– Предательница! Я буду рвать тебя зубами, пока от тебя не останутся одни только кровавые ошметки!
– Тесс! – закричал Уилл и выхватил из-за пояса клинок серафима.
Между тем вампир уже развернул ее к себе лицом и наклонился над ней, обнажив окровавленные клыки. Тесс в ужасе застыла…
А миг спустя вампир вздрогнул всем телом и начал распадаться. Плоть сошла с его лица и рук, обнажая кости, – и вот уже Тесс смотрела на почерневший скелет, а потом и он рассыпался в прах. Рядом с грудой лохмотьев на пол со звоном упал серебряный кинжал.
Тесс подняла голову. В нескольких шагах от нее, сжимая в руке второй кинжал, стоял Джем – и он был бледен, как смерть. По лицу его тянулась длинная, но явно не опасная царапина, а волосы и глаза в свете догорающего пожара сверкали чистым серебром.
– Думаю, этот был последним, – сказал он.
Тесс огляделась. Битва и впрямь закончилась. Сумеречные охотники бродили среди обломков, отыскивая павших друзей; несколько нефилимов сидели на уцелевших стульях и осматривали полученные в бою раны. Ни одного вампира не было видно. В воздухе, словно снег, кружился белый пепел.
Уилл, у которого с подбородка все еще капала кровь, одобрительно посмотрел на Джема.
– Отличный бросок, – похвалил он.
Джем покачал головой.
– Ты укусил де Куинси, – сказал он. – Ты идиот. Он же вампир. Ты знаешь, что означает укусить вампира?
– У меня не было выбора, – возразил Уилл. – Еще чуть-чуть, и он бы меня задушил.
– Понимаю, – вздохнул Джем. – Но все-таки, Уилл… Сколько можно?!
Натаниэля освободил Генри: он не стал возиться с наручниками, а попросту расколошматил стул, к которому тот был прикован. Натаниэль сполз на пол и остался лежать, тихо постанывая. Тесс тотчас бросилась к нему. Шарлотта принесла влажный платок, чтобы обтереть Нату лицо. Потом спасенного пленника завернули в одну из уцелевших портьер – он все еще трясся всем телом. После этого Шарлотта вернулась к Бенедикту Лайтвуду, и между ними завязался какой-то спор. Шарлотта непрерывно размахивала руками, указывая попеременно то на Тесс, то на Натаниэля. Тесс, уже валившаяся с ног от усталости, могла только гадать, чего же добивается миссис Бранвелл.
Впрочем, это было неважно. Тесс села на пол, обняла брата, снова впавшего в беспамятство. Сумеречные охотники бродили по залу, рисуя друг на друге целебные руны. Как только нужная метка появлялась на коже, раны начинали затягиваться почти так же быстро, как у вампиров. Тесс смотрела на все это с изумлением, обводя зал рассеянным взглядом, пока ей на глаза не попался Джем. Тот медленно расстегнул рубашку, обнажив длинный ярко-красный порез на плече. Пока Уилл рисовал чуть ниже раны целебную руну, Джем, стиснув зубы, смотрел куда-то в сторону.
Закончив руну, Уилл подошел к Тесс. В руке у него была влажная тряпица, но он до сих пор так и не удосужился стереть кровь с лица и шеи.
– Вижу, вы снова стали собой, – проговорил он.
Тесс опустила глаза и поняла, что он прав: в какой-то момент она, сама того не заметив, отпустила Камиллу и вернула свой настоящий облик. Надо же было так устать, чтобы не почувствовать, как в груди у нее снова забилось сердце!
– Не знал, что вы умеете стрелять, – добавил Уилл.
– Я и не умею, – пожала плечами Тесс. – Но, думаю, Камилла умеет. Все это получилось… само собой. – Она прикусила губу. – Но это неважно… я ведь все равно промахнулась.
– Мы редко используем огнестрельное оружие, – пояснил Уилл. – Если вырезать руны на стволе пистолета, они не дадут пороху вспыхнуть. Почему – никто не знает. Генри в свое время ломал голову над этой загадкой, но так и не разобрался. А поскольку демона можно убить только оружием, на котором есть руны, или клинком серафима, от пистолетов для нас толку мало. Положим, вампиры действительно умирают, если прострелить им сердце, а вервольфа можно ранить серебряной пулей, но если промахнешься, только сильнее их разозлишь. Так что рунические клинки незаменимы. Если ранить таким вампира, ему будет куда труднее восстановиться.
Тесс посмотрела Уиллу в глаза:
– А это не тяжело?
Он отбросил тряпицу, испачканную кровью, и уточнил:
– Что именно?
– Убивать вампиров, – пояснила Тесс. – Они, конечно, не люди, но так похожи на людей. Они чувствуют то же, что и люди. Так же кричат и истекают кровью. Не тяжело вам их убивать?
Уилл стиснул зубы.
– Нет, – ответил он. – И если бы вы на самом деле знали о них хоть что-то…
– Камилла чувствует то же, что и люди, – стояла на своем Тесс. – Она умеет и любить, и ненавидеть.
– И она все еще жива. У каждого есть право выбора, Тесс. Все эти вампиры, которые пришли сюда сегодня вечером, сделали свой выбор. – Он посмотрел вниз, на Натаниэля, голова которого лежала на коленях Тесс. – И ваш брат, полагаю, тоже сделал его в свое время, – иначе он бы тут не оказался.
– Я не понимаю, почему де Куинси хотел его убить, – тихо сказала Тесс. – Ума не приложу, что он такого натворил, чтобы навлечь на себя гнев вампиров.
