– Мисс Мина Холмс, – представилась она.
– Мина, – повторил он.
Брат застыл. Его глаза затуманились, а сознание будто покинуло тело.
– Мина.
Он подошел к стулу, на этот раз сел и начал что-то писать.
– Это именно то имя, которое мне и нужно. Она очень хорошая, очень умная девушка, с сильным и простым характером. Идеальный пример викторианской женщины, – бормотал про себя Брэм, перемещая рулон с бумагой на печатной машинке. – Она знает даже расписание поездов.
– Я знаю все расписания поездов, – сообщила ему мисс Холмс. – И автобусов, и метро.
Он посмотрел на нас, будто вспомнив, что мы все еще здесь.
– Прошу меня извинить, но я бы хотел вернуться к работе, – сказал Брэм, и его глаза загорелись от волнения и возбуждения.
– Хорошо, – ответила я. – Мы хотели бы одолжить некоторые костюмы и грим. Можно?
– Берите все, что вам нужно, – Брэм махнул рукой в нашу сторону. – Подождите, – окликнул он, когда мы направились к двери. – Это ваше полное имя, Мина? Или это сокращение?
Моя спутница помолчала секунду, и на ее лице застыло выражение отвращения.
– Альвермина, – проговорила она так, словно признавалась в чем-то.
– Черт, – ругнулся Брэм. – Вы меня простите, но это самое ужасное имя, которое я когда-либо слышал. Я не могу так назвать персонаж. Но мне нравится Мина, – пробормотал он, поворачиваясь к печатной машинке. – Хм, Мина. Филомина? Вильгельмина?
Бормотание Брэма все еще доносились до нас, когда мы покинули кабинет, оставив его работать.
Мисс ХолмсВежливая беседа
Спустя час, когда мы с мисс Стокер перерыли все в кладовой «Лицеума», где хранились грим и костюмы, меня невозможно было узнать. Очевидно, все же была какая-то польза от того, что она – мой напарник. Случись мне вторгнуться во владения моего дяди, я не уверена, что мне бы так же повезло. Вопреки расхожему мнению у дяди Шерлока не было большого выбора женской одежды или аксессуаров.
Мы с мисс Стокер поднялись до самой высокой пешеходной улицы на плавном бесшумном лифте и снова направились к Стрэнду[31]. Мне пришлось попрощаться с моей напарницей перед Нортумберленд-хаус после того, как я подробно объяснила ей, почему мы не можем явиться в ломбард «У Витчерелла» вместе, избежав необходимости объясняться. Я напомнила ей, чтобы она не снимала перчаток, потому что руки могут очень многое рассказать о своем владельце.
Из-за того что на всех уровнях было очень плотное движение, поездка домой заняла три четверти часа. Это была одна из характерных черт Лондона – даже вечером и ночью. Просто невозможно переместиться из одного места в другое достаточно быстро, и когда я вошла в дом, время уже перевалило за четыре часа. Мне удалось поработать три часа в лаборатории, после чего я поужинала и надела маскировку.
Когда меня вызвали в полицию, чтобы внести залог за Дилана, я бросила свои исследования по анализу характеристик дамской пудры и кремов. У меня была надежда, что, дав своему разуму отдохнуть от «Общества Сехмет», а потом вновь вернувшись к нему, я смогу сделать новые выводы. Поэтому я решила закончить эксперимент и, надев защитный фартук и очки, закрылась на своей рабочей территории.
Однако даже самые лучшие планы, как правило, бессмысленно нарушаются, и мои не стали исключением. Я только подожгла маленькое блюдо с пудрой с ароматом герани, как вдруг раздался стук в дверь.
– Да? – отозвалась я, даже не пытаясь скрыть свое недовольство.
Порошок горел быстрее, чем я ожидала, и цветочный аромат был очень сильным.
Дверь открылась достаточно широко, и я увидела гладкие седеющие волосы миссис Рэскилл и ее маленький любознательный нос.
– К вам посетитель.
Я фыркнула весьма неподобающим для леди образом, поскольку не проводила время, вращаясь в обществе, так что моим посетителем мог быть разве что ее племянник Бен.
– Я занята, – проворчала я, помешивая тлеющие остатки пудры.
В воздухе все еще стоял сильный запах герани, а оттенок пудры стал медовым. Я сдвинула очки вверх, чтобы посмотреть через увеличительное стекло, появились ли другие физические изменения в осадке. В моем распоряжении была только портативная лупа, а не какое-нибудь из фантастических увеличительных устройств, которым пользовался Грейлинг в музее. Это создавало большие неудобства, так как приходилось изгибаться, наклоняться, вглядываться, делать заметки и одновременно держать увеличительное стекло.
