– Но ты и был ребенком, – заметил Магнус.
– Мне было двенадцать, – сказал Уилл. – Достаточно, чтобы понять, что случилось, когда на следующее утро я проснулся от маминых рыданий. Она была в комнате Эллы. Элла умерла. Родители не позволили мне войти, но я все равно увидел, что стало с сестрой. Она раздулась и позеленела, словно сгнила изнутри. То, что лежало в кровати Эллы, не было похоже на мою сестру. Оно вообще не было похоже на человека. И я знал, что с ней случилось. «Все, кто любит тебя, умрет. И она будет первой». Проклятие сработало. Тогда я понял, что должен бежать от семьи, пока их не постигла та же участь. Ночью я отправился в Лондон.
Магнус открыл рот – и закрыл. Впервые в жизни он не знал, что сказать.
– Как видишь, вряд ли мое проклятие можно назвать чушью. Я видел, что оно делает с людьми. Я уже шесть лет стараюсь уберечь остальных от того, что случилось с моей сестрой. Вы представляете, каково это? – Уилл вцепился в волосы, закрыв лицо руками. – Никого к себе не подпускать. Делать так, чтобы все, кто мог бы тебя полюбить, тебя ненавидели. Я оставил семью, чтобы они меня забыли. И каждый день я должен быть жесток с теми, кто живет рядом со мной.
– Тесс… – перед глазами Магнуса вдруг возникла серьезная сероглазая девушка, которая смотрела на Уилла так, будто он был солнцем, встающим над горизонтом. – Ты думаешь, она тебя не любит?
– Надеюсь, что нет. Во всяком случае, я старался внушить ей совсем другие чувства, – в голосе Уилла звучали одновременно горе, желание и тоска. – Но один раз, когда я думал, что она погибла, я позволил ей увидеть, что чувствую на самом деле. Возможно, после этого ее отношение ко мне изменилось. Но я постарался это исправить. Хочется верить, что сейчас она меня ненавидит.
– А Джем? – спросил Магнус, заранее страшась того, что услышит.
– Джем все равно умрет, – сдавленно ответил Уилл. – Единственный раз я дал слабину. Я убеждаю себя, что если Джем умрет, то не по моей вине. Он ведь страшно мучается. А Элла хотя бы умерла быстро. Может, благодаря мне и ему будет дарована быстрая смерть.
Уилл поднял глаза, наткнулся на осуждающий взгляд Магнуса и прошептал:
– Не могу же я быть совсем один. Джем – все, что у меня есть.
– Ты должен был сказать ему, – ответил чародей. – Уверен, он все равно согласился бы стать твоим парабатаем.
– Я не могу взвалить на Джема свое проклятие! Он сохранил бы все в секрете, но мучился бы, зная, как я страдаю. И еще больше – глядя на то, как я причиняю боль другим. Мне самому противно обижать Шарлотту, Генри и других, противно врать, что по ночам я пропадаю в борделях и кабаках. Но узнай они правду, они начали бы меня жалеть. И тогда…
– То есть ты никому не рассказывал о своем проклятии? Ни единому человеку – за все шесть лет?
– Я не мог. Вдруг простой жалости достаточно, чтобы яд начал действовать? Ведь жалость рождает сочувствие, сочувствие – привязанность, а привязанность…
– А на мой счет у тебя нет опасений? – поднял брови Магнус.
– Что вы можете меня полюбить? – удивленно переспросил Уилл. – Нет, вы же ненавидите нефилимов. К тому же, я полагаю, чародеи умеют ограждать себя от непрошеных чувств. А если я расскажу правду Шарлотте или Генри и они поймут, какой я на самом деле… вдруг они полюбят меня?
– Тогда они умрут, – закончил за него Магнус.
Шарлотта медленно подняла голову и убрала руки от лица.
– Значит, вы понятия не имеете, где он? – спросила она уже в третий раз. – Уилл просто взял и ушел?
– Шарлотта, – терпеливо произнес Джем, – но разве это случается в первый раз?
Они сидели в гостиной, стены которой украшали обои с цветами и виноградными лозами. Софи стояла у камина и ворошила угли кочергой, Генри сидел за столом, перебирая медные инструменты, а Шарлотта расположилась в кресле у огня. Тесс и Джем сидели рядышком на диване, отчего девушке казалось, будто они пришли в гости. Она успела съесть несколько сандвичей, которые приготовила Бриджет, и теперь держала в руках чашку с горячим чаем, медленно согреваясь.
– Мы ведь никогда не знаем, где Уилл пропадает по ночам, – добавил Джем.
– Но сейчас все иначе. Он встретил свою семью впервые за столько лет… Ох, бедный Уилл! – голос Шарлотты дрожал от волнения. – А я-то уже думала, что он начал их забывать…
– Забыть свою семью невозможно, – резко возразила Джессамина. Она сидела перед мольбертом с акварелью и стопкой чистых листов. Недавно Джессамина заявила, что уделяет слишком мало внимания занятиям, подобающим леди, и начала рисовать, вырезать из бумаги, собирать цветочные композиции и играть на пианино в музыкальной комнате. Последнее особенно досаждало Уиллу, который утверждал, что ее унылое пение напоминает ему о церкви.
– Я не это имела в виду, – торопливо ответила Шарлотта. – Конечно, он никогда их не забудет. Но если он станет не так часто их вспоминать, то, быть может…
– Неужто ты думаешь, что он превратится в милого ангелочка? – фыркнула Джессамина. – К тому же он вряд ли сильно беспокоится о своей семье. Иначе зачем он их бросил?
