Джем взглянул на него снизу вверх глазами, сияющими от счастья. В них не было ни тени тревоги или подозрений – только ликование от встречи с любимым другом.
– Я рад, что ты пришел.
– А я-то как рад, – буркнул Уилл. Он невольно задумался, ощущает ли побратим его неловкость – чувство, которого он никогда прежде не испытывал в его обществе. Корень неловкости крылся в словах, готовых вот-вот сорваться у него с языка.
«Ты же все понимаешь, Джем? Без Тесс для меня не будет ни счастья, ни света, ни жизни. Если ты меня любишь, то откажешься от нее. Ты никогда не сможешь любить ее так, как я. Никто не сможет. Если ты правда мне брат, то сделаешь это для меня».
Но эти слова умерли, так и не родившись. Джем доверительно подался вперед, и в тихом голосе прорезались заговорщицкие нотки:
– Уилл, мне надо тебе кое-что сказать. Раньше все время кто-то крутился рядом, не было возможности.
Уилл окаменел. Вот оно. Сейчас Джем расскажет о помолвке, и ему придется изобразить радость и удивление, скрывая боль, которую он испытывал на самом деле. Уилл сунул руки в карманы.
– Да? И что же?
– Наверное, следовало сказать раньше… Но мы никогда раньше не касались любовных дел, а ты такой циник. – Джем усмехнулся. – Я думал, ты меня засмеешь. К тому же я до последнего не верил, что она ответит на мои чувства.
– Тесс, – глухо сказал Уилл. Это имя пронзило его острой болью.
Улыбка Джема стала шире, невидимым солнцем озарив все его лицо, и последняя надежда Уилла, что тот на самом деле ее не любит, растаяла бесследно.
– Я знаю, что тогда, на чайном складе, ты просто выполнял свой долг, – продолжил Джем. – И спас бы любого человека, оказавшегося на месте Тесс. Но я не могу отделаться от мысли, что ты с такой готовностью бросился ей на помощь, поскольку догадывался, что она для меня значит… – И он покачал головой. – Это правда, или я наивный идиот?
– Ты наивный идиот, – ответил Уилл, внезапно охрипнув. – Но в одном ты прав. Я знаю, что она для тебя значит.
Джем усмехнулся. Его глаза, губы, лицо так и лучились счастьем, которого Уилл прежде не видел. Он всегда считал побратима образцом спокойствия, для которого откровенная радость, как и открытая злость, были слишком земными чувствами. Теперь же он понял, что ошибался; раньше у Джема просто не было повода для счастья – по крайней мере, с тех пор, как он потерял родителей. Но Уилл никогда не затрагивал эту тему. Он думал о безопасности Джема, о его здоровье – но никогда о счастье.
Джем – мой тяжкий грех.
Тесс была права, вдруг осознал Уилл. В гостиной он был полон решимости заполучить ее любой ценой – а теперь чувствовал, что есть цена, которую он заплатить не в силах. Он обязан Джему жизнью и никогда не отберет у него то единственное, чего он желает сильнее всего. Даже если это будет стоить Уиллу собственного счастья. Не из-за долга; просто однажды он поклялся любить своего парабатая, как себя самого.
Теперь Джем выглядел не только счастливее, но и здоровее. Любовь вернула его щекам румянец, распрямила спину.
– Я должен попросить у тебя прощения, – вдруг сказал Джем. – Тогда, в притоне ифритов, я был слишком суров. Я знаю, что ты всего лишь хотел забыться.
– Нет, ты был прав…
– Ничего подобного. – Джем поднялся с сундука. – Просто мне было невыносимо смотреть, как ты себя истязаешь. Будто ты никто. Что бы ты ни делал, я вижу твою истинную суть, мой кровный брат. Не каким ты хочешь казаться, нет. – Он мягко положил руку на плечо побратима. – Ты достоин самого лучшего, Уилл.
Эрондейл закрыл глаза. Под веками тут же вспыхнул черный базальт Зала Советов и два круга, пламенеющих на полу. Джем шагнул к нему, так что их обоих окружило одно кольцо огня; его глаза, в те времена еще непроницаемо-черные, ярко выделялись на бледном лице. В ушах Уилла зазвучали слова братской клятвы: «Куда ты пойдешь, туда и я пойду; где ты умрешь, там и я умру и погребен буду; пусть то и то сделает мне Ангел, и еще больше сделает; смерть одна разлучит меня с тобою»[49].
– Спасибо, что спас Тесс, – произнес у него над ухом тот же голос.
Уилл так и не нашел в себе мужества встретиться взглядом с Джемом. Вместо этого он перевел глаза на стену, на которой их тени сливались воедино, так что уже нельзя было разобрать, где один юноша, а где другой.
– Тебе спасибо, что был рядом, пока Брат Енох выковыривал из меня осколки, – наконец ответил он.
Джем рассмеялся.
– Для чего же еще нужны парабатаи?
Зал Совета украшали расписанные черными рунами алые стяги. Джем шепнул Тесс, что это руны решения и приговора.
Они заняли места в первом ряду, вместе с Генри, Гидеоном, Шарлоттой и Уиллом. Тесс не видела Эрондейла со вчерашнего дня; к завтраку он не явился, а к экипажу выбежал последним, на ходу застегивая пальто. Черные волосы его были всклокочены; Уилл выглядел так, будто не спал всю ночь. Он старался не смотреть в сторону Тесс, и она отвечала ему тем же. Впрочем, порой девушка ловила на себе его взгляды, обжигавшие кожу, словно хлопья горячего пепла.
