Шарлотта остановилась, ее сердце сжималось от сострадания.
— Нет ли…
— Ты знаешь, что нет ничего. — Он опустил руку, кровь на его рукаве была как обвинение, и улыбнулся ей милейшей улыбкой. — Дорогая Шарлотта, — сказал он. — Ты всегда была кем-то вроде старшей сестры, на которую я всегда мог надеяться. Ты знаешь это, не так ли?
Шарлотта смотрела на него с открытом от удивления ртом. Это было так похоже на прощание, она просто не смогла бы ответить. Он повернулся и своей обычной легкой походкой пошел по направлению к выходу из комнаты. Она наблюдала за тем, как он идет, говоря себе, что это ничего не означало, что ему не стало хуже, чем было, что у него по-прежнему есть время. Она любила Джема, как и любила Уилла, так же, как она не могла не любить их всех, и мысль потерять его разбивала ее сердце. Не только из-за своей собственной потери, но и из-за потери Уилла.
Если Джем умрет, она не могла не чувствовать это, он заберет с собой все человеческое, что еще есть в Уилле.
Была почти полночь, когда Уилл вернулся в Институт. Начался дождь, когда он был на полпути на Треднидл-стрит. Он укрылся под тентом Дин и Сын Паблишерс, чтобы застегнуть жакет и туго замотать шарф, но дождь уже попал в его рот — крупные ледяные капли, которые были на вкус, как древесный уголь и ил. Он сгорбил плечи из-за игольчатых жал дождя, когда покидал укрытие под тентом и прошел мимо Банка, направляясь к Институту.
Даже после стольких лет проведенных в Лондоне, дождь заставлял его думать о доме. Он все еще помнил, как идет дождь в сельской местности Уэльса, его вкус свежей зелени, как чувствуешь себя, скатываясь снова и снова вниз по холму, а трава забивается в твои волосы и одежду. Если он закрывал глаза, он мог услышать смех его сестры, эхом звучащий в его ушах.
«Уилл, ты испортил свою одежду. Уилл, мама будет в ярости»…
Уилл задавался вопросом, сможет ли он когда-нибудь стать настоящим Лондонцем, если в самой его крови запечатлелись воспоминания о больших открытых пространствах, бесконечности неба и чистом воздухе. А не эти узкие улицы, забитые людьми, не эта лондонская пыль, которая забивается всюду — в твою одежду, покрывает тонким слоем твои волосы и спадает на заднюю часть шеи — и не этот запах грязной реки.
Он уже дошел до Флит-Стрит. Темпл Бар был виден в отдалении сквозь туман. Улица была скользкой из-за дождя. Экипаж прогрохотал мимо, разбрызгивая колесами грязную вводу на тротуар, когда он нырнул в аллею между двумя зданиями. Теперь он уже мог видеть шпиль Института в отдалении.
Они, конечно же, уже закончили ужинать, подумал Уилл. Все будет уже убрано. Бриджет будет спать. Он мог бы пробраться в кухню и взять еду, хлеб, сыр и холодный пирог. В последнее время он пропустил много замечательных ужинов, и если быть правдивым с самим собой, этому есть только одна причина. Он избегал Тессу. Он не хотел избегать ее, на самом деле, сегодня днем он потерпел в этом неудачу, сопровождая ее не только на тренировку, но также и позже в гостиную. Иногда он задавался вопросом, совершал ли все эти действия просто, чтобы проверить себя. Чтобы увидеть, исчезнут ли чувства.
Но они не исчезли. Когда он видел ее, он хотел быть с ней. Когда он был с ней, он жаждал дотронуться до нее. Когда он дотрагивался хотя бы до ее руки, он хотел обнять ее. Он хотел чувствовать ее возле себя, так же, как это было на чердаке. Он хотел узнать вкус ее кожи и запах ее волос. Он хотел заставить ее смеяться. Он хотел сидеть и слушать, как она говорит о книгах, до тех пор, пока его уши не отвалятся. Но он не мог хотеть всего этого, потому что у него никогда не было бы всего этого, а было только желание, чтобы никого не привести к страданию и безумию.
Он подошел к дому. Дверь Института раскрылась от его толчка, открывая взору вестибюль, наполненный мерцающим светом. Он подумал о наркотиках, которые принесли ему в притоне на Уайтчепел Хайт Стрит. Блаженное освобождение от желаний или необходимости чего-либо.
Ему приснилось, что он лежал на холме Уэльса с пронзительно голубым небом над головой, и Тесса поднялась на холм и села рядом с ним.
«Я люблю тебя», сказал он и поцеловал бы ее, как будто это была самая естественная вещь на свете. «Ты любишь меня»?
Она улыбнулась ему.
«Ты всегда будешь номер один в моем сердце», сказала она.
«Скажи мне, что это не сон», прошептал он ей, когда она обняла его, и тогда он уже больше не понимал, что было наяву, а что во сне.
Он сбросил пальто, когда он поднимался по лестнице, встряхивая мокрыми волосами. Холодная вода стекала с задней части его рубашки, делая спину влажной, что заставляло его дрожать. Драгоценный пакет, который принес от ифритов, лежал в кармане его штанов. Он скользнул рукой карман, дотронулся до пакета пальцем, просто чтобы быть уверенным. В коридорах горел приглушенный ведьмин свет. Он был на полпути в первом из них, когда остановился.
Дверь Тессы была здесь, он знал, напротив двери Джема. И там, напротив ее двери, стоял Джем, хотя стоял это, возможно, неправильное слово. Он шагал взад и вперед, «протирая ковер», как сказала бы Шарлотта.
