— Чтобы защитить тебя, Келлеи. Она знала, что тебе удастся попасть в Гитабрию. Что вы с аргоси уничтожаете эти браслеты — тем самым уничтожая и будущее нашего народа. Если бы погиб какой-нибудь другой маг клана, его соратники просто прикончили бы тебя на месте.
Он помолчал, и я почти почувствовал, что воздух коснулся пальцев, когда отец вздохнул. Его хладнокровие вернулось, и он повторил прежние слова:
— Ты найдешь Шеллу и освободишь. Потому что иначе наши враги замучают и убьют ее.
— Дароменская империя… Теократия Берабеска. А теперь даже мирная купеческая страна. Когда Гитабрия успела стать нашим врагом, отец?
— Они не джен-теп, Келлен, — ответил он, как будто это все объясняло. Увидев мое замешательство, отец добавил: — Все, кто не джен-теп, — враги нашего народа.
Меня раздражал его цинизм. И его абсолютная уверенность в том, что мир разделен не на страны и народы, а просто на семью и всех остальных. Но было кое-что еще. Пока мы говорили с ним, мои невеликие таланты проницательности и восприимчивости снова заработали.
— Ты солгал, отец.
Карта снова замерла, и мне опять почудилось, что заклинание прервалось. Но на сей раз я не обманулся.
— Ты сказал, что Шелла возглавила миссию в Гитабрии, потому что вызвалась сама.
— Так и есть, — ответил он.
— Возможно, но великий и могущественный Ке-хеопс никогда бы не позволил сентиментальности повлиять на его планы. Ты хотел, чтобы она приехала сюда и выполнила твою просьбу — защитила меня.
— И зачем бы мне это могло понадобиться? — спросил он, хотя, казалось, не слишком интересовался ответом.
— Потому что ты знал: того, кто сюда проникнет, скорее всего схватят. Его будут допрашивать и в конечном итоге вызнают все, что джен-теп хотят сохранить в секрете. Итак, ты послал Шеллу. Потому что знал: она — единственная из джен-теп, из-за кого я готов рискнуть жизнью.
Линии на карте снова изменились. Отец опять улыбался. Но на сей раз не насмешливо, а вроде бы даже с гордостью.
— Возможно, ты все-таки не дурак.
Глава 47ТЮРЬМА
— Ты уверен, что хочешь сделать это в одиночку? — спросила Фериус.
Я смотрел в просвет между деревьями на относительно небольшое, относительно безобидно выглядящее здание из серого камня и старался не дрожать. От идеи не потеть я уже отказался.
— Все будет хорошо, — произнес я неубедительно.
Хотя я провел в Нотия-Верасе пару дней, я понятия не имел, как ее найти. Когда Джануча вытащила меня отсюда, одним из условий освобождения было — что я поеду с завязанными глазами. К счастью, Фериус использовала свой арта туко и тайно следовала за изобретательницей в тот день, когда она приходила ко мне. На случай, если дела пойдут неважно и придется отбивать меня силой. Просто удивительно, как тщательно и дотошно Фериус строит каждый из своих планов.
А я? Я был бы счастлив, если бы имел хоть смутное представление, что делать дальше.
Рейчис спрыгнул с ветки дерева.
— Келлен не будет один, идьот. Он будет со мной.
С тех пор как мы встретились с отцом Фериус, он повадился называть людей «идьот». Мне хватило ума не сказать белкокоту, что он разговаривает как пастух с приграничных болот.
Фериус не стала дожидаться перевода.
— Я знаю, что ты пойдешь с ним, глупый белкокот. За тебя я тоже беспокоюсь.
— Все будет в порядке, — сказал я. — Рейчис — лучший разведчик из всех нас. И какие бы ловушки там ни понаставили, едва ли они рассчитаны на мелких животных. — Рейчис рыкнул на меня. — Вот почему эти гитабрийцы почувствуют себя идиотами, когда поймут, кто планировал операцию.
Это, казалось, смягчило белкокота.
— В любом случае, — продолжал я, — чем больше нас, тем больше шансов быть обнаруженными. Лучше, если пойдут только двое.
— Но почему ты? — с сомнением высказалась Нифения. — Разве леди Фериус не справилась бы лучше?
— Я по-прежнему не леди, — не преминула заметить Фериус.
— Ну, началось! — буркнул Рейчис. — Увольте меня от очередного урока по этикету голокожих.
Он взобрался на дерево, поднимаясь все выше и выше, пока не достиг вершины и не поднялся в воздух.
— Увидимся внутри, неудачник!
— Ты спросила, зачем мне идти? — сказал я Нифении. — Потому что я единственный, кто может понять чертова белкокота.
С этими словами я побежал, петляя как заяц, к заднему входу в здание тюрьмы.
Гитабрийцы строят тюрьмы довольно оригинальным способом. На самом деле они довольно оригинально строят все. Думаю, это потому, что они много путешествуют — находят интересности в других культурах и сочетают со своими изобретениями, чтобы придумать гениальные решения. Например, на пути в Нотия-Верас я не встретил никаких охранников. Ничего удивительного, учитывая, как Завера пеклась о секретности. К тому же здесь хватало замков и ловушек, и никто без специальной монеты не мог попасть внутрь.
К счастью, у меня имелась такая монета.
