Когда я заговорил о Мортмейне, девочка сказала, что он – друг семьи, спасший их в тяжелые времена. Я, похоже, начал понимать ход его мыслей. Мортмейн знает, что Закон запрещает нефилимам приближаться к Сумеречным охотникам, оставившим Конклав. Следовательно, Рейвенскар они будут обходить стороной. После переезда Эрондейлов в особняк все личные вещи Мортмейна стали непригодны для того, чтобы следить за ним, поскольку теперь это их вещи. И наконец, Мортмейн прекрасно понимает, что через Эрондейлов он сможет повлиять на Уилла. Я не знаю, зачем ему Уилл, но Мортмейн принадлежит к числу тех, кто все просчитывает наперед. Когда-нибудь он захочет использовать мальчишку, и к тому времени все козыри будут у него на руках.
На вашем месте я бы заверил Уилла, что его семья в безопасности и что я за ними присматриваю. Про Мортмейна лучше не упоминать, пока я не добуду больше информации. Судя по словам Сесили, Эрондейлы не знают, где он. Девочка думает, что Мортмейн в Шанхае, поскольку на письмах из его компании стоят странные марки. Шанхайский Институт утверждает, что Мортмейна там нет.
Я позволил себе сказать мисс Эрондейл, что брат очень по ней скучает. Она обрадовалась. Пожалуй, я задержусь в Йоркшире; мне и самому стало интересно, что Мортмейн собирается делать с Эрондейлами. Мирный сельский пейзаж таит в себе немало секретов, и я хочу их разузнать.
Рагнор Фелл
Шарлотта дважды перечитала письмо, чтобы запечатлеть в памяти все подробности, потом сложила его пополам и бросила в очаг. Устало опершись о каминную полку, она смотрела, как пламя пожирает бумагу.
Откровенно говоря, она не знала, что и думать. Поиски Мортмейна все больше напоминали охоту на паука: тебе кажется, что ты его схватил, но на самом деле это ты увяз в паутине. И как быть с Уиллом? Шарлотта уставилась на огонь невидящим взором. Иногда маленькую женщину посещала мысль, что Ангел послал ей Уилла, желая испытать ее терпение. Язвительный, острый на язык, он воспринимал в штыки каждую попытку Шарлотты проявить участие. И все же, глядя на Уилла, она всякий раз видела двенадцатилетнего мальчика, который забился в угол и зажал уши руками, чтобы не слышать крики родителей, умоляющих его вернуться домой.
Когда Эрондейлы ушли, Шарлотта опустилась на колени возле Уилла. Он посмотрел на нее, маленький, бледный, ужасно серьезный и невероятно синеглазый. В то время он был хорошеньким, как девчонка, тонким и изящным, но два года самозабвенных тренировок превратили его в настоящего Сумеречного охотника, покрытого мускулами, шрамами и рунными метками. А тогда она взяла мальчика за руку; та лежала в ее ладони, словно мертвый зверек. Уилл, сам того не замечая, до крови прикусил нижнюю губу. Красные пятна расцветали на рубашке, а мальчик все шептал, как одержимый:
– Шарлотта, вы же скажете мне? Если с ними что-то случится?
– Уилл, я не могу…
– Я помню про Закон. Я просто хочу знать, живы они или умерли. – Он умоляюще посмотрел на нее. – Шарлотта, прошу вас…
– Шарлотта?
Женщина оторвалась от созерцания пламени. В дверях гостиной стоял Джем. Все еще погруженная в воспоминания, Шарлотта подумала, что когда он только приехал из Шанхая, его волосы и глаза были иссиня-черными. Но яд, отравлявший кровь нефилима, высеребрил их, превратив Джема из живого мальчика в белого призрака.
– Сколько сейчас времени? – спросила она.
– Одиннадцать. – Он склонил голову набок, испытующе глядя на Шарлотту. – С вами все в порядке? Вы как будто расстроены.
– Я просто… – Она вяло махнула рукой. – Все дело в Мортмейне.
Джем вошел в комнату и остановился в нескольких шагах от Шарлотты.
– У меня есть один вопрос, – обратился он к ней, понизив голос. – Это важно. Сегодня во время тренировки Габриэль сказал кое-что…
– Ты был на тренировке? – удивилась Шарлотта.
– Нет. – Джем покачал головой. – Мне Софи потом передала. Она обычно не позволяет себе болтать лишнего, но сегодня была сама не своя от беспокойства. И я ее понимаю. Габриэль утверждает, что ваш отец повинен в самоубийстве его дяди и безвременной кончине его матери.
– Мой отец? – тупо повторила Шарлотта.
– Насколько я понял, Сайлас – дядя Габриэля – нарушил Закон, а ваш отец выдал его Конклаву. Дядя от стыда покончил с собой, а миссис Лайтвуд умерла от горя. По словам Габриэля, «Фэйрчайлды думают только о себе и о Законе».
– И ты рассказываешь мне это, потому что?..
– Потому что я хочу знать правду, – ответил Джем. – И если Габриэль не лжет, нам стоит сообщить Консулу об истинных мотивах Бенедикта Лайтвуда. Им движет отнюдь не радение о благе Института.
– Нет, это не может быть правдой, – тряхнула головой Шарлотта. – Сайлас в самом деле покончил с собой, но только потому, что влюбился в своего парабатая. И Конклав узнал об этом из его предсмертной записки. Отец Сайласа попросил моего отца помочь ему написать надгробную речь. Неужели он обратился бы с этим к человеку, которого винил в смерти своего сына?
