— Хорошо, что вы не левша — писать обычно учатся по месяцу, — меланхолично заметил доктор. — Протез раз в полгода показывать инженеру. Вот бумаги на случай путешествий и медицинских вмешательств… что же, моя миссия окончена. Если у вас нет вопросов… прощайте, мистер Ливрик.
Уолтер проводил доктора Харриса взглядом и снял маску. Медленно сжал и разжал кулак.
Он не мог осознать, почему металл отзывается на привычные телу сигналы. Не мог осознать, почему сжимает руку и не чувствует этого.
— Вы быстро привыкнете, — сочувственно сказал патер Морн. — Я буду приходить перед визитами медсестры, чтобы увести мисс и удостовериться, что все в порядке…
— Патер Морн, вы знаете, что происходит в Кайзерстате? — спросил Уолтер, опуская руку.
— Да, знаю о трагедии с их Пишущей… даже у самых сильных людей есть пределы…
— Вы что-нибудь знаете о том, как это произошло? Послушайте, Лаура Вагнер была сильной и умной, я просто не могу представить…
— Мальчик мой, она сделала это публично, — тихо сказал патер Морн. — На конференции, которую открывала. Сказала, что у нее есть некоторые материалы, которые в ближайшее время будут присланы в редакции кайзерстатских и почему-то альбионских газет… Уолтер, от плохих новостей раны заживают хуже.
Он слушал, но никак не мог поверить. Патер Морн говорил так спокойно, потому что не жил в Кайзерстате и не общался там с обычными людьми. С простыми людьми, для которых «Парнас» был символом независимости, воплощением свободы слова.
Мысли о Лауре Вагнер прогнали давящее чувство тоски, заменив его злостью.
Уолтер мало кого ненавидел в своей жизни. Даже в мыслях, отрекаясь от брата и виня его в жестокости и неспособности смирить свою гордость, он не испытывал ненависти. Даже отца он не ненавидел по-настоящему, хотя и до сих пор был не в силах осознать его предательство.
Но эти люди, от которых Эльстер сбежала, предпочтя угрозу смерти, которых так отчаянно боялась каждый день и еще больше — по ночам, которые вынудили застрелиться Лауру Вагнер, которой Уолтер восхищался, как и весь Кайзерстат. Люди, из-за которых он лишился руки, из-за которых месяц провел в темноте, пытаясь заморить себя голодом…
— Теперь-то ты понимаешь? — раздался над ухом вкрадчивый голос Джека.
Уолтер вздрогнул. Вот он и коснулся кровавой черноты кончиками пальцев. Теперь дело за малым — скоро и у него будет подвал с истерзанными трупами.
«Нет», — ответил он. Правда не понимал — у него были причины ненавидеть этих людей, а Джек убивал женщин, которых никогда не видел.
— Но из-за того, что они жили, Кэт умерла. Мне нужно было ее вернуть, разве ты не понимаешь, — вкрадчиво сказал он, и Уолтер почувствовал, как кто-то сжимает его левое запястье.
— Проклятье! — зашипел он, дернув рукой.
— Уолтер, что вы делаете, что с вами? — встревоженно отозвался патер Морн. — Нельзя так резко двигать рукой! Доктор Харрис сказал…
— Простите, кажется… фантомные ощущения… показалось, что кто-то дотронулся до руки, — смущенно пробормотал он.
— Это нормально, — сочувственно ответил патер Морн. — Ваше тело еще не осознало, и разум тоже не до конца понял. Скоро это должно пройти. Может быть, капли?..
— О нет, избавьте меня! Простите… скажите, о чем вас просила Эльстер?
— Вы же знаете, я не могу нарушать тайну исповеди.
— Тогда скажите, вы ей отказали?
— Скажем так, я убедил, что в ее обществе вам будет лучше, чем без оного, — улыбнулся он.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Уолтер. — Вы не могли бы… ее позвать?
— Конечно. Если что-то понадобится — в верхнем ящике тумбочки есть рычаг… или попросите мисс — я специально выбрал палату с самой широкой кроватью. Она наотрез отказалась вас оставлять, — в улыбке патера Морна Уолтер явственно видел печаль.
— Патер Морн? — окликнул Уолтер, когда он уже стоял в дверях.
— Да, мальчик мой?
— Вы не правы. Любовь — единственное, что стоит между человеком и его безумием.
— Вы так молоды, Уолтер, — тяжело вздохнул он. — Так молоды, и не сломлены выпавшими на вашу долю страданиями… Я буду за вас молиться, и за вашу девочку тоже.
Дверь закрылась тихо.
Только что целый ворох мыслей и чувств теснился в голове, и вдруг не осталось ни одной. Уолтер поднес к лицу левую руку, вглядываясь в совершенный механизм, ставший теперь его частью.
Пальцы двигались бесшумно. Подсознательно он ожидал металлического скрипа, но при движении не раздавалось даже легкого шороха.
— Любуешься? — тихо спросил Джек.
Уолтер не знал, радоваться, что он только слышит голос, или признаться себе в том, что хотел бы еще хоть раз увидеть брата живым.
— Сколько ты таких поставил за свою жизнь?
— Немного. Я не захотел быть протезистом — это скучная работа, механическая, — усмехнулся он собственной шутке. — Надеюсь, этот доктор Харрис правда знал, что делает.
— Почему я чувствую твое прикосновение? Это галлюцинации?