– Тесс! – Шарлотта, снова ставшая похожей на крошечную безобидную птичку, подбежала к ним, чуть запыхавшись. – Нам разрешено отвезти вашего брата в Институт. Вампиры наверняка накачали его наркотиками. И можно не сомневаться, он уже был укушен. Если мы срочно не примем меры, он может обратиться… Одним словом, в больнице для простецов ему не помогут, а у нас, по крайней мере, его смогут осмотреть Безмолвные Братья. Бедняжка…
– Бедняжка? – возмущенно повторил Уилл. – Да он же сам во все это ввязался! Никто не заставлял его связываться с обитателями Нижнего Мира.
– Ох, Уилл, – Шарлотта смерила юношу холодным взглядом. – Неужели в тебе нет ни капли сочувствия?
– О господи! – вздохнул Уилл, переводя взгляд с Шарлотты на Натаниэля и обратно. – Почему при виде раненого мужчины все женщины так глупеют?
Тесс сердито прищурилась:
– Прежде чем спорить, вам для начала стоило бы привести себя в порядок. Вы до сих пор весь в крови.
Уилл закатил глаза и поплелся прочь, что-то бормоча себе под нос. Шарлотта с улыбкой посмотрела на Тесс:
– Честно признаться, мне нравится, как вы справляетесь с Уиллом.
Тесс покачала головой:
– Справиться с Уиллом невозможно.
Было решено, что Тесс и Натаниэль поедут с Генри и Шарлоттой в городском экипаже, а Уилл, Джем и Томас – в экипаже поменьше, который Шарлотте одолжила ее тетя. Лайтвуды и прочие члены Конклава останутся в доме де Куинси, чтобы как следует его обыскать и уничтожить следы побоища. Уилл тоже хотел остаться и принять участие в поисках, но Шарлотта была непоколебима. Он наглотался крови вампира и должен был вернуться в Институт как можно скорее, чтобы начать лечение.
Однако, увидев Уилла, испачканного в крови и пепле, Томас запретил ему садиться в экипаж и пошел за мокрой тряпкой. Прислонясь к дверце экипажа, Уилл наблюдал, как члены Конклава снуют, словно муравьи, по дому де Куинси. Наконец, Томас вернулся, и Уилл, что-то возмущенно проворчав, принялся чистить свой костюм. Томас, в свою очередь, облокотился на дверцу, и экипаж покачнулся под его весом.
Шарлотта всегда хвалила Томаса, когда тот тренировался вместе с Джемом и Уиллом. Из тощего, костлявого ребенка Томас превратился в такого крупного мужчину, что портные приходили в ужас, снимая с него мерки. Не будучи нефилимом, он, возможно, уступал Уиллу как боец, но чисто физической силой далеко превосходил его.
Уилл прекрасно помнил тот день, когда Томаса впервые привели в Институт. Мальчик родился в семье, много лет служившей нефилимам верой и правдой. Он появился на свет настолько слабым и хрупким, что казалось, долго он не протянет. Когда ему исполнилось двенадцать и его отослали в Институт, он выглядел от силы на девять. Уилл тогда потешался над Шарлоттой, решившей все-таки взять Томаса в услужение, но в глубине души он был рад, что в доме появится его ровесник, который сможет стать ему товарищем по играм. И они действительно подружились – насколько вообще возможна дружба между Сумеречным охотником и слугой, но как только в Институт приехал Джем, Уилл сразу позабыл о друге. Томас, впрочем, не затаил на него обиды и всегда обращался с Уиллом так же дружелюбно, как и со всеми.
– Вот смотрю я на это дело и кумекаю: черт знает что ведь творится, экую суматоху учинили, – а никто из соседей даже за ухом не почешет, – проговорил Томас, окидывая взглядом улицу.
Шарлотта всегда требовала, чтобы в стенах Института говорили «как положено», и у Томаса ист-эндский выговор то появлялся, то исчезал, в зависимости от того, помнил он о ее наставлениях или нет.
– Чары очень сильные, – пояснил Уилл, оттирая копоть с лица и шеи. – К тому же, сдается мне, на этой улице живет не так уж много простецов. Думаю, местные догадываются, что совать нос в дела Сумеречных охотников – себе дороже.
– А и верно, ты умеешь навести на людей жути, – согласился Томас так спокойно, что Уилл заподозрил, что тот над ним потешается. – Смотри, как бы глаз к завтрему не заплыл. Хоть сказал бы кому, пусть ираци тебе нарисуют.
– А может, я хочу себе фингал под глазом, – озорно усмехнулся Уилл.
Томас ухмыльнулся в ответ и вскочил на козлы. Уилл тем временем принялся тереть тряпкой руки и настолько увлекся, что не заметил, как к нему приближается Габриель Лайтвуд. Улыбка превосходства играла на его губах.
– Молодец, Эрондейл. Не у каждого бы получилось устроить такой пожар, – заметил Габриель. – И как удачно, что за тобой есть кому прибраться, – а не то в твоем пожаре сгорели бы все наши планы… вместе с ошметками твоей репутации.
– Ты что, намекаешь, что хоть какие-то ошметки репутации у меня все-таки есть? – с деланным ужасом поинтересовался Уилл. – Наверно, я что-то делаю плохо. Вернее, наоборот – делаю слишком мало плохого. – И с этими словами он ударил кулаком в дверцу экипажа. – Эй, Томас! Едем немедленно в ближайший бордель! Я жажду скандала и дурной компании.