– Интересно, – протянул Джем; серебристые глаза потемнели.
– Хотелось бы знать, Габриэль так ведет себя из вредности или отец намеренно ему солгал, чтобы…
Шарлотта не успела закончить предложение: Джем вдруг сложился пополам, словно его ударили в живот, и зашелся в приступе жестокого кашля. Рукав, которым он прикрывал рот, обагрился кровью.
– Джем! – Шарлотта кинулась к юноше, но тот отступил назад, предостерегающе вскинув руку.
– Все хорошо, – сказал он, задыхаясь, и вытер кровь с лица. – Со мной все в порядке. Пожалуйста, Шарлотта, не надо.
– Я могу чем-то помочь? – спросила она, чувствуя, как заныло сердце в груди.
– Вы же знаете, что нет.
Юноша опустил руку; залитый кровью манжет словно обвинял Шарлотту в беспомощности. Наконец, отдышавшись, Джем ласково улыбнулся.
– Шарлотта, дорогая, вы всегда были мне как старшая сестра, самая лучшая старшая сестра на свете! Вы ведь знаете об этом?
Его слова были слишком похожи на прощание. Шарлотта молча смотрела на нефилима, не решаясь сказать что-нибудь в ответ. Джем развернулся и легкой походкой вышел из комнаты. Она проводила его взглядом, пытаясь убедить себя, что с ним и правда все в порядке, что ему ничуть не хуже, чем обычно, и время еще есть. Она любила Джема точно так же, как Уилла, как любила их всех, и мысль о том, что его скоро не станет, разрывала ей сердце. Особенно из-за Уилла; Шарлотта боялась, что со смертью Джема в Эрондейле не останется ничего человеческого.
Уилл вернулся в Институт, когда стрелка часов уже подбиралась к полуночи. На Треднидл-стрит он попал под дождь и укрылся под козырьком издательства «Дин и сын», чтобы застегнуть куртку и потуже завязать шарф. Ледяные капли на губах отдавали тиной и угольной пылью. Втянув голову в плечи, Уилл вышел из укрытия и направился в сторону набережной.
Даже после стольких лет в Лондоне дождь по-прежнему наводил на мысли о доме. В Уэльсе дождь пах зеленой свежестью. Уилл помнил, как здорово скатываться по мокрой траве с холма; ему достаточно было закрыть глаза, чтобы услышать заливистый смех сестер: «Уилл, ты же весь перепачкался! Попадет тебе от мамы!»
Эрондейл задумался, можно ли стать настоящим лондонцем, если в душе твоей живы воспоминания о зеленых просторах, бескрайних небесах и свежем ветре. Здешние улицы давились людьми, а лондонская пыль оседала на одежде и въедалась в волосы и кожу, награждая тебя неотвязным запахом грязной реки.
Уилл добрел до Флит-стрит, и в тумане показалась арка Темпл-Бар; мокрые камни мостовой блестели под ногами. Когда нефилим нырнул в проулок между двумя домами, мимо, разбрызгивая грязь, проехала карета.
Теперь вдали виднелись шпили Института. Время ужина давно прошло, и Уилл подумал, что Бриджет, наверное, уже спит. Значит, он сможет пробраться на кухню и раздобыть хлеба с сыром или кусок холодного пирога. В последние дни Уилл почти не показывался в столовой, и на то была лишь одна причина: он не хотел встречаться с Тесс.
Но получалось у него далеко не всегда. Сегодня, например, он не только пошел с ней на тренировку, но и зачем-то разоткровенничался в гостиной. Порой Уиллу казалось, что он намеренно испытывает себя, проверяя, остались ли у него чувства к Тесс. И раз за разом убеждался, что никуда они не делись. Когда он видел ее, то хотел быть с ней, прикасаться к ней, целовать ее. Заключить в объятия, как тогда, на чердаке. Он хотел узнать вкус ее кожи и вдохнуть запах ее волос. Рассмешить ее. Сидеть и разговаривать с ней о книгах, пока язык не отвалится. Но ничего из этого он себе позволить не мог, и мечты о недостижимом сводили Уилла с ума, разъедая душу.
Двери Института распахнулись под его рукой, пропуская юношу в холл, освещенный колдовскими огнями. Уилл подумал о наркотическом забытье, жажда которого привела его на Уайтчепел-Хайстрит. Благословенное освобождение от всех желаний и чаяний. Ему снилось, что он лежит в траве и глядит в синее небо Уэльса, а Тесс подходит и садится рядом. Он говорит: «Я люблю тебя», – и целует ее, словно так и надо, и спрашивает: «А ты меня любишь?»
– Ты всегда в моем сердце, – улыбается Тесс.
– Скажи мне, что это не сон, – просит он, и Тесс заключает его в объятия, а Уилл уже не понимает, происходит ли это во сне или наяву.
Поднимаясь по лестнице, Уилл снял пальто и тряхнул промокшими волосами. Холодные капли скользнули под воротник, отчего по спине забегали противные мурашки. Драгоценный пакет с порошком лежал в кармане брюк; Уилл на всякий случай потрогал его, чтобы убедиться – он все еще тут.
Нефилим шел по залитому тусклым светом коридору, когда увидел Джема, который стоял перед дверью Тесс. Хотя «стоял» было не самым подходящим словом: Джем нервно расхаживал взад-вперед, «протаптывая тропинку в ковре», как сказала бы Шарлотта.
– Джеймс? – изумленно произнес Уилл.
Джем вскинул голову и шарахнулся от двери Тесс. Лицо его стало непроницаемым.