Томас фыркнул и пробормотал что-то наподобие «какая чушь».
Габриель помрачнел:
– Есть в этом мире хоть что-нибудь, к чему ты относишься серьезно?
– Что-то не припомню такого.
– Знаешь, а ведь было время, когда я думал, что мы можем стать друзьями, Уилл, – задумчиво сказал Габриель.
– Знаешь, а ведь было время, когда я думал, будто я хорек, – эхом откликнулся Уилл. – Но оказалось, что это всего лишь опиумный бред. Ты знал, что от опиума такое бывает? Я-то не знал до этого случая.
– А я до этого случая, – подхватил Габриель, – полагал, что глупые шутки про опиум – не в твоем вкусе… учитывая, в какой ситуации находится твой приятель Карстерс.
Уилл заметно напрягся, но тон его оставался все таким же насмешливым:
– Ты имеешь в виду его болезнь?
Габриель растерянно моргнул:
– Что?
– А разве это не ты назвал его больным? Тогда, в Институте? Его «болезнь»… – Уилл отшвырнул пропитанную кровью тряпку. – И ты еще удивляешься, почему мы с тобой не стали друзьями.
– Я только хотел понять, – понизив голос, произнес Габриель, – есть ли надежда, что ты когда-нибудь решишь, что с тебя хватит.
– Чего именно?
– Есть ли надежда, что ты когда-нибудь начнешь вести себя как должно?
Уилл скрестил руки на груди, и глаза его опасно засверкали.
– Нет, Габриель, с меня не хватит никогда, – ответил он. – Кстати, именно это мне сказала твоя сестра, когда…
Внезапно дверца экипажа распахнулась, Наружу высунулась рука, ухватила Уилла за воротник и втащила его внутрь. Дверца захлопнулась, а Томас, выпрямившись на козлах, ударил кнутом. Экипаж покатил по ночной улице, а Габриелю только и оставалось, что проводить его яростным взглядом.
– Зачем ты это делаешь? – спросил Джем, втащив Уилла в экипаж и усадив напротив себя. Его серебристые глаза сверкали в полумраке, а руки покоились на трости, зажатой между коленями. Эта трость с набалдашником в виде головы дракона принадлежала еще отцу Джема и была изготовлена специально для него оружейником из Пекина, работавшим на Сумеречных охотников. – Зачем ты цепляешься к Габриелю Лайтвуду? С какой целью?
– А ты не слышал, что он о тебе говорил?
– Какая разница, что он обо мне говорит? Так думают все. Ему просто хватает духу высказать то, о чем другие молчат… – Джем подался вперед и положил подбородок на руки. – Знаешь, я не могу все время выступать заменой твоему инстинкту самосохранения. Рано или поздно тебе придется научиться справляться без меня.
Уилл, как обычно, пропустил это мимо ушей.
– Габриель Лайтвуд угрозы не представляет.
– Тогда не будем больше о нем. Лучше ответь мне на другой вопрос: сколько можно кусать вампиров? И зачем ты вообще это делаешь?
– Они этого не ожидают, – улыбнулся Уилл.
– Разумеется. Они же знают, что случится с тем из нас, кто отведает крови вампира. Видимо, они рассчитывают на твой здравый смысл.
– Как видишь, такая наивность не идет им на пользу.
– Так же, как и тебе. – Джем задумчиво посмотрел на друга. Он был единственным, кто мог общаться с Уиллом, никогда не выходя из себя. Самое большее, что он мог испытать от выходок Уилла, – легкое раздражение. – Но что у вас там произошло? Мы ждали сигнала…
– Фосфорина подкачала. Вместо того, чтобы дать вспышку света, она подожгла занавески.
Джем подавился смехом.
– Что тут смешного? – возмутился Уилл. – Я не знал, появитесь вы вовремя или нет.
– Ты думал, мы не появимся, когда увидим, что начался пожар? – Джем вытаращил глаза. – В конце концов, кто их знал, что они там затеяли? Может, они решили поджарить тебя на вертеле!
– А Тесс, глупое создание, должна была уйти с Магнусом, а вместо этого…
– Там был ее брат, беззащитный, прикованный к стулу, – заметил Джем. – Я бы на ее месте тоже не ушел.
– По-моему, ты просто не понимаешь, что я хочу сказать.
– Если ты хочешь сказать, что там была хорошенькая девушка и она тебя отвлекала, то да, я все понимаю.
– Ты думаешь, она хорошенькая? – удивился Уилл: Джем редко позволял себе высказывать подобные мнения.
– Да, и ты тоже так думаешь.
– На самом деле я не заметил.
– Заметил. И я заметил, что ты заметил, – улыбнулся Джем. Несмотря на то что юноша выложился в битве с вампирами, сейчас он выглядел бодрее обычного. На его щеках играл румянец, глаза сверкали ярким серебром. А между тем бывали времена, когда болезнь обострялась, и тогда глаза его тускнели, выцветали почти до белизны, и только крошечная черная точка зрачка оставалась в центре, словно крупица черной золы на снегу. Бывали времена, когда Джем начинал бредить. В такие минуты Уилл крепко держал его, пока Джем метался по кровати, закатывая глаза и выкрикивая что-то непонятное на чужом языке. И каждый раз Уиллу казалось, что этот приступ станет последним. Иногда думал о том, что будет делать после смерти Джема, но не мог себе этого вообразить – точно так же, как не мог заставить себя оглянуться назад и вспомнить, как он жил без Джема, когда тот еще не приехал в Институт. И о том, и другом долго думать было невозможно.
