Она раздвинула занавески, впуская в комнату солнечный свет, и Уолтер едва смог сдержать восхищенный вздох.
Там, за окном, действительно шумело море. Спокойное, серое, разбивающее солнечные блики о волны.
Он с трудом заставил себя отвести взгляд и оглядеть комнату.
Стены в кремовой штукатурке украшали фотографии в ажурных медных рамках. У стены стояла широкая кровать с высокой спинкой, накрытая огромным лоскутным одеялом. Поверх него высилась гора белоснежных подушек.
Кроме кровати, в комнате помещались стол, два стула, прикроватная тумбочка, небольшой комод в углу и высокая кованая вешалка. Уолтер поймал себя на том, что держит саквояж в руках. Поставил его на пол и задвинул ногой под кровать, решив забрать потом.
Остальные спальни были похожи на предыдущую, только в двух из них стояли раздельные кровати.
– Здесь есть спуск к морю? – спросил Уолтер, когда она запирала последнюю спальню.
– Разумеется. Идемте.
Спуском к морю оказалась узкая, шаткая лестница с ненадежными перилами, прижимающаяся к почти отвесному склону. Внизу стелилась узкая полоска каменистого пляжа.
– Трезвым здесь еще никто не падал, – миссис Ровли смерила Бена презрительным взглядом. – Бакалейная лавка и несколько магазинов есть в деревне. Вы можете оставлять мне заказы, я буду привозить. Сейчас на кухне готов ужин, есть чай, кофе и вино. Какие-нибудь вопросы, господа?
Уолтер переглянулся с Беном, и они пожали плечами почти одновременно.
– Нет… хотя подождите – здесь есть экипаж, чтобы доехать до деревни?
– Разумеется. Не думаете же вы, что прислуга будет пешком ходить через поле. Это создало бы нашим гостям ненужные сложности, – в голосе ее звучало то особо презрение, которое различил бы даже самый простодушный человек, но при этом упрекнуть ее в чем-то не смог бы даже Джек.
– В таком случае, могу я просить вас подбросить меня до деревни? – спросил Бен.
– Вы уже уезжаете, мистер Берг?
– Да, патер Ливрик, я надеюсь сегодня быть… на месте, – ответил он.
– Миссис Ровли, вы не могли бы проводить мальчика и мисс Берг в дом? – попросил Уолтер.
– Конечно, – кивнула она, разворачиваясь.
Уолтер проводил ее взглядом и повернулся к Бену.
– Итак, мистер Берг, вы уезжаете. На три дня.
– Да. Патер Ливрик, я не могу просить вас о таком, но… все же у меня нет выбора, кроме как положиться на ваше великодушие.
Под обрывом шумели волны, смывая секундное раздражение от излишней литературности речи Бена в неподходящей ситуации.
– Вот визитка. Это наш связной, святой человек. Переправлял письма, доставлял в подполье лекарства из Кайзерстата, когда никто не брался, даже привозил оружие и порох. Если со мной что-нибудь случится…
– А с вами может что-нибудь случиться, мистер Берг? – вкрадчиво спросил Уолтер.
– Это… весьма маловероятно. Но все же… Он живет неподалеку, в Орноу-на-Холме. Он примет Зои и позаботится о ней. Прошу вас, патер Ливрик, клирики ведь все время говорят, что каждое доброе дело – Колыбельная, которая продлевает Его Сон…
Уолтер махнул рукой.
– Вы, мистер Берг, шантажист и манипулятор. Но если с вами действительно что-то случится – я обещаю, что отвезу к этому святому человеку вашу сестру. Но помните, что у меня тоже проблемы с законом, и вы оставляете ее в ненадежных руках.
– У меня нет выбора. Возьмите, вот его визитка. Предъявите ее – он поймет, что вы от меня.
– Чудно, – Уолтер не глядя сунул визитку в нагрудный карман. – Я очень желаю вам вернуться, мистер Берг. Спящему снятся такие короткие Сны.
– В Морлиссе многие верят в Белого Бога. А я вообще не верю в Богов – уж простите меня, патер Ливрик. Чтобы другие могли жить достойно, нужно не шептать Колыбельные, а брать нити судеб в свои руки.
– И отдавать нити судеб близких в чужие, – тяжело вздохнул Уолтер.
Бен только посмотрел на него – тоскливо и обреченно, словно вот-вот завоет. А потом вздернул подбородок:
– У всех, кто там сражается, есть близкие. Это и ради них тоже.
– Возвращайтесь, мистер Берг, – искренне пожелал Уолтер, тремя пальцами осеняя его знаком Спящего.
Бен уехал с миссис Ровли, когда солнце только начало розоветь. У Уолтера остались ключи от всех комнат и Зои с Эльстер, которая с облегчением стянула куртку министранта и сменила рубашку в оборках на простую, черную.
Зои смотрела на Уолтера с явной опаской и постоянно цеплялась за руку Эльстер. Он только тяжело вздохнул и постарался не обращать внимания – «у тебя страшные глаза». Чего он хотел от ребенка, если сам боялся своего взгляда?
Он долго сомневался, спускаться ли к морю – боялся вести Зои на крутую лестницу. Но она сама начала просить Эльстер спуститься. Эльстер не понимала, чего от нее хотят, а когда Уолтер перевел – встала и начала собираться. Он, кивнув, достал из саквояжа шерстяной пиджак взамен сюртука и накинул на плечи, не разглаживая.
