– Но все равно непонятно, что там делает семья Уилла, – напомнил Джем.
– И куда направился Уилл, – подхватила Тесс.
– И где Мортмейн, – закончила Джессамина с мрачной усмешкой. – Шарлотта, осталось всего девять дней.
Глава Института снова уронила голову на руки.
– Тесс, мне не нравится просить тебя об этом, – помолчав, она повернулась к девушке, – но, в конце концов, ты сама вызвалась, а мы должны использовать все возможности. Пуговица Старквезера у тебя?
Тесс молча полезла в карман. Круглая серебряная пуговица с жемчужиной посередине холодила ладонь.
– Вы хотите, чтобы я перевоплотилась в него?
– Тесс, если ты не хочешь, то Шарлотта… мы не будем тебя заставлять, – торопливо вмешался Джем.
– Знаю. Но Шарлотта права, я сама вызвалась, и от слов своих отказываться не собираюсь.
– Спасибо тебе. – Глава Института вздохнула с явным облегчением. – Мы должны проверить, быть может, Старквезер что-то утаил от нас. Или солгал о своем участии в деле Сейдов.
– Когда мы усомнимся в словах своих товарищей, наступят темные дни, Лотти, – нахмурился Генри.
– Они уже наступили, – горько ответила Шарлотта, не глядя на мужа.
– Значит, вы мне не поможете, – ровным голосом произнес Уилл. При помощи магии Магнус заставил огонь в камине разгореться с новой силой; танцующие языки пламени выхватили из полумрака гостиной вьющиеся темные волосы Эрондейла, точеные скулы, упрямую нижнюю челюсть и тень длинных ресниц на щеках. Юноша живо напомнил Магнусу кого-то, но чародей не понял, кого именно. Прожив на земле столько лет, поневоле начинаешь забывать даже дорогие тебе лица. Магнус Бейн уже не помнил, как выглядела его мать, хотя знал, что очень похож на нее: в матери соединились черты его дедушки-голландца и бабушки из Индонезии.
– Если помочь в твоем понимании означает бросить тебя в измерение демонов, словно крысу – в загон с терьерами, тогда все верно, помогать я не собираюсь, – кивнул Магнус. – Ты и сам знаешь, что это чистой воды сумасшествие. Иди домой и проспись.
– Я не пил.
– А непохоже. – Магнус взъерошил свои густые волосы и почему-то вдруг подумал о Камилле. Что ж, уже неплохо. Он провел в этой комнате почти два часа и ни разу о ней не вспомнил. Прогресс налицо. – Думаешь, ты один терял важных для тебя людей?
– Не нужно поворачивать все так, будто подобное могло случиться с каждым, – дернулся Уилл. – Говорят, время лечит любое горе, но для этого источник боли должен иссякнуть. А мои раны не заживают.
– Да, – Магнус откинулся на подушки. – Ты получил воистину гениальное проклятие.
– Одно дело, если бы умирали все, кого я люблю. Тогда я мог бы удержаться от чувств. Но удерживать от этого других – тяжкий, изматывающий труд, – устало проговорил Уилл.
Магнус подумал, что лишь семнадцатилетние юноши рассуждают о своей жизни с таким трагизмом. Он сомневался, что Уилл действительно смог бы удержаться от любви, но понимал, почему мальчик успокаивает себя подобными измышлениями.
– Каждый день мне приходится притворяться. Приходится быть жестоким, зловредным, язвительным, злым…
– А мне ты нравишься. И не говори, что тебя самого порой не радует роль дьяволенка, Уилл Эрондейл.
– Говорят, у нас это в крови, – криво усмехнулся Уилл, глядя на огонь. – Элла была такой же. И Сесили. Я до поры до времени не подозревал в себе подобных талантов, но за последние годы научился легко и непринужденно вызывать ненависть у окружающих. Я чувствую, что теряю себя. – Он замолчал, словно тщился подобрать слова. – Я как будто исчезаю, распадаюсь на части, утрачивая все настоящее, все лучшее, что во мне есть. Если долго отказываться от себя, можно ли окончательно забыть, кто ты есть? И если никому нет до тебя дела, существуешь ли ты?
Последние слова он произнес так тихо, что Магнусу пришлось напрячь слух.
– Что ты сказал?
– Ничего. Просто вспомнилось… – Уилл повернулся к чародею. – Ты окажешь мне огромную услугу, если отправишь к демонам. Может, там я наконец найду то, что ищу. Другой возможности у меня не будет, а без этого жизнь моя не имеет смысла.
– Легко говорить такое, когда тебе семнадцать, – холодно ответил Магнус. – Ты влюблен и потому воображаешь, что остальное неважно. Но у мира может быть иное мнение на этот счет, Уилл Эрондейл. Ты – Сумеречный охотник и служишь великой цели. Так что не тебе решать, как распоряжаться своей жизнью.
– Тогда я вообще ничего не могу решать! – воскликнул Уилл и, оттолкнувшись от каминной полки, покачнулся, словно и в самом деле был пьян. – Если моя жизнь мне не принадлежит…
– А кто сказал, что мы созданы для счастья? – тихо спросил Магнус. Перед глазами чародея возник дом его детства, мать, испуганная, пятящаяся от своего ребенка, и объятый пламенем мужчина – ее супруг, но не его отец. – Может, предназначение некоторых состоит в том, чтобы служить другим?