— Ты чувствуешь левой рукой, потому что она мертвая, Уолтер. Как и я. И под наркозом ты был ближе к мертвым, чем к живым — твой патер Морн для верности потребовал самый сильный. Хочешь меня увидеть, Уолтер?
Он молчал. Ему хватало переживаний и без Джека. Нужно было спасти Эльстер, освоиться с протезом, узнать, что за материалы разослала по редакциям перед смертью Лаура Вагнер. Нужно было понять, как жить дальше — беглому преступнику, без дохода, без документов, зато с девушкой, которую ищут люди, способные заставить застрелиться Лауру Вагнер.
Но он хотел. Прошлое, которое он похоронил и чью могилу старательно украсил сверху детскими обидами, глупыми недомолвками и почти подростковым протестом ожило на Альбионе, вырвалось наружу, стряхнув мишуру, растворившуюся в липкой смоле. Он больше не мог отворачиваться, не мог игнорировать свои сны и воспоминания, оживающие каждый раз, когда он слышал голос брата.
— Это ты убил Кэтрин? — тихо спросил он.
— Я не знаю, Уолтер. Ты же всегда верил, что не убивал.
— Не верил, — признался он. — Сомневался и сомневаюсь сейчас. Поэтому и слышу тебя. Убеждал себя, что ты не мог, что любил ее, убеждал Эльстер и на допросах говорил одно и то же: ты не убивал Кэт. Кого угодно, только не ее. Верил в это… а потом приходили сомнения.
— Почему, Уолтер? Почему ты не веришь в меня?
Он закрыл глаза. Образы, преследовавшие его во снах с самого Лигеплаца оживали, распускались ядовитыми цветами.
«Уолтер, спаси меня!»
«Прости меня…»
Джек просил поверить в него. И он не смог. Последней его просьбой была вера, и Уолтер его подвел. Подводил до сих пор, каждый день.
… Янтарные поленья, трещащие в камине, книга, соскользнувшая на пол — на пороге стоит Джек, и Уолтер не узнает его. Он падает на колени и протягивает к нему руки: «Уолтер, спаси меня!»
А потом…
— Уолтер, ты живой? — Эльстер трясла его за плечо. Он, вздрогнув, открыл глаза. — Тебе что, доктор сказал, что надо руку снова отпиливать?
— Нет, я… задумался.
— Ничего себе у тебя мысли — ты бы лицо свое видел, — серьезно сказала она. — Я чай принесла, тут в палатах холодно, как в прозекторской…
Она звенела чашками, а Уолтер наблюдал со смесью удивления и нежности. Обычные действия, привычные ритуалы, уютные звуки — ее запястья кажутся белыми в сером свете и темно-синие рукава платья только подчеркивают эту белизну, она медленно разливает чай, наполняющий воздух запахом горьких цитрусовых корок, и Уолтер слышит, как чай касается фарфоровой поверхности чашки.
«Хочешь увидеть меня?»
«Нет».
И прошлое с шипением отступило обратно в темноту.
В палате действительно было холодно. Когда Эльстер протянула ему чашку, он положил ладонь на ее руку и успел отстраненно удивиться — пальцы показались почти горячими.
— Спасибо. Я не знаю, что делал бы без тебя.
— Жил бы счастливо где-нибудь во Флер? — неловко усмехнулась она.
Он покачал головой, забрал у нее чашку и поставил на пол. Притянул ее к себе и обнял, наконец-то двумя руками.
Вот почему у нее золотые глаза — это цвет солнечного света, а не того, что снилось ему по ночам.
— Нет, Эльстер, я сошел бы с ума.
И в этот момент все, чего он хотел — не слышать, как горько рассмеялся Джек.
Но он слышал, и слова, которые прошептала ему в ответ Эльстер не могли заглушить смеха.
Глава 16. Спаси меня
Пребывание в Колыбели Голубой принесло немало боли, но почему-то эти дни Уолтер всегда вспоминал с теплом.
Он ошибся и был рад своей ошибке — ни через день, ни через три дня никто их с Эльстер не потревожил. За это время они трижды меняли комнаты — сначала из палаты переехали в келью на среднем этаже, потом снова в комнату Единения, а оттуда — в келью на подземном ярусе, где и остались на четвертый день. Он слышал из-за двери, как Эльстер просила патера Морна перевести его в другую комнату, не в подземелье, чтобы не будить памяти о тюрьме. Пришлось рассказать ей, какой была камера в тюрьме, и объяснить, что простая комната с двумя узкими кроватями, с мягко светящими желтым лентами под потолком и дурацким полосатым ковриком на полу ничего такого в нем не будит.
Патер Морн явно нервничал, но старался скрывать тревоги. Уолтер понимал его и собирался как можно скорее избавить клирика от своего присутствия.
Рука заживала и почти не беспокоила, только иногда напоминая о себе тупой тянущей болью.
Каждый день по несколько часов Уолтер занимался тем, что сжимал и разжимал левой рукой небольшой мяч. С каждым днем это давалось ему все легче — первый он порвал, сдавив слишком сильно. Но доктор Харрис был прав — он удивительно быстро вспомнил привычные движения, и на третий день даже взял за ручку чашку. Непривычно было не ощущать напряжения в мышцах. Касаться горячей чашки, прохладных и гладких простыней, мягкой поверхности мяча — и не чувствовать их. Эльстер он поначалу боялся даже за руку брать, чтобы случайно не сделать больно.