– Он настаивает, – не унималась миссис Рэскилл. – Я думаю, что он не уйдет, пока не увидит вас.
– Она совершенно права, мисс Холмс.
Я чуть не уронила лупу, когда услышала знакомый голос. Я что, каким-то образом умудрилась его призвать?
– Инспектор Грейлинг, что, черт возьми… я имею в виду, что вы здесь делаете?
На пороге стоял Грейлинг. Его темные каштановые волосы почти касались притолоки, а широкие плечи в темно-синем шерстяном пальто с латунными пуговицами занимали весь дверной проем, и это зрелище заставило что-то внутри меня перевернуться.
– Я должен поговорить с вами, мисс Холмс, – заявил он, входя в лабораторию. – Над чем работаете?
Он заметил мою неуклюжую позу, не говоря уже о беспорядке на столе. А еще… О проклятье! Представляю, как нелепо я выглядела в сдвинутых защитных очках, одна линза которых съехала мне на лоб.
– Изучаю остатки косметики с различных предметов женского туалета, – сухо ответила я, снимая очки.
И не собиралась я переживать из-за темно-красных кругов, которые отпечатались у меня вокруг одного глаза и на лбу.
– Вдруг на месте преступления когда-нибудь встретится такого рода улика, – пояснила я.
– Действительно.
– Я очень занята, инспектор Грейлинг.
Я взяла увеличительное стекло и вернулась к работе, решив, что это лучше, чем глупо стоять и молча на него смотреть. С беспорядочными красными кругами на лице.
– Очевидно.
Он ступил внутрь лаборатории, и миссис Рэскилл исчезла. Последнее меня удивило, потому что я ожидала, что ее любопытство возьмет верх.
– У меня есть увеличительное устройство, которое крепится на голове, – сообщил Грейлинг. – И оно устанавливается перед глазом. Уверен, оно заметно облегчило бы вашу работу.
Я сдалась и, опустив лупу, повернулась к нему.
– Что такого важного могло произойти, что вы сочли нужным нарушить свой напряженный график и приехать ко мне домой?
Когда я задала этот вопрос, выражение его лица стало серьезным.
– Я решил, что лучше лично сообщить вам новость. Лилли Кортвилль мертва.
Я вздрогнула и уронила увеличительное стекло на пол, и оно разбилось у моих ног.
– Мертва? Нет! Нет! Как? Когда?
Нужно отдать Грейлингу должное: мою неуклюжесть он оставил без комментариев.
– Может быть, мы ненадолго отойдем туда, где можно поговорить?
Я ощутила внутри страшное, давящее чувство.
– Лилли мертва?
Это казалось нереальным. Всего несколько часов назад я была в ее гостиной и разговаривала с ней.
Грейлинг кивнул. Его лицо все еще оставалось серьезным.
– Я счел, что будет лучше, если вы получите информацию от официального представителя полиции, а не из других источников.
Я переступила через осколки стекла, и мы вышли из лаборатории. Понимая, что рядом находятся чуткие уши миссис Рэскилл, я предложила:
– В конце квартала есть небольшой парк. Может, мы могли бы присесть там и поговорить?
Стоило мне произнести эти слова, как я поняла, насколько нелепо они прозвучали. Мои проклятые щеки снова запылали, и я уставилась в пол, чтобы не встретиться с ним взглядом и не увидеть в них удивления или отвращения. К моему облегчению, инспектор оставил при себе свои обычные высокомерные комментарии.
– Посидеть в парке было бы чудесно. Я весь день оставался взаперти, работая над этим делом, – согласился он.
Мы шли по улице рядом, и он предложил мне свою руку. С его стороны это было весьма учтиво и не означало ничего, кроме того что у него хорошие манеры. Я взяла Грейлинга под руку, потому что всегда оставалась вероятность столкнуться с неприятными препятствиями. А когда вы идете по улице в тяжелых юбках и обуви на каблуках в форме песочных часов, сделать это без чьей-либо помощи бывает достаточно сложно.
Мне не хотелось повторения неприятности с падением, как это произошло на балу.
Казалось, Грейлингу нужно было откровенно поговорить со мной, и, когда мы подошли к парку, он сказал:
– Сегодня в час дня в Скотланд-Ярд пришло сообщение. Мисс Кортвилль была найдена бездыханной в своей спальне около полудня. Она не подавала никаких признаков жизни, и кожа вокруг ее рта и носа приобрела синеватый оттенок.
– Отравление или удушье, – сделала я мгновенный вывод и незаметно взглянула на инспектора.
– Скорее всего, отравление, – мягко уточнил Грейлинг, когда мы подошли к парку. – Улики говорят в пользу этого, но мы еще не закончили расследование.
Парк представлял собой не более чем механизированную скамейку под большим деревом с высаженным вокруг него аккуратным цветