— Немного. Думала, ты не такой… экспрессивный.
— Ты мало видела у Хенрика, — усмехнулся он. — Все еще хочешь остаться со мной?
— Хочу. Только нам нужно будет много чашек и немаркие обои, — серьезно ответила она.
«Зато теперь понятно, почему Кэт не знала о специфических увлечениях своего будущего мужа — сидела в палатке и боялась выйти, чтобы не слушать сальные солдатские шуточки. Боюсь представить, что кому за это прострелили по приказу Джека», — подумал Уолтер, чувствуя как медленно отступает напряжение. Объятия Эльстер помогли лучше капель — близкое человеческое тепло не оставляло места злости и страхам. Чуткость и терпение, с которыми она принимала его перепады, вызывали в душе целую бурю чувств, самым сильным из которых была удивительная, теплая, тянущая у сердца нежность.
Никто никогда не любил его так, принимая таким, какой он есть и ничего не требуя взамен. И Уолтер знал, что за это, что бы ни случилось, он будет благодарен ей до конца жизни.
…
Засыпая, Уолтер точно знал, какой из кошмаров выберет сегодня измученное воспаленное сознание. Он пытался спрятаться, отгородиться от него, слушая, как дышит во сне Эльстер, положившая голову ему на плечо, сосредотачиваясь на запахе ее волос и тепле кожи под тонкой рубашкой. Но ничего не выходило, он проваливался в кошмар неотвратимо, как в трясину.
Слишком много он сегодня сделал для того, чтобы снова увидеть сон о дне, с которого начались попытки убить Уолтера Говарда вместе с воспоминаниями о том, как он, лорд Уолтер Говард, никого не спас.
…
В тот вечер трещали в камине янтарные поленья, и Уолтер, сидя в глубоком кресле, старательно боролся со сном. Альбионский туман снаружи лип к стеклам, но не мог просочиться в комнату и отравить воздух своим густым терпким ядом.
Джек пропал неделю назад. В Вудчестере было неспокойно и казалось, сам особняк тоскует: его будущий хозяин исчез, не сказав никому ни слова.
Город полнили ужасные новости об убийце, оставляющем истерзанные женские трупы в канавах Нижних Кварталов — тем утром Уолтер услышал, как горничные судачили об этом, испуганно охая и бормоча «как бы чего не вышло с молодым лордом». Тогда он впервые рявкнул на прислугу, чтобы занимались делом, а не болтали. От неожиданности одна из горничных уронила поднос, и чашки из красного гунхэгского фарфора брызнули в разные стороны тысячей осколков, будто капли крови. «Бестолочь!» — прошипел Уолтер, замахиваясь тростью. Бить девушку он бы не стал, но хотелось напугать, сорвать злость. Этот фарфор Джек привез с войны, он будет в ярости, когда узнает, что его разбили. Главное, чтобы вернулся.
Уолтер наклонился и подобрал один из осколков. Изнутри от был покрыт темным кофейным налетом. Горничная, с трудом сдерживая слезы, сказала, что чашки из комнаты его брата. Весь стол был заставлен пустыми чашками из-под кофе, «сэр так много работал до исчезновения». Уже тогда Уолтер понял, что произошло что-то непоправимое — Джек никогда не допускал грязи в кабинете.
А вечером он сам прятался от тяжелых мыслей в фальшивом уюте треска янтарных поленьев, в иллюзии, будто альбионский туман остался за стеклом, а не проник в его душу.
И когда раздался стук в дверь, он почти обрадовался, что хоть кто-то осмелился нарушить его уединение.
— Входите! — хрипло сказал он.
Когда дверь открылась, Уолтер не успел даже удивиться. Джек стоял на пороге, усмехаясь, как обычно. Он был таким же, как всегда. Высокий, темноволосый, в дымчато-сером пальто и изумрудном, в тон глазам, шарфе, человек пришедший в его комнату после недельной отлучки, был его братом.
Но в следующую секунду Уолтер понял, что ошибся. На пальто, на восково-бледном лице и даже на шарфе виднелись частые темные пятна. Человек, стоящий на пороге, смотрел на Уолтера со смесью ужаса и отчаяния. Джек с его белоснежными манжетами и усталым, непроницаемым лицом не мог быть этим человеком.
— Уолтер… Уолтер, спаси меня, — прохрипел он, протягивая к нему руки и падая на колени.
Тогда Уолтер окончательно понял, что сошел с ума.
Но ему не удалось проснуться — кошмар длился и длился, никак не желая заканчиваться.
— Что с тобой?! — Уолтер бросился к нему и попытался поднять, но Джек сжал его плечи ледяными пальцами, потянув вниз и в глазах его полыхало безумие, чистое, без единой осознанной мысли.
— Спаси меня, Уолтер! Я заблудился, я где-то повернул не туда и теперь… Уолтер, Кэт умерла… — прошептал он, сильнее сжимая пальцы. Его била частая, истерическая дрожь.
— Что ты такое говоришь, Джек, Кэт же уехала во Флер к родителям, — бестолково попытался отгородиться от его слов Уолтер, опускаясь рядом на колени и сжимая его запястья. — Она не могла умереть…
— Она мертва! Умерла, и я ничего не смог… Это я виноват, это я, я убил Кэт…
И Уолтер почувствовал, как к горлу подступает вязкая горечь, утопившая все слова, которые он хотел сказать.