– Я и так уже отдал все, что у меня есть, – отрезал Уилл, срывая пальто со спинки стула. – Я больше никому ничего не должен. И если это все, что ты можешь мне сказать, нам с тобой следует распрощаться, чародей.
Последнее слово Уилл выплюнул как ругательство. Уже сожалея о своей резкости, Магнус встал с оттоманки, но Эрондейл рванулся к двери и с грохотом захлопнул ее у себя за спиной. Вскоре нефилим мелькнул в окне гостиной, на ходу застегивая пальто и склонив голову навстречу холодному ветру.
Завернувшись в халат, Тесс присела за туалетный столик и покачала на ладони маленькую круглую пуговицу. Девушка попросила оставить ее одну на время перевоплощения. Она не в первый раз превращалась в мужчину; Темные Сестры неоднократно заставляли ее это делать, и хотя ощущения, конечно, были любопытные, но не поэтому Тесс сейчас задумчиво разглядывала пуговицу, оттягивая решающий момент. Ее пугала тьма в глазах Старквезера и нотки безумия, звучавшие в его голосе, когда он рассказывал о трофеях. Тесс не хотелось проникать в глубины такого сознания.
Если подумать, она вполне могла положить пуговицу на столик и сказать Шарлотте, что ничего не получилось. Никто бы ее не осудил. Но хотя эта мысль и посещала Тесс, девушка не поддалась соблазну. Она чувствовала себя в долгу перед Сумеречными охотниками из Лондонского Института. Они защищали ее, заботились о ней, помогли узнать правду о ней самой и о брате. И, в конце концов, у нее с ними была общая цель – найти и уничтожить Мортмейна. Тесс вспомнила серебристые глаза Джема, исполненные доброты и непоколебимой веры в нее. Глубоко вздохнув, она стиснула пуговицу в кулаке.
Темнота подступила и поглотила Тесс, обернув ее пологом холодной тишины. Потрескивание огня в камине, слабое дребезжание окон на ветру – все звуки исчезли. Темнота и безмолвие. Она почувствовала, как начало изменяться тело. Внезапно увеличившиеся руки скрутил застарелый артрит; в спину вступило, голова налилась тяжестью, ноги заныли, а рот наполнился кисловатым привкусом. «Гнилые зубы», – подумала Тесс, и ей вдруг стало так дурно, что она с трудом окунулась в привычную темноту в поисках света.
Тесс нашла его, но вместо ровно горящей искры ей пришлось иметь дело с разрозненными вспышками, словно она смотрела в разбитое зеркало. Осколки воспоминаний стремительно проносились мимо Тесс. Она успела разглядеть вставшую на дыбы лошадь, укрытый снегом холм, зал Совета, отделанный черным базальтом, и треснувший могильный камень. Попытавшись ухватить воспоминания Старквезера, Тесс увидела, как он танцует на балу со смеющейся женщиной в платье в стиле ампир. Отбросив этот осколок, девушка потянулась за другим:
Маленький дом, притаившийся в тени трех холмов. Старквезер наблюдает за ним из рощи неподалеку. Дверь открывается, из дома выходит мужчина. Тесс чувствует, что сердце Старквезера забилось сильнее. Мужчина высок широкоплеч, темноволос, а кожа у него зеленая, как у ящерицы. Он держит за руку ребенка, на вид совершенно обычного, розового, с пухлыми кулачками.
Память Старквезера подсказывает Тесс имя человека.
Джон Сейд.
Сейд сажает ребенка на плечи и отходит в сторону, пропуская странных механических существ, похожих на детских кукол размером с человека. Лиц у них нет, зато есть одежда – грубые рабочие комбинезоны йоркширских крестьян и простые платья из муслина. Автоматоны берутся за руки и принимаются кружиться, словно в деревенском танце. Ребенок смеется и хлопает в ладоши.
– Смотри, сын! – говорит человек с зеленой кожей. – Когда-нибудь я стану королем механического королевства, населенного этими созданиями, а ты будешь их принцем.
– Джон! – Из окна выглядывает женщина с длинными волосами цвета безоблачного неба. – Джон, иди в дом, иначе кто-нибудь вас увидит! И ты пугаешь ребенка!
– Он ничуть не боится, Анна, – смеется мужчина и спускает мальчика на землю, ероша ему волосы. – Мой маленький механический принц…
Поднявшаяся в душе Старквезера волна ненависти была настолько сильной, что Тесс отбросило назад в темноту. Она начинала понимать, что происходит Старквезер, по всей видимости, понемногу лишался рассудка, и нить, связующая мысли и воспоминания, истончалась. Его сознание распадалось на разрозненные фрагменты. Тесс попыталась призвать другие воспоминания о семье Сейдов и мельком увидела разоренную комнату: повсюду валяются шестеренки, куски металла и детали механизмов, пол залит темной жидкостью, похожей на кровь, и посреди всего этого лежат безжизненные тела мужчины с зеленой кожей и женщины с голубыми волосами. Это воспоминание тоже кануло во мрак, и перед Тесс замелькало лицо девочки с портрета, маленькой Адель Старквезер. Вот она скачет на пони, сосредоточенно глядя вперед, и ветер пустошей развевает ее светлые волосы. А вот она кричит и корчится от боли, пытаясь увернуться от стила, которое рисует на ее белой коже черные метки. И, наконец, Тесс увидела в полумраке Йоркского Института собственное лицо – и испытанное Старквезером глубокое потрясение вышвырнуло ее из тела старика обратно в свое.