Он сказал:
– Почему ты сегодня забралась в мою машину?
Ответ она держала наготове:
– Ты ехал прямо в морг, а я отправила тебя в объезд. Тебе нужно учиться. Ходить, говорить, держать пистолет. Ты сегодня смахивал на мальчишку в очереди за грошовым билетиком в кино.
– Да…
– Я еще не закончила. Помнишь Рики Вольфа?
– Еще бы!
– Я была с ним, – сказала она. – Пять лет.
Имя Рики Вольфа громыхнуло, как удар молота. Рики Вольф – легенда, матерый бандит. Никому не удалось доказать его вину. Он не знал меры ни в джине, ни в крови.
Она стояла и рассказывала о нем.
– Шесть недель назад его убили. В Айове. Тело бросили в реку. Единственное, что указывало на то, что это был он, – его бумажник. У них не было отпечатков его пальцев. – Она тяжело задышала. – Вот я и поехала снова на запад, в Калифорнию. Затаилась, поработав официанткой…
– Потом объявился я.
– Да. Как только я тебя заприметила, я поняла, что тебе нужен наставник, а не то окочуришься раньше времени. Рики был не такой. Когда он мне повстречался, он уже был натасканный. А мне всегда хотелось объезжать новичков.
Она повернулась к нему:
– Твоя жизнь чего-то стоит, пока с тобой рядом достойная женщина. Если она взбалмошная, распущенная, капризная, глазом не успеешь моргнуть, как окажешься в морге. Она не даст тебе трезво мыслить. – Она продемонстрировала ему свои крепкие белые пальцы. – Для кошки мои ногти коротко стрижены. Я не исцарапаю тебе спину. Так что… тебе решать. Умереть сегодня или через четыре года?
– Вот, значит, как у вас заведено?
– Именно так.
У него вдруг случился срыв. Сам не зная почему, он трепетно заключил ее в свои объятия.
– Я рад, что ты пришла. Мне бы не хотелось провести эту ночь в одиночку.
Она поцеловала его, почти неуклюже, и ему показалось, что ощутил ее дрожь глубоко внутри.
Затем она отвесила ему пару сильных оплеух.
– Поцелуй – за одно! Пощечина – за другое! Ты мужчина, а не малое дитя! Запомни: если хочешь остаться со мной, повзрослей!
Он перестал трястись.
В его ноздрях явственно возник теплый чистый запах ее тела, не испорченный дешевенькими духами.
Он дождался, пока она сделает первый шаг.
– Я уже не дитя… – сказал он.
Их ступни зашуршали по сухому песку.
Глава 2Босс Лос-Анджелеса
Его разыскивали. Впервые в его жизни за ним по-настоящему охотились. Те же люди, которые вытолкнули его в трущобы, уморили голодом его родителей, обрекли его на угольные шахты, отказывали ему в грошах на кофе, теперь пришли в ужас от его существования, забеспокоились о его благополучии и о том, что он собирался предпринимать каждый день.
Гневными, резкими движениями Брогман разорвал утреннюю газету вдоль, поперек и опять вдоль.
Джулия поставила дымящийся кофейник на стол в номере мотеля и повелела ему:
– Выпей. И перестань читать газеты. Они врут, как дышат.
Он оглядел свои большие загорелые руки и пистолет, поблескивающий на синей скатерти.
– Ради бога, Джулия. Я же не преступник. Я человек.
– Конечно. Мы оба человеки. Сам понимаешь, самосохранение.
Он научился ходить солидно, выпрямившись, втянув живот. Она научила его быстрее говорить, стремительно, самым безопасным способом выхватывать пистолет, ближе прижимать пистолет к телу, чтобы его заметили лишь несколько человек. Она могла бы книгу написать про банки. Она написала эту книгу на своем языке для него. Существовали приемы ударов по нервам острым, как нож, ребром ладони, чтобы вырубить человека, как пистолетом… она показывала ему, как это делается. На верхней губе у него появились светлые усы. На затылке отросли русые волосы, причем так, как приказала она.
По большей части они занимались актерством и репетировали.
Во сне ее чеканный голос опять и опять наставлял его:
– Нет, нет, Джонни! Не так, а вот так!
В тот день, когда Джулия купила новый автомобиль и отправилась в Викторвиль, Брогман, обливаясь потом в комнатушке два на четыре, копался в ее дорожном саквояже, вытаскивая носовые платки, помаду, пачку фотографий.
Высыпав снимки из конверта, он разложил их рядком под солнцем на покрывале. Ему понадобилась минута, чтобы осознать, что он видит.
Сначала показалось, что на фото изображен он.
Вот он стоит возле седана в темном костюме. Было нечто в черном сукне, облачающем его длинные, мускулистые конечности. Что-то такое в осанке наводило на размышления. А этот снимок. Он. Почти. В походных брюках, на непокорную шевелюру нахлобучена помятая шляпа. И последний снимок – Джулия обнимает мужчину, который и не похож на Джонни Брогмана и вместе с тем похож.
Он был ошеломлен, словно его тело оказалось одновременно в двух местах.
– Черт возьми, – прошептал он.
Спустя несколько минут, пока он все еще разглядывал фото, дверь распахнулась. Резкий силуэт Джулии стоял в квадрате солнечного света. На ее лице едва дрогнули мускулы, выдав удивление. Затем она захлопнула дверь, упершись рукой в бок.
– Узнаешь себя?
– Это не я.