Однако случались и удачные дни, как сегодня, когда Уилл смотрел на Джема и не видел никаких признаков страшной болезни. Тогда он задавался вопросом: каково было бы жить в таком мире, где Джем был бы здоров? Но и об этом он не мог думать долго. Мысли об этом всякий раз возвращали Уилла к той ужасной черной дыре в его собственной душе, где рождался страх, откуда исходил голос ужасных предчувствий, заглушить которые можно было только гневом, болью и острым ощущением риска. – Уилл, – прервал его невеселые размышления голос, – ты слышал хоть одно из того, что я сказал за последние пять минут?
– Нет.
– Мы можем не говорить о Тесс, если ты не хочешь.
– Дело не в Тесс… – И это была правда. Уилл совсем не думал о Тесс. Он уже почти научился о ней не думать: всего-то и нужно, что принять решение и твердо его держаться. – У одного из вампиров был раб… Человек. Он бросился на меня, и я его убил, – продолжал Уилл. – Убил не раздумывая. А ведь это был всего лишь глупый мальчишка, и вот теперь он мертв.
– Рано или поздно он бы стал вампиром, – заметил Джем. – Это просто вопрос времени.
– Он был всего лишь глупым мальчишкой, – повторил Уилл и отвернулся к окну, хотя из-за ярко горевшего в экипаже колдовского света не увидел ничего, кроме собственного отражения в оконном стекле. – Когда мы приедем домой, я напьюсь, – добавил он. – Думаю, мне это необходимо.
– Нет, не напьешься, – возразил Джем. – Ты знаешь, что будет, когда мы приедем домой.
Уилл нахмурился, понимая, что Джем прав.
Тесс сидела на бархатном сиденье экипажа напротив Генри и Шарлотты, которые шепотом обсуждали события прошедшего вечера. В бою погибли всего двое Сумеречных охотников, но де Куинси удалось сбежать, и это было очень плохо. Шарлотта волновалась, опасаясь недовольства Конклава. Генри пытался ее успокоить, но тщетно. А у Тесс уже не оставалось сил ни на что: сейчас она даже думать не хотела о том, что было и что будет.
Рядом с ней полулежал Натаниэль. Его голова снова покоилась у нее на коленях. Рукой, затянутой в перчатку, девушка поглаживала его грязные, спутанные волосы.
– Нат, – прошептала она очень тихо, чтобы Шарлотта не услышала. – Теперь все будет хорошо. Все будет хорошо.
Ресницы Натаниэля затрепетали, глаза приоткрылись. Юноша поднял руку – ногти сломаны, суставы распухли и покраснели – и с трудом коснулся руки сестры. Их пальцы сплелись.
– Не уходи, – пробормотал он и снова закрыл глаза. – Останься со мной, Тесси…
Никто больше не называл ее «Тесси», кроме брата. Она закрыла глаза, с трудом сдерживая слезы. Ей не хотелось, чтобы Шарлотта – или вообще хоть кто-то из Сумеречных охотников – увидел, как она плачет.
12Кровь и вода
Я коснуться ее не посмею,
Чтобы губы не сжег поцелуй…
Софи и Агата ждали их на крыльце с фонарями. Кое-как выбравшись из экипажа и спотыкаясь от усталости на каждом шагу, Тесс поплелась к дому. Софи подбежала, чтобы помочь ей идти. Шарлотта и Генри взвалили Натаниэля на плечи и чуть ли не волоком потащили его по двору. Когда они добрались до крыльца, снова раздался грохот колес – это приехали Уилл с Джемом. «Свои!» – громко крикнул Томас, и экипаж остановился.
Только Джессамины нигде не было видно – впрочем, Тесс ничуть этому не удивилась.
Они разместили Натаниэля в спальне, очень похожей на комнату Тесс – с такой же массивной мебелью из темного дерева, такой же кроватью с балдахином, таким же платяным шкафом. Когда Шарлотта и Агата уложили Натаниэля, Тесс рухнула на стул у его кровати. Натаниэль метался в лихорадочном бреду. Тихие голоса, какие всегда раздавались в комнате больного, снова зазвучали вокруг Тесс. Шарлотта говорила о Безмолвных Братьях, Генри что-то отвечал… Потом появилась Софи, которая буквально впихнула Тесс в руку чашку с чем-то горячим и кисло-сладким. От этого напитка девушка мгновенно ожила: кровь быстрее побежала по венам, в голове прояснилось. Вскоре Тесс уже смогла поднять голову и оглядеться. Как ни странно, кроме нее и Натаниэля, в комнате уже никого не было. Все ушли.
Тесс снова посмотрела на брата. Лицо его все еще было бледным, как мел, и опухшим от синяков, спутанные волосы разметались по подушке. На девушку нахлынули горькие воспоминания о том, каким ее брат был в давние времена: всегда такой аккуратный, такой красивый, с тщательно уложенными волосами, с белыми, без единого пятнышка, манжетами, в начищенных до блеска ботинках… Нынешний Натаниэль ничем не напоминал себя прежнего – веселого, полного сил, улыбчивого юношу, который, бывало, подхватывал ее и принимался кружить в танце по комнате, напевая себе под нос от чистой радости, что оба они живы и счастливы.