— Что ты такое говоришь, Джек, ты не мог ее убить…
— Я мог спасти ее и не спас… Ее сердце бьется, я все сделал правильно, Уолтер… почему она мертва, если ее сердце бьется…
Уолтер втянул воздух сквозь судорожно сжатые зубы. Джек бредил. Дрожал, и у него были совсем безумные глаза. Может быть, он преодолел свое отвращение к наркотикам и попробовал какой-нибудь дряни. Или простыл и его мучает жар. Уолтер порывисто обнял его, стараясь удержать, прижал его голову к груди, стараясь не обращать внимания на то, что влажные длинные волосы Джека испачканы в чем-то липком.
Он шел сюда, и его облил грязью экипаж. И пятна на его одежде вовсе не красные, нет, они черные, как альбионская грязь.
— Я убил ее… я убил ее, Уолтер, — бормотал Джек, судорожно хватая его за руку, а Уолтер, как заведенный, отвечал, что не верит, гладил его по волосам, качая на руках, как ребенка.
Как заблудившегося, напуганного ребенка, которому приснился очень, очень плохой сон.
Джек был не таким. Никогда не был таким, как сейчас. Он был самим Альбионом — надменным и холодным. И если сейчас происходило нечто настолько абсурдное, значит, весь мир сошел с ума.
Весь мир сошел с ума, и Джек, так страстно любивший Кэтрин, убил ее.
— Спаси меня, Уолтер… мне нужно обратно, мне нужно туда, где я буду с ней…
— Она скоро вернется из Флер, и вы будете вместе. Хочешь, я прямо сейчас распоряжусь, чтобы ее вызвали? Чтобы она купила билеты на дирижабль и прилетела, хочешь? — прошептал он, ненавидя себя за надежду, которая зажглась в глазах Джека.
— Правда?.. Она вернется, Уолтер?
— Конечно, — пообещал он.
— Напиши… она нужна мне, я не могу без нее… постой, нет, не уходи! Останься, когда ты рядом я… я верю, что она жива… соври мне еще, прошу тебя, — простонал он, упираясь лбом в его плечо.
И Уолтер, едва раскачиваясь и продолжая прижимать его к себе и гладить по волосам, тихо начал:
— Она жива и с ней все хорошо. Нет ни страха, ни боли, ни крови, и ее сердце бьется ровно, и будет биться в ее груди еще много-много лет. Над Альбионом сегодня особенно ядовитый туман, кажется, горит текстильная фабрика и все химикаты поднимаются в воздух. Ты вдохнул этот туман, ты так много работал, так долго не спал, и тебе привиделось нечто ужасное. Абсурдное. Ты всегда был таким умным, как ты мог поверить, что смог поднять на Кэт руку? Она жива, читает сейчас в кровати, сняв очки и немного щурит глаза. Вот она посмеется, когда мы ей расскажем. «Джек? Чтобы меня убил мой Джек? Какую вы глупость придумали, мальчики», — скажет она и улыбнется. И ты поймешь, что это все и правда ужасная глупость, чудовищная ошибка…
Он говорил и в последний раз в жизни так свято верил в свои слова о Кэт. Потому что в груди у него что-то рвалось, трещало и звенело, стремясь вырваться наружу: правда! Джек и правда убил Кэтрин. Но он давил эту мысль, не позволяя себе сомнений.
Уолтер говорил и часто вытирал рукавом слезы, которые никак не останавливались, жгли глаза и служили свидетельством его бессилия перед беспощадной реальностью. Они горчили болью его лицемерия и предательства. Он должен был верить в его невиновность, должен был, должен!
Джек всегда делал то, что должен. И сейчас верил Уолтеру, каждому его слову, и за это он ненавидел себя еще больше. Чувствовал, как постепенно Джек перестает дрожать, как становится ровнее свистящее дыхание, видел, как в глазах появляется осмысленность.
— Уолтер? — тихо сказал Джек, отстраняясь и садясь ровно. В его глазах все еще читалась растерянность, но взгляд стал вполне осмысленным. — Сейчас за мной придут. Прости меня, я правда хотел, чтобы все кончилось хорошо.
— Кто за тобой придет? — спросил он, пытаясь понять, бредит брат или уже нет.
— Жандармы, Уолтер, — усмехнулся Джек. — Жандармы. Я ведь действительно убийца.
— Ты… ты убил Кэтрин? — Уолтер никак не мог поверить в то, что сейчас услышал.
— Кэт? Мою милую мисс Борден… я не справился. Не выполнил свой долг — врача, мужчины, солдата, Говарда, мужа. Ни один из этих долгов. И каждый из них привяжут к моим ногам, когда будут вешать. Джек медленно встал и протянул ему руку. — Прости меня, Уолтер. Я и долг брата не выполнил.
Уолтер взял его за руку, и Джек рывком поставил его на ноги. Он отупело смотрел, как Джек поправляет пальто, перевязывает шарф и приглаживает волосы, и не мог поверить в то, что они и правда прощаются навсегда.
— Джек, ты раз в жизни решил пошутить? Тогда у тебя вышло неудачно…
— Да, вышло неудачно. Но я не шучу, Уолтер, нет. Мою лабораторию действительно нашли и я думаю эти идиоты сейчас лапают мои реторты и скальпели, гадая, какими из них я это сделал. Надеюсь, кто-нибудь разобьет пробирку со штаммом гунхэгской лихорадки, — усмехнулся он.
Он никак не мог поверить в то, что услышал. Это просто не укладывалось в голове. Да, Джек поехал на войну в Гунхэго, и скорее всего делал там ужасные вещи. Да, он был жесток и не знал сострадания, но есть предел, отделяющий жестокость от убийства любимого человека, и Уолтер не мог представить, что Джек ее перешел.