– Достаточно похоже на тебя, чтобы стоить сотню тысяч, если быстро провернуть дельце. Миллион – если продержаться пару лет. Эти фотки были сделаны, когда ты был боссом Лос-Анджелеса, и если не заколачивал по двадцать тысяч в месяц, то считалось, что дела идут очень плохо.
Он сидел в ожидании.
Она медленно вышла вперед, с глазами, исполненными странного резкого света. Ее голос походил на распевную молитву:
– Рики Вольф больше не мертв. Он восстал из могилы, в этой самой комнате, здесь, сидит и сам об этом не догадывается. Он возвращается. Возвращается в Лос-Анджелес, чтобы снова стать боссом. – Она посмотрела на черты его лица, и ее глаза загорелись янтарем. – Что скажешь, Рики Вольф?
До него все дошло. Дошел смысл ее слов, который был как тычок в зубы. Он отшатнулся и закричал:
– Я знаю, что у тебя на уме, и это не пройдет!
– Пройдет. Должно пройти!
– Людей не облапошишь! Такое бывает во сне, в книжках. Никто не поверит, что я – это он. Я не похож на него! Нам это с рук не сойдет. Такого не бывает!
– Бывает, Рики Вольф, бывает!
– Черта с два бывает. – Он привстал.
Она трижды сильно отхлестала его по щекам. Ее губы дрожали, глаза почти обезумели.
– Бывает. С нами!
Новый темный костюм сидел как пересаженная кожа. С одной стороны костюм слегка выпирал: так носил пистолет Рики Вольф. Высокие каблуки прибавляли Брогману роста. Он научился говорить, слегка шепелявя, пожевывать сигару, но Джулии он сказал:
– Говорю же тебе, ничего не получится. Я не похож на него. Только на мгновение, при тусклом освещении, если бросить мимолетный взгляд. Ты свихнулась. Хочешь убить нас обоих!
– Заткнись! – прошипела она. – А не то я начну убивать прямо сейчас.
Он яростно стискивал зубами сигару.
Нужно было усвоить перечень фактов, имен и алиби, которыми Джулия пичкала его. Листки опадали с календаря, как при сильном ветре. Затем однажды Джулия подняла кружку пива, желтого, как ее глаза, и сказала подобревшим голосом:
– Завтра – великий день. Лос-Анджелес, мы идем. – Она пригубила пиво. – Каково быть Рики Вольфом?
Его рука задрожала. Он посмотрел на искаженное отражение своего лица в коричневой полупустой бутылке. Сигара. Усы. Ему хотелось выпалить: «Это не сработает. Такими старыми трюками никого не проведешь». Но ее взгляд, раскаленный, как расплавленное золото, заставил его промолчать.
Она заговорила, почти что про себя:
– Не знаю, на что это было похоже в тот день, в банке. Ты стоял. И что-то в твоей осанке, в лице напоминало Рики, только в немного другой, новой упаковке. Боже, как меня передернуло!
Он подумал, что это было бы красивым жестом – он звякнул свою кружку об ее кружку.
– Давай выпьем за нашу новую жизнь… вместе.
Она вознегодовала.
– Нет! – взорвалась она. – Это я должна говорить такие вещи. Сколько можно повторять!
Глядя на нее, силясь понять, что происходило под ее рыжей шевелюрой, он покорно выпил свое пиво.
Наверное, хорошо, что всю дорогу до Лос-Анджелеса машину вела она. Денек так и просился на открытку. Она давила на скорость, не снижая, когда это было безопасно. Ее волосы развевались, как алое знамя… Они свернули на углу Спринг-стрит и Третьей, припарковались и направились в букмекерскую контору – два темных костюма отражались в витринах магазинов. Он ничего не понимал. Это было безумием, но ему нравилось.
Брогман знал это место по язвительным описаниям Джулии. Огромный, тускло освещенный магазин, пропахший ветхими макулатурными журналами и старинными книгами, сложенными в затхлые пирамиды. В полумраке слоняются люди, в двадцати проходах и на сотнях столов трезвонят телефоны.
В этом пропыленном заведении, где хилые оголенные лампочки свисали с высоких потолков, крупнейший беговой тотализатор Лос-Анджелеса прятал свои прибыли и заманивал простаков.
Врата ада. Брогман чувствовал, как колотится его сердце. Что, если он забудет цифры и факты, имена и слова…
Джулия втолкнула его внутрь. Понадобилось время, чтобы глаза привыкли к темноте после солнечного света. Лица расплывались в сумраке, и его жесткие каблуки гремели словно костяшки. Он следовал за угрюмой рыжеволосой женщиной походкой враскачку.
Многие сидящие мужчины встрепенулись, многие читающие оторвались от чтива, многие говорящие придержали языки за зубами, многие курильщики раздавили окурки. Все напоминало бросок булыжника в стоячий пруд и расходящиеся туда-обратно круги.
– Рики! Боже мой, парни! Это он!
– Рики?
– Померещилось!
Зашумели заерзавшие тела, заметались тени, а потом один голос отчетливо произнес:
– Это не Рики Вольф. – И повторил: – Это не Рики.
Сказано было категорично.
Брогман ощутил, как пистолет выскользнул из его руки, как напуганное животное. Его дыхание свистело в ноздрях. В воцарившейся тишине он встал как вкопанный, и раздавалось только цоканье высоких каблучков Джулии на дощатом полу, которое тоже медленно, словно застыв от страха, прекратилось.