Уолтер спускался первым, отчаянно жалея, что с ним нет черных очков. Зои шла посередине и часто оглядывалась на Эльстер, но в конце концов дала ему руку.
Море было ледяным. Уолтер опустился на колени, не обращая внимания на намокшие брюки, и зачерпнул вспененную прибоем воду.
Теперь он чувствовал холод только одной рукой. Вода убегала сквозь неплотно сжатые пальцы, частыми каплями падая на колени. Он сжал пальцы плотнее и опустил лицо к ладоням. Зачесал назад пропыленные, спутанные волосы.
– Скучал? – тихо сказала Эльстер, трогая его за плечо. Он поднял мокрое лицо и улыбнулся.
Бросил быстрый взгляд на Зои – она стояла у берега и восторженно смотрела на воду. А потом притянул Эльстер и поцеловал, наконец-то не скрываясь и не сдерживаясь. Он прижимал ее к себе и чувствовал, как ее сердце стучит совсем близко и так сильно, что казалось – он прижимает ладонью напуганную птицу, стремящуюся вырваться.
– Скучал, – улыбнулся он, касаясь ее кончика носа.
– Я тоже, – призналась она. – Очень скучала…
Вечером они пили чай у камина, прямо на дурацких полосатых ковриках. Чай был с местным травяным сбором, на глиняной банке было написано «вечер». Уолтер добавил несколько капель снотворного, надеясь, что сегодня ему удастся нормально поспать. Медово-травянистый вкус с легкой горечью – как и весь этот день, впервые за столько времени солнечный.
Кот, не предпринимающий попыток покушаться на птиц с чердака, вальяжно расположился у решетки и сонно щурил светящиеся глаза.
Зои плела что-то из разноцветных ниток, которые ей откуда-то достала Эльстер.
Эльстер, положив голову Уолтеру на колени, смотрела в огонь, и отблески пламени плясали в ее золотых глазах. Он растерянно гладил ее по волосам и думал, когда же, наконец, они смогут жить спокойно. И смогут ли когда-нибудь вообще. Думал, что она устала, и он тоже устал от этой кажущейся бесконечной погони, от взгляда водянисто-голубых глаз, словно прилипшего к их спинам.
Почему Унфелих до сих пор их не нашел? Чего он ждет?
Уолтер не обманывался насчет своих способностей путать следы – даже если он и потерял их в Колыбели, последовав за одним из фальшивых экипажей или ожидая их на другом рейсе, он найдет их. Если раньше он мог подумать, что Эльстер слишком боится своего преследователя, то после личного знакомства сомнений у него не осталось.
– Эй, – позвала его Эльстер. – Ты опять думаешь о плохом.
– О чем мне еще думать? – усмехнулся он.
– О том, что мы еще живы, и за окном – море, – улыбнулась она.
Он рассеянно провел ладонью по ее волосам. Действительно, он не чувствовал себя в безопасности с самого Лигеплаца. Пожалуй, стоило принять снотворное и ложиться спать.
– Уолтер! Я вспомнила, я такую штуку видела! – Эльстер вдруг вскочила на ноги и бросилась к стоящему в углу шкафу.
Раздался шорох, за ним – грохот и, наконец, она вернулась с небольшой гитарой, покрытой черным лаком.
– Ты сможешь сыграть? – ее глаза горели каким-то лихорадочным огнем.
Он не был уверен, что у него получится. Неуверенно протянул руку, взял гитару, почувствовав прикосновение прохладного грифа. Зажал струны и не почувствовал их режущих краев.
Вдруг его полоснула странная, но удивительно яркая мысль: он ведь даже не спросил, что будет с его рукой. Мозоли на кончиках пальцев, шрам от ожога на запястье – совсем мальчишкой, куражась, потушил сигарету, – где это все?
Похоронили, сожгли?
– Пустили на колбасу! – вдруг отчетливо огрызнулся Джек. – Уолтер, что за глупая сентиментальность, ты же проходил врачебный курс в университете – все утилизируют. Биологические отходы складывают в мешок из нескольких слоев парусиновой ткани…
Уолтер, сжав зубы, ударил по струнам. Они отозвались, неожиданно чисто и гулко. Пробежал пальцами, наконец почувствовав прохладную шершавость меди. Скользнул мертвыми пальцами по грифу, и мелодия не сломалась.
Он играл, закрыв глаза. Сначала – простенькие песенки, которые играл в пабе «У Мадлен». Потом, осторожно – альбионские баллады. Потом, с пожеланием удачи Бену – «Голоса над площадью, флаги над крышами».
Он играл, растворяясь в музыке, забыв обо всем, что происходило вокруг. Прислушивался к мелодии, ловя в ней фальшивые ноты, свидетельства своей увечности. Никто не знал, как важен для него был инструмент. Ему некому было рассказать, как протест, очередной способ эпатировать и идти наперекор семье превратился в единственный способ кричать. Единственный способ говорить правду.
Но гитара пела в его руках послушно, пальцы отзывались привычными движениями. Он изредка сбивался, пальцы срывались и ломали ритм. Но даже если бы рука зажила и не было никакого воспаления – ему пришлось бы снова ее разрабатывать. Поэтому сбой ритма оставался досадным мгновением тающей в мелодии ошибки.
Доиграв, он остановился, прислушиваясь к угасающему звону. Открыл глаза.
Эльстер сидела совсем рядом и задумчиво смотрела на его руки.
– Ты здорово играешь. А меня какой-то заунывной заумью мучил, – улыбнулась она.