– Откройте, это я, – раздался голос патера Морна.
Эльстер проснулась, мрачно посмотрела на Уолтера и отошла к стене. Он медленно повернул ключ.
Патер Морн был один. Он торопливо зашел в келью и закрыл за собой дверь. Для трех человек крохотная комнатка была слишком тесной, и у Эльстер не выходило сторониться патера Морна, поэтому она просто спряталась за Уолтера.
– Уолтер, мальчик мой… я так надеялся, что вам хватит благоразумия мне не писать, а прийти…
– Патер Морн, клянусь вам, не знаю, что говорил Джек, но я не убивал…
– Я знаю, Уолтер. О чем вы говорите, как я мог всерьез подумать… юная мисс – ваша невеста?
– Подруга, – уклончиво ответил он. – Эльстер, мы познакомились в Кайзерстате.
Эльстер за его спиной изобразила издевательский реверанс.
– Ничто не делает Сон Спящего крепче, чем любовь, – печально ответил патер Морн. – Пока молодые любят друг друга – мир будет существовать, а длится эта любовь мгновение или всю жизнь – так ли это важно… Я рад за вас, Уолтер. А теперь позвольте вашу руку?
Уолтер, поколебавшись мгновение, протянул руку. Не отводил взгляда, когда патер Морн осторожными пальцами снимал бинты.
Рана выглядела отвратительно. Кисть безвольно повисла, рука отекла и побелела, а сама рана покрылась светлым налетом.
– Уолтер, вы же понимаете, что это значит?
– Понимаю, поэтому и пришел. Мне нужен врач, но все врачи…
– Мистер… мистер Унфелих подробно уведомил меня о вашем положении. И о вашем тоже, мисс, простите.
– Вот как?! – прошипела Эльстер. – Ну так что? Отдадите меня? Не волнуйтесь, Спящий не проснется – я Ему не снюсь. Куда идти? Мне все равно, только спасите…
– Мисс, – мягко перебил ее патер Морн. – Вы стоите вот здесь, кричите на меня, и у вас выступают слезы. Значит, вы снитесь Спящему.
Эльстер замолчала. Уолтер стоял, опершись о стену и пытался понять, что ему делать дальше.
– Вот что мы сделаем. Здесь есть комнаты под самой крышей. Туда нельзя подниматься никому, кроме клириков. У каждого клирика моего ранга есть комната Единения – думаю, вы вдвоем вполне туда поместитесь. Я вызову вам врача…
– Патер Морн, каждый врач Альбиона знает меня в лицо, – тихо сказал Уолтер.
– Вы всегда были далеким от веры молодым человеком. Далеким от смирения и от Служения, иначе знали бы, что Служение бывает разным. Сотни клириков ежегодно отказываются от человеческих лиц, заменяя их Безличьем, белой маской. И от человеческого голоса… Вы уверены, что готовы стоять здесь и сомневаться во мне? По-моему, вы сейчас упадете.
– Идемте, – с трудом кивнул он, потянувшись к плащу. Патер Морн мягко остановил его. – Выходите в коридор.
Уолтер почувствовал, как Эльстер сжала его руку.
В коридоре стояло инвалидное кресло, на котором лежали два свернутых в рулон черных балахона. Патер Морн протянул один Эльстер и начал надевать второй на Уолтера. Когда мягкая ткань закрыла его лицо, он услышал горестный шепот Эльстер:
– Предатель! Подлец, да как вы…
Теплые руки, сжимавшие его плечи, исчезли, и конец фразы оказался заглушенным, будто рот зажали ладонью. Из последних сил Уолтер рванул ворот вниз, пытаясь встать. И замер.
Унфелих стоял прямо перед ним и смотрел в упор. Уолтер отчетливо видел его безэмоциональное, тонкогубое лицо и пустой водянисто-голубой взгляд под круглыми очками в проволочной оправе.
Сзади к нему подошла Утешительница – высокая, темно-рыжая женщина с суровым лицом. Положила руку ему на плечо.
– Сэр, вам пора идти, – сказала она, и ее голос донесся словно из-под воды.
Унфелих обернулся и вежливо улыбнулся ей.
– Конечно, фрау. Проводите меня?
Эльстер тихо всхлипнула, но ее заглушил ответ Утешительницы:
– Пойдемте, сэр.
Уолтер проводил Унфелиха взглядом.
– Простите, я забыл вас предупредить о том, что у нас есть потайные стены, – горестно отозвался патер Морн, помогая Уолтеру надеть балахон и накидывая на его лицо капюшон.
Эльстер, ворча ругательства на кайзерстатском, надевала свой.
Лифт в Колыбели работал бесшумно, и его стены были абсолютно прозрачны. Уолтер, не раз поднимавшийся на нем – правда, не на самую крышу – невольно залюбовался зрелищем. Голубые стены, расписанные белоснежными узорами при подъеме становились похожи на облака. С каждым этажом облицовка становилась чуть темнее. Казалось, они поднимаются в небо, начав рано утром и закончив в звездной ночи. Стены последнего этажа были черными, а узоры в виде звезд на стенах слегка фосфоресцировали.
Эльстер стояла рядом и на ее лице не было ни одной эмоции. Когда патер Морн попытался взяться за ручки кресла, она решительно отодвинула его в сторону.
– Мисс, я вам не враг, – мягко сказал он, глядя, как она выкатывает кресло из лифта.
– Мне все равно, – сухо ответила она.
Комната Единения оказалась полукруглым помещением со стеклянной крышей и стенами. Все убранство составляли узкая кровать, кресло и тумбочка.
