– Это маскировка? – спросил я, озираясь.
– Почему? Ты меня не узнал?
– Узнал, но…
– Тогда, видимо, это не маскировка. Идьот.
Уже во второй раз старик меня так называл. Я был уверен, что он имел в виду: «идиот». Рейчис усмехнулся.
– Хех. Идьот. Мне это нравится. Идьот.
– Даррел, не дразни мальчика, – крикнул женский голос. На противоположной стороне моста стояла женщина, которую я тоже видел в трактире. Она облокотилась на перила, глядя в ущелье. На ней был длинный черный плащ, расшитый серебряными листьями, а под ним – зеленое платье с плиссированной юбкой. Элегантно уложенные волосы напоминали прически богатых гитабрийских дам.
Даррел, услышав ее упрек, поглядел на меня.
– Энна вечно жалеет маленьких бродяжек. Семейная черта. Я вижу, ты уже познакомился с Савиром.
Человек в балахоне покачал головой.
– Кастрадази Савиром.
– Да какая разница? – парировал старик. – Не возьму в толк, зачем гитабрийцы непременно вставляют название своей профессии перед именем.
– По крайней мере он не требует, чтобы его называли «идущим по пути Странствующего Чертополоха», – заметил я.
– Тут он тебя подловил, Даррел, – сказала женщина, по-прежнему глядя на ущелье.
– Слушай, просто следи, чтобы не появилась тайная полиция, и позволь мне заниматься своим делом, Энна. – Старик обернулся ко мне. – «Кастрадази» означает «танцующий с монетами», если до тебя еще не дошло.
– Даррел!
Он перевел взгляд на женщину у перил.
– Что, будем препираться всю ночь? Или ты все-таки приглядишь за тайной полицией? И на этот раз нас, может быть, не арестуют.
Человек в балахоне – Савир – посмотрел на меня.
– Аргоси, – сказал он.
– Аргоси, – ответил я.
Он засмеялся и хлопнул меня по плечу.
– Если вы, двое комиков, закончили, – сказал Даррел, – надеюсь, мы с этим разберемся.
– Разберемся с чем? – спросил я. – И что значит «танцующий с монетами»?
Савир, который до сих пор терпеливо ждал своей очереди, решил, что настало время возобновить наш разговор, состоящий из одного слова.
– Кастрадази, – затянул он и снова подбросил монету в воздух. Монета вращалась в воздухе несколько секунд, прежде чем упасть обратно на ладонь.
– Его монета – это сотокастра, – объяснил Даррел. И постучал по моей руке. – Как и твоя.
– Ты дал мне ее возле трактира, – заметил я. – Зачем?
– Разумеется, затем, чтобы в конце концов ты оказался здесь.
– Здесь?
Он вздохнул.
– Пески и печаль, дайте мне силы. Здесь. На этом мосту. В этом городе. В эту ночь. – Он указал на Савира. – Встретился с ним.
– Я пришел сюда, потому что Фериус… Подожди! Там, в трактире, когда вы играли в карты, ты велел Фериус отправить меня сюда сегодня вечером?
Даррел одарил меня улыбкой. Такой, которую вы изображаете, когда нужно выразить некие чувства… ну, полностью противоположные тем, какие обычно сопровождаются улыбкой.
– Ты гений, парень. Теперь мы можем заняться делом?
– Хорошо. – Я потянулся к карману, за картой Фериус.
Даррел схватил меня за запястье и сильно сжал его.
– Не здесь, идьот. И не сейчас.
Я попытался выдернуть руку, но хватка у старика была железная. Рейчис рыкнул на него. Энна (видимо, это ее имя) подошла и положила ладонь на плечо Даррела.
– Не торопи бедного мальчика. Посмотри ему в глаза. Он несет на плечах все бремя мира.
Она осторожно выдернула мою руку из пальцев старика и посмотрела мне в глаза.
– Они пока что не станут убивать девушку, Келлен.
– Откуда ты знаешь?
– Пытки нужны не только для причинения боли. Это делают и затем, чтобы внушить страх. Они пытаются напугать мать девочки и заставить ее отдать то, что им нужно.
– Но тогда… Наверное, мы должны найти их первыми?
– Доверься нам, – сказала Энна, сжимая мою руку. – Ты здесь не просто так.
Даррел посмотрел на человека в балахоне, который внимательно наблюдал за нами.
– Савир хочет увидеть, как ты управляешься с монетой. Заставь ее танцевать.
Я понятия не имел, что это значит, но повиновался. Монета взлетела в воздух, но не задержалась там так же долго, как у Савира. Танцующий-с-монетами покачал головой.
– Дази, – сказал он.
По-видимому, теперь наш разговор сократился до половины слова.
Он зажал монету в пальцах и постучал ею по лбу, потом по груди и, наконец, по моей руке.
– Кастра дази.
– Он говорит: чтобы танцевать, ты должен использовать свой ум, свое сердце и свои руки.
– Как?
– Откуда мне знать? Я аргоси, а не какой-то старый нищий, который бродит повсюду, изрекая непонятные философские сентенции и называя монеты священными артефактами.
Если принять во внимание то, что я знал об аргоси, его заявление выглядело очень забавно. Даже Рейчис ухмыльнулся.
– Хех. Глупый аргоси.
