок, и все время пытался перехватить мой взгляд. Внезапно он остановился и прижал монету к морде Рейчиса – к его левой щеке, если быть точным.
– Кастрадази, – сказал он уверенно.
Мне потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, о чем он толкует. Порой я забываю, что белкокоты – неисправимые воры.
– Рейчис? – спокойно спросил я. – Может, ты только притворился, будто пытаешься выхватить у Джанучи механическую птицу? А на самом деле использовал отвлекающий маневр и запустил лапу ей в карман?
– Что? Конечно же нет. Ты меня знаешь, Келлен. Я очень честный. Просто до отвращения.
Я, не моргая, смотрел белкокоту в глаза. Почему-то от этого он всегда тушуется. Рейчис отнекивался еще секунды три, а потом захихикал.
– Ладно-ладно. – Он вынул из пасти маленькую черно-серебряную монету. – Я видел, как та двуногая с ней играется. А потом этот парень, Алтарист, спросил, откуда монета, и она сказала, что взяла ее у тебя. Я решил: будет справедливо, если я ее заберу.
– И когда же ты собирался мне ее вернуть, а?
Он отвернул морду.
– Вернешь? – Я снова уставился на Рейчиса и смотрел на него до тех пор, пока он не уронил монету в мою ладонь.
– Кастрадази, – с облегчением сказал человек в балахоне и положил руку мне на плечо.
– Ты хочешь мою монету?
– Мою монету, – вякнул Рейчис.
До сих пор эта вещица не принесла мне ничего, кроме неприятностей. Я уже собирался отдать ее, когда голос за спиной проговорил:
– Кастрадази – не то, что хочет этот болван. Он думает, что кастрадази – ты.
Даже человек в балахоне подпрыгнул.
– Аргоси, – пробормотал он. Его голос выдавал скорее раздражение, чем тревогу.
Я обернулся и оказался лицом к лицу со стариком, который был в приюте скитальцев и отдал Фериус карту с механической птицей. Теперь вместо грубой дорожной одежды он носил длинный парчовый плащ с синей отделкой и шелковую рубашку со сложной вышивкой, какие я видел на гитабрийских лордах, прогуливающихся по мосту.