Патер Морн куда-то вышел. Спустя пару минут из коридора раздался грохот и шорох, как будто кто-то волочит за тобой тяжелый предмет. Эльстер молча вышла и почти сразу вернулась, таща вместе с патером Морном вторую кровать.
– Спасибо, мисс. Уолтер, я приглашу нашего врача через пару часов, а к вечеру, думаю, найду вам протезиста…
– Вы уверены? – тихо спросил он, до крови закусив губу.
– Да, Уолтер, простите. Я был на войне Журавлей и много лет был духовником вашего брата. Уверен, что врач подтвердит… поймите, Уолтер, реабилитация после установки протеза занимает не много времени, у вас стандартная комплекция, так что не нужно будет индивидуально… но даже если руку можно спасти – мистер Унфелих…
– Не надо, патер Морн. Я понял. Спасибо вам за все, – искренне поблагодарил Уолтер, пытаясь справиться с шершавым ощущением в горле, мешавшим говорить.
Он еще немного постоял на пороге, будто сомневаясь в чем-то, а потом, тяжело вдохнув, сказал:
– Я принесу обед – думаю, вам и правда нужно вино…
С этими словами он вышел за дверь.
– Я ему не верю! – заявила Эльстер, не дождавшись, пока дверь закроется окончательно.
– Эльстер, он прав. Может быть, руку и можно спасти, но у нас нет столько времени на реабилитацию. Это будет долгое и упорное лечение, а потом ее нужно будет разрабатывать… Я много общался с людьми, носившими протезы. Рука будет функционировать уже очень скоро.
– Уолтер, ты что, хочешь отрезать себе руку, хотя ее можно спасти?!
– А что еще делать? Скажешь мне?! Может быть, когда Унфелих не через стенку будет перед тобой стоять, мне махать тростью и говорить «Кыш»?! – не выдержал Уолтер. – Мне с каждым часом хуже; не знаю, что такое «Грай», но может, это какие-то антибиотики, которые не давали мне в тюрьме сдохнуть, а теперь их действие заканчивается? Все будет хорошо.
Эльстер посмотрела на него, и Уолтеру вдруг показалось, что она сейчас проклянет его. Но она молча отвернулась и придвинула кровати друг к другу.
Патер Морн вернулся примерно через полчаса и вкатил за собой крытую тележку. Эльстер за это время, не говоря ни слова, забинтовала Уолтеру руку, села на край кровати и замерла. На все попытки разговорить она никак не реагировала, и он быстро оставил эту затею, погрузившись в собственные безрадостные мысли.
– Я поговорил с Молли, она будет молчать об увиденном. Но вам не стоит о ней волноваться: она вечером отбывает в Морлисс – там сейчас беспорядки, и нужны Утешительницы, – патер Морн торопливо расставлял на тумбочке приборы и бутылки. – Вы будете Безликим. С Безликими нельзя встречаться никому, кроме клириков и врачей в экстренных случаях. Один из наших Служителей, Ливрик, недавно как раз вернулся из Морлисса, у него тоже ранена рука, но ему не требуется специальных средств… Вы будете Ливриком, я принесу документы… После установки протеза никто все равно никогда не увидит его, поэтому…
Он остановился, придирчиво оглядел тумбочку, а потом обернулся к Уолтеру. На его лице явственно читалась неловкость.
– Скажите, Уолтер, есть что-то, о чем я должен знать и о чем должен знать врач?
– Вы хотите, чтобы я исповедался?
– Нет, я хочу, чтобы вы сказали мне, если… простите, Уолтер, но вы всегда отличались склонностью…
– Вы хотите знать, не алкоголик ли я или наркоман? – усмехнулся он. – Нет. Вовсе нет.
– Простите, но протезирование – долгий процесс, и очень важно подобрать наркоз… если в вашей крови есть какие-то посторонние вещества – результат может быть непредсказуемым…
– Грай, – хрипло произнесла Эльстер. – Его в тюрьме поили какой-то дрянью, называется «грай».
– Вы уверены, мисс? – помрачнев, спросил патер Морн.
– Я не поила его в тюрьме отравой, – презрительно отозвалась она. – Как я могу быть уверена?
Патер Морн замолчал. Несколько бесконечных минут он стоял, склонившись над тумбочкой, и Уолтер видел только его сгорбленную спину. Паника толчками подкатывала к горлу, но Уолтер устал бояться.
– Это плохо, – наконец, сказал он. – Это очень плохо, мой мальчик. Я не могу сказать вам доподлинно, что за вещество вы пили, но две вещи знаю о нем точно: его дают только в тюрьмах и это одна из разработок вашего брата.
«Так вот почему Бекка сказала «паршивое чувство юмора», – усмехнулся про себя Уолтер. Чувство юмора и впрямь было паршивым.
– Вы хотите сказать, мы не можем предупредить врача, что я принимал это вещество?
– Именно так, мальчик мой…
– И рука сама не заживет, – констатировал Уолтер. – Что делать, зовите вашего протезиста.
В груди разливалась какая-то звонкая, истерическая легкость. Хотелось смеяться, совсем не как во сне – искренне и чисто.
– Вы уверены? Мы с нашим врачом можем попробовать вылечить вас… здесь и правда сравнительно безопасно, на этот этаж никто не ходит, и…
«Унфелих достанет откуда угодно», – вспомнил он слова Эльстер и поднял глаза. Он встретил ее взгляд, полный безотчетного ужаса, и понял, что она тоже вспомнила свои слова.