— Джеймс, — сказал Уилл, больше удивленный, чем что-либо еще. Голова Джем взметнулась вверх, и он тут же попятился от двери Тессы, отступая к своей. Его лицо стало холодным.
— Я полагаю, что мне не следует удивляться, обнаруживая тебя, бродящим в холле в любое время.
— Я думаю, что мы можем согласиться, что это скорее не в твоем характере, — сказал Уилл. — Почему ты не спишь? С тобой все нормально?
Джем бросил последний взгляд на дверь Тессы и затем повернулся лицом к Уиллу.
— Я собирался извинится перед Тессой, — сказал он. — Я думаю, что моя игра на скрипке не давала ей заснуть. Где ты был? Снова свидание с Шестипалым Найджелом?
Уилл улыбнулся, но Джем не ответил ему тем же.
— Вообще-то, у меня есть кое-что для тебя. Пойдем в твою комнату. Я не хочу тратить всю ночь на стояние в холле.
После минутного колебания Джем пожал плечами и открыл дверь. Он вошел в комнату, Уилл следовал за ним. Уилл закрыл и запер дверь, когда Джем бросился в кресло. В камине был огонь, но он догорел до светло-красно-золотых углей. Он посмотрел на Уилла.
— Что это… — начал он и согнулся почти вдвое, охваченный приступом жестокого кашля. Он прошел быстро, прежде чем Уилл успел двинуться или заговорить, но когда Джем выпрямился и вытер тыльной стороной руки рот, она оказалась заляпанном кровью. Он посмотрел на кровь без выражения. Уиллу стало плохо. Он подошел к своему парабатаю, доставая носовой платок, который передал Джему и затем серебряный порошок, который он принес с Уайтчепел.
— Вот, — сказал он, чувствуя себя неловко. Он не чувствовал себя неловко рядом с Джемом все пять лет, но не сейчас. — Я вернулся на Уайтчепел и взял его для тебя.
Джем, очистив кровь с руки платком Уилла, взял пакет и уставился на инь-фэн.
— У меня достаточно его, — сказал он. — По крайней мере, еще на месяц. — Он поднял взгляд, а затем внезапная вспышка сверкнула в его глазах. — Или Тесса рассказала тебе?
— Рассказала мне что?
— Ничего. Я рассыпал часть порошка на днях. Мне удалось собрать большую часть. — Джем положил пакет на стол рядом с собой. — В этом не было необходимости.
Уилл сел на скамеечку у подножья кровати Джема. Он ненавидел сидеть здесь, его ноги были такими длинными, что он всегда чувствовал себя, как взрослый пытающийся втиснуться за школьную парту, но он хотел, чтобы его глаза были на одном уровне с Джемом.
— Приспешники Мортмена скупают инь-фэн, поставляемый в Ист-Энд, — сказал он. — Я подтверждаю это. Если у тебя закончится инь-фэн, и он будет единственным человеком, у которого будет запас…
— Мы были бы тогда в его власти, — сказал Джем. — Если бы, конечно, ты не был бы готов дать мне умереть, что было бы разумным планом действий.
— Я бы не был готов. — Резко произнес Уилл. — Ты мой кровный брат. Я поклялся не допустить, чтобы тебе был причинен какой-нибудь вред…
— Оставь в стороне клятвы, — сказал Джем, — и психологическое давление, неужели тебе все это нужно делать со мной?
— Я не знаю, что ты имеешь в виду…
— Я начал задаваться вопросом, способен ли ты пожелать пощадить кого-то, кто страдает.
Уилл слегка качнулся назад, как будто Джем толкнул его.
— Я… — Он сглотнул, ища подходящие слова. Это было так давно, когда он искал слова, которые принесли бы ему прощение, а не ненависть, так давно, когда он пытался представить себя как-нибудь иначе, кроме как в наихудшем свете, что он задался вопросом в этот панический момент, способен ли он еще это сделать. — Я говорил сегодня с Тессой, — сказал он наконец, не заметив, что лицо Джема еще более заметно. — Она заставила меня понять… что то, что я сделал прошлой ночью, непростительно. Хотя, — торопливо добавил он, — я все еще надеюсь, что ты меня простишь. Ради Бога, у меня так плохо получается это.
Джем поднял бровь.
— За что?
— Я пошел в этот притон, потому что я не мог прекратить думать о моей семье, и я хотел, мне было нужно, прекратить думать, — сказал Уилл. — Мне не приходило в голову, что для тебя это может выглядеть, как будто я насмехаюсь над твоей болезнью. Я полагаю, что я прошу прощения за то, что мне не хватило предусмотрительности. — Его голос понизился. — Все совершают ошибки, Джем.
— Да, — сказал Джем. — Но ты совершил их больше, чем большинство людей.
— Я…
— Ты причиняешь боль каждому, — сказал Джем. — Каждому, чьей жизни ты касаешься.
— Только не тебе, — прошептал Уилл. — Я причиняю боль каждому, кроме тебя. Я никогда не хотел причинить тебе боль.
Джем поднял руки, прижимая ладони к глазам.
— Уилл…
— Ты не сможешь никогда простить меня, — сказал Уилл, услышав свой собственный голос, в котором звучали панические нотки. — Я был бы…
— Один? — Джем опустил руки, сейчас он уже криво улыбался. — И кто в этом виноват? — Он откинулся на спинку кресла, его глаза были наполовину прикрыты от усталости. — Я всегда прощал тебя, — сказал он. — Я всегда прощал тебя, даже если ты не извинялся. На самом деле, я и не ожидал, что ты будешь просить прощение. Влияние Тессы, я могу только догадываться.