– Что ты такое говоришь? – ахнула Тесс. – Ты не представляешь, что он чувствует. Ты не видела, что с ним творилось в поместье Рейвенскар.
– Поместье Рейвенскар, – пробормотала Шарлотта, уставившись в камин. – Из всех мест, куда они могли направиться…
– Фу-ты ну-ты! – сердито посмотрела на Тесс Джессамина. – Его семья хотя бы жива! Готова поспорить, он ничуть не расстроился, просто притворялся, как и всегда.
Тесс обернулась к Джему в поисках поддержки, но тот, не отрываясь, глядел на Шарлотту.
– Вы знали, что семья Уилла переехала? – напряженным голосом спросил он.
Шарлотта подняла голову и вздохнула.
– Джем…
– Шарлотта, это важно.
Глава Института оглянулась на жестянку с лимонными леденцами, которая стояла на столе.
– Когда родители Уилла приехали в Институт и он не захотел с ними встречаться… я умоляла его выйти к ним хоть на минуту. Он отказался. Я говорила, что он больше никогда с ними не увидится. И предупредила, что не смогу даже передать ему весточку от них. А Уилл взял меня за руку и сказал: «Пожалуйста, пообещайте, что сообщите мне, если они умрут. Пообещайте, Шарлотта». – Глава Института смотрела на свои руки, судорожно сминавшие ткань платья. – Весьма странная просьба из уст двенадцатилетнего мальчика. Но я пообещала.
– То есть все эти годы вы приглядывали за Эрондейлами? – спросил Джем.
– Я наняла для этого Рагнора Фелла. Три года ничего не происходило, а на четвертый он пришел и сказал, что Эрондейлы переехали. Оказалось, Эдмунд – отец Уилла – проиграл дом в карты. Это все, что Рагнору удалось выяснить. Им пришлось переехать, и он потерял их след.
– Но Уиллу вы ничего не сказали? – уточнила Тесс.
– Нет, – покачала головой Шарлотта. – Он просил сообщить, если они умрут. Но какая ему польза знать, что они остались без крыши над головой? К тому же, Уилл никогда о них не упоминал…
– Но он ничего не забыл! – сказал Джем с таким жаром, что Шарлотта отпустила несчастное платье.
– Не стоило мне ничего ему обещать, – горько проговорила она. – Это нарушение Закона.
– Если Уилл на самом деле чего-то хочет, ему невозможно отказать, – тихо ответил Джем.
В гостиной воцарилась тишина. Шарлотта сидела, плотно сжав губы; глаза ее подозрительно блестели.
– Он ничего не сказал перед тем, как сбежать?
– Нет. Просто встал и свалил, – посетовала Тесс и, заметив непонимающие взгляды, поторопилась добавить: – То есть встал и сбежал, простите мой американский, – пошутила она.
– А мне нравится, – улыбнулся Джем. – Звучит, будто он свалился с поезда. По сути, так оно и было. Уилл протолкался через толпу и умчался куда-то, чуть не сбив с ног Сирила, который приехал нас встречать.
– Бред какой-то, – простонала Шарлотта. – Почему семья Уилла живет в доме, который прежде принадлежал Мортмейну? Что они делают в Йоркшире? Я и помыслить не могла, что поиски приведут нас туда. Но мы искали Мортмейна – и нашли Сейдов. Потом опять вернулись к поискам Мортмейна – и нашли Эрондейлов. Он взял нас в кольцо, как проклятый уроборос. Не зря это чудище стало его символом.
– А вы можете снова обратиться за помощью к Рагнору Феллу? – спросил Джем. – Если Мортмейн как-то связан с Эрондейлами, то…
– Конечно, я сейчас же ему напишу! – встрепенулась Шарлотта.
– Мне вот что непонятно, – задумчиво произнесла Тесс. – Прошение о возмещении подали в 1825-м, и просителю на тот момент было двадцать два года. Значит, сейчас Мортмейну должно быть семьдесят пять, но выглядит он лет на сорок в лучшем случае.
– Можно продлить молодость при помощи темной магии, – медленно ответила Шарлотта. – В Белой книге, кстати, есть нужные заклинания. Потому-то и считается преступлением, если она попадает в руки кому-либо, кроме членов Конклава.
– А вся эта история с унаследованной от отца судоходной компанией? – вспомнил Джем. – Думаете, он воспользовался вампирской уловкой?
– Вампирская уловка? – повторила Тесс, тщетно пытаясь сообразить, упоминалось ли об этом в Кодексе.
– Способ, позволяющий вампирам сохранять и накапливать богатство, – пояснила Шарлотта. – Когда вампиры слишком долго живут в одном месте, и люди начинают замечать, что они не стареют, вампиры инсценируют собственную смерть, оставляя наследство давно потерянному сыну или племяннику. После «кончины» богатого родственника в самом скором времени объявляется «племянник», невероятно похожий на безвременно почившего «дядю», и забирает деньги. Иногда вампиры проворачивают этот трюк несколько столетий подряд. Мортмейн вполне мог так и поступить, чтобы его неувядающая молодость не вызвала подозрений.
– То есть он притворился собственным сыном, – подытожила Тесс. – Что, среди прочего, оправдывало и смену деятельности компании, и возвращение в Британию, и интерес к механизмам.
– И то, что он бросил свой дом в Йоркшире, – добавил Генри.