«Нет, — поправил я себя. — Она у тебя есть благодаря тем двум аргоси — Энне и Даррелу».
Если в каждом плане Фериус было больше слоев, чем у луковицы, сколько же их должно быть у ее родителей?.. И было б неплохо, если бы они потрудились рассказать хоть часть из них мне.
Я держал в руке пять монет кастрадази, пробираясь по коридорам Нотия-Вераса. Я уже понял, как использовать сотокастру, чтобы открыть несколько разных замков. Ключ — если можно его так назвать — был сделан из какого-то особого металла, обладавшего свойством воздействовать как магнит на внутреннюю часть запирающего механизма. Далее следовало поворачивать его, пока ты не почувствуешь, как с противоположной стороны поворачиваются тумблеры, один за другим. Так что проникать внутрь было даже, пожалуй, приятно.
А в дальнейшем? Ну, не настолько приятно.
Гитабрийские ловушки и системы сигнализации сложны до чрезвычайности. Я вошел в очередной коридор и обнаружил, что все стены там сделаны из бронзы. Должно быть, я наступил на какой-то механизм, потому что миг спустя стены зазвенели, как колокола, и этот звон, донельзя усиленный бронзовым коридором, стал таким нестерпимым, что уши чуть не лопнули.
В довершение всего я упал на пол. Всякий раз, пытаясь встать, я просто валился снова. Здесь была какая-то вибрация, полностью уничтожившая мое чувство равновесия. Хуже того: хотя звук, казалось, ограничен этим коридором, я допускал, что его можно услышать где-то еще. Например, на посту охраны.
Я уже начал впадать в панику, когда заметил, что одна из монет в моей руке вибрирует точно так же, как и стены. Со стоном я засунул ее себе в рот и крепко сжал ее зубами. В тот же миг жуткий звон в ушах утих. Каким-то образом металл монеты создал своеобразную зону сопротивления в моем черепе, и какофония прекратилась.
Пройдя по бронзовому коридору, я вышел к первым камерам. Они были пусты, кроме одной. В ней сидел худой человек, и первые же его слова убедили меня, что посадили его за дело и, если я его выпущу, это может стоить мне жизни. И вся Гитабрия меня возненавидит — если его бахвальство было правдой.
Я продвигался все дальше и дальше в глубь тюрьмы. Некоторое время спустя обнаружил несколько шестифутовых колес, приводимых в движение течением маленькой речки, бегущей по узкому каналу в полу. Зал, в который вел коридор, казался совершенно пустым, но его блестящий металлический пол заставил меня заподозрить неладное. И чем ближе я подходил к залу, тем сильнее чувствовал, как волосы на голове встают торчком.
— Это серебро? — вдруг раздался голос Рейчиса у меня под ногами.
Он приблизился к краю серебряного зала, и его мех встал дыбом, как и мои волосы.
— Как ты сюда попал? — спросил я. Он изобразил пожатие плечами — ну, насколько такое движение доступно белкокотам.
— Даже в тюрьмах нужны канализационные туннели, — буркнул мой деловой партнер.
Это объясняло его запах. Впрочем, я не стал заострять на этом внимание. Рейчис встряхнулся; в воздух полетели капли воды и частицы… субстанции, о которой мне не хотелось думать.
— Осмотрелся тут немного, — деловито заявил он. — Она внутри больше, чем снаружи!
— Ты нашел Шеллу?
Он посмотрел на меня, склонив голову набок.
— Кого?
— Да. Мою сестру Шеллу. Ну, знаешь, ту, которую мы пришли спасать.
— О, — сказал он, словно услышав об этом в первый раз. — А я искал, что тут можно спереть. — Он уселся на задние лапы и развел передние. — Ничего! Ни единого брюлика. Я думал, в том месте, куда приводят преступников, должно быть много всякого добра. Ну, то есть они же куда-то девают вещички, которые изымают у воров?
— Ты говоришь о следственном изоляторе, — заметил я.
— В чем разница?
— Изолятор — для предварительного заключения. Туда привозят только что пойманных преступников. А здесь — тюрьма, куда отправляют уже после суда. Совершенно разные заведения.
Рейчис недоверчиво уставился на меня.
— Ты серьезно?
— Да, а что?
Он покачал головой.
— Как же вы, голокожие, любите все усложнять!
Белкокот снова обратил внимание на серебряный пол.
— Готов поклясться, он недешево стоит. Может, откоцаем кусочек? — Он потянулся к нему когтями передней лапы.
— Рейчис, не надо!
В тот момент, когда белкокот прикоснулся к полу, его отшвырнуло назад. Он шумно врезался в стену за моей спиной и шлепнулся на пол. Я побежал к белкокоту и поднял его. Его мех торчал в разные стороны, и белкокот сильно походил на пушистый махровый цветок. Как ни странно, теперь мех стал совершенно чистым.
— Рейчис, ты в порядке?
Он посмотрел на меня слегка ошалелым взглядом.
— Тут другое… — сказал он.
— Что случилось?
— Молния, — ответил он, и его голос был наполнен благоговением. — Эти гитабрийские двуногие умеют повелевать молниями. Мы должны поклониться им, Келлен. Они точно боги!
Возможно, он ударился головой, когда врезался в стену. Я оглянулся на колеса, вертящиеся за серебристым залом.