Поскольку о помолвке еще никто не знал, Джем вел себя как настоящий джентльмен: он лишь улыбался всякий раз при виде Тесс, а в остальном ничем себя не выдавал. Когда они опустились на скамью, он нежно провел кончиками пальцев по ее запястью и быстро убрал руку.
Тесс чувствовала, что Уилл наблюдает за ними со своего места, но даже не повернула головы.
На помосте в центре зала вполоборота сидел Бенедикт Лайтвуд, обратив к Совету свой орлиный профиль. На скулах его играли желваки. Габриэль, такой же усталый и небритый, как и Уилл, расположился рядом с отцом. Он посмотрел на брата всего раз – когда Гидеон вошел в зал, – и отвернулся, стоило тому сесть рядом с охотниками из Института. Габриэль опустил голову и прикусил губу, но с места не двинулся.
Тесс заметила и другие знакомые лица: Каллиду, тетушку Шарлотты, и мрачного Алоизия Старквезера, которого на сей раз, вопреки обыкновению, все-таки позвали на заседание Совета. Увидев Тесс, глава Йоркского Института сощурился, и девушка тут же отвела глаза.
– Мы собрались здесь, – начал Консул Вейланд, заняв место за кафедрой справа от Инквизитора, – чтобы определить, как далеко Шарлотта и Генри Бранвелл продвинулись в поисках Акселя Мортмейна за отпущенные им две недели. А также для того, чтобы определить, действительно ли нам следует назначить нового главу Института, как этого требует Бенедикт Лайтвуд.
Инквизитор поднялся; в руках его поблескивало что-то серебристо-черное.
– Шарлотта Бранвелл, подойдите.
Шарлотта взошла на помост. Инквизитор опустил Смертный меч, и она сомкнула руки на лезвии. Тихим голосом Шарлотта поведала о событиях последних двух недель: о том, как они искали информацию о Мортмейне в старых газетах и архивах, о поездке в Йоркшир, об угрозе Эрондейлам, о предательстве Джессамины, о битве с автоматоном на чайном складе и о гибели Ната. Она ни разу не солгала, хотя кое о чем умолчала. Значит, Смертный меч тоже можно обвести вокруг пальца.
Ее рассказ сопровождался бурными перешептываниями в Совете. Больше всего охотников поразило известие о предательстве Джессамины.
– А ведь я знала ее родителей! – воскликнула тетушка Каллида с заднего ряда. – Подумать только!
– Где она теперь? – спросил у Шарлотты Инквизитор.
– В подземельях Безмолвного Города, ожидает наказания за свой проступок. Я уже поставила Совет в известность о ее местонахождении.
Инквизитор, вышагивавший по помосту взад-вперед, остановился и пытливо заглянул ей в глаза:
– Вы утверждали, что девочка вам как родная дочь, и все же с готовностью передали ее в руки Братьев? С чего бы это?
– Закон суров, но это Закон, – просто ответила Шарлотта.
Консул Вейланд улыбнулся уголком рта.
– Бенедикт, а ты, помнится, утверждал, что она слишком снисходительна к нарушителям. Ничего не хочешь сказать?
Бенедикт поднялся. Сегодня он явно решил перестраховаться – из-под рукавов строгого твидового пиджака торчали белоснежные манжеты.
– С вашего позволения. Я целиком и полностью поддерживаю Шарлотту Бранвелл в качестве главы Института и отзываю свою кандидатуру.
По залу прокатился шелест удивленных голосов.
Бенедикт мило улыбнулся.
Инквизитор с неподдельным изумлением вытаращился на Лайтвуда.
– Эти охотники фактически убили Натаниэля Грея, который единственный мог вывести нас на Мортмейна, пригрели под своей крышей очередного шпиона, не имеют ни малейшего представления о том, где находится Мортмейн, но вы все равно утверждаете, что Шарлотта и Генри Бранвеллы должны и впредь управлять Институтом?!
– Хоть они пока и не нашли Мортмейна, зато узнали, кто он такой, – напомнил Бенедикт. – Великий стратег Сунь-цзы в «Искусстве войны» писал: «Если знаешь противника и знаешь себя, то выйдешь победителем из сотни битв». Благодаря Шарлотте мы знаем, что Мортмейн – простой человек, а не какой-нибудь монстр. Он боится смерти и одержим жаждой мести за неоправданное, по его мнению, убийство приемных родителей. Также он не испытывает сострадания к жителям Нижнего мира: он использовал оборотней для создания механической армии и давал им наркотики, чтобы те работали сутки напролет. Мортмейн прекрасно знал, что волки скоро умрут – и унесут его тайну с собой в могилу. Судя по размерам склада, который он использовал, и числу работников, он собрал большую армию. Учитывая его мотивы и то, как долго он вынашивал планы мести, можно смело сказать, что урезонить и остановить его не удастся. Мы должны готовиться к войне. И всего этого мы прежде не знали.
Инквизитор поджал губы и вперил в Бенедикта подозрительный взгляд. Речь Лайтвуда, казалось, не произвела на него особого впечатления.
– Готовиться к войне? И как же именно? Ведь Мортмейн мог пустить Бранвеллов по ложному следу.
– Это уж Совету решать, – пожал плечами Бенедикт. – Коль скоро Мортмейн пытался переманить на свою сторону влиятельных жителей Нижнего мира вроде Булей Скотта и Камиллы Белькур, то, даже не зная, где он прячется, мы можем предугадать его следующий ход. Возможно, для этого нам тоже стоит поискать союзников в Нижнем мире! К счастью, Шарлотта уже нашла с ними общий язык.