Даррел взял у меня монету. Я думал: он покажет, как заставить ее летать. Но, взмыв в воздух, монета просто упала – так же как и у Заверы.
– У меня нет этих навыков. Не знаю точно, как оно работает, но, похоже, некоторые люди обладают особым прикосновением. Они могут разбудить дух, который живет внутри металла.
Он вернул монету мне.
– Ты заставляешь ее танцевать и, когда это происходит, можешь использовать ее свойства.
– Какие свойства?
– Зависит от монеты. Есть куча разных. Сотокастра – вот, как эта, – открывает замки. Орокастра помогает найти воду или золото.
Он кивнул человеку в балахоне.
– Савир – кастрадази. Прежде кастрадази были народными героями. Но несколько лет назад лорды-торговцы решили, что они всего лишь обманщики и воры. И натравили на них тайную полицию. Теперь их осталось немного. А монет – и того меньше.
Алтарист что-то говорил о металлах, необходимых для создания птицы. И о том, что лишь изобретатели имеют право ими владеть…
Я помахал монетой.
– Это оно. То, что Джануча использовала для своих экспериментов.
– Не исключено, – сказал Даррел. – Но если ты хочешь узнать наверняка, то лучше докажи Савиру, что умеешь обращаться с этой чертовой штуковиной.
Старик в балахоне, казалось, понимал больше, чем хотел показать. Он жестом велел мне наблюдать, а потом принялся снова и снова подкидывать монету. Сперва я пялился на ее кульбиты в воздухе. Наблюдал, как она зависает на секунду, на две, на три… А потом я понял, что смотрю не туда. Нужно было обратить внимание на то, каким образом старик ее подбрасывает. Савир положил монету на большой палец, слегка повернул все запястье, прежде чем отправить ее в полет, – скорее, по кривой, нежели прямо вверх. Он поймал монету и жестом предложил мне попробовать.
Что ж… Маг из меня так себе. Но зато я наловчился творить магические жесты. И дело не только в настойчивости и долгой практике; для меня это всегда было своего рода искусством. Мне нравился этот танец пальцев, рисующих в воздухе наисложнейшие узоры. Да, на самом деле – очень похоже на танцы.
Я не стал копировать движения Савира, а просто позволил рукам двигаться – чувствовать форму монеты, ее вес, ощущать, как она катится по моей ладони…
Отлично! Теперь мы как следует познакомились. Поглядим, сможем ли мы станцевать.
На этот раз, когда я подкинул монетку, она немного повисела в воздухе, покачиваясь, и лишь потом медленно полетела вниз. Савир схватил меня за запястье и подставил мою ладонь под монету. И падение прекратилось: монета зависла над ладонью, поворачиваясь вокруг своей оси, точно подвешенная на веревочке.
– Кастрадази… – сказал Савир негромко и восхищенно.
В тот день, когда родители погасили мои татуировки, я потерял всякую надежду стать магом. Я полагал, что навык творить магические жесты – единственное, в чем я действительно был хорош, – пропадет впустую. Теперь же, хотя тут была всего лишь монетка, плавающая в паре сантиметров над моей ладонью, я почувствовал себя на удивление хорошо. Так, как не чувствовал уже очень, очень долгое время.
– Хорошо, – сказал Рейчис, склонив голову набок и наблюдая за мной. – Я хочу получить свою монету назад.
Человек в балахоне накрыл мою ладонь своей, обхватив пальцами мою кисть и изобразив нечто вроде рукопожатия. А потом заговорил с Даррелом на гитабрийском.
– Он хочет, чтобы ты солгал ему, – перевел аргоси.
– Как?
– Как угодно. Тебя не учили врать, парень?
Ну, на самом деле я довольно много узнал об этом от людей из моего клана.
– Джен-теп привезли семь форм магии на этот континент, – изрек я с уверенным видом.
Даррел ухмыльнулся. Савир просто смотрел на меня. Моя рука – в том месте, где между нашими ладонями была зажата монета, – вдруг начала зудеть. Ощущение становилась все сильнее и сильнее, пока не сделалось почти невыносимым. Я попытался убрать руку, но старик не позволил мне. Вместо этого он что-то проговорил, обращаясь к Даррелу.
– Теперь скажи правду.
– Что? Почему бы…
Я не мог больше терпеть боль.
– Мы украли Оазисы у медеков. Мы отняли у них магию и притворились, будто она наша.
Боль исчезла мгновенно, словно ее никогда и не было.
– Сотокастра, – сказал Савир.
– Сото означает «открывать» и «говорить правду», – объяснил Даррел. – В руках обычного человека эта монета – просто мертвый кусочек металла. Но кастрадази может использовать ее, чтобы вскрыть замок или понять, лжет ли его собеседник.
Он фыркнул – словно бы немного снисходительно.
– Конечно, аргоси может это проделать и без всякой монеты.
– И сколько таких еще существует? – спросил я.
– Если верить старым историям кастрадази, прежде была двадцать одна священная монета. Но уже много лет кастрадзи – вне закона, и тебе повезет, если найдешь танцующего с монетами, владеющего более чем одной-двумя.
Человек в балахоне снова заговорил, и Даррел нахмурился.
– Что он сказал? – спросил я.
– Что искусство скоро исчезнет. Говорит: он стар и ненадолго задержится в этом мире.
– Не может ли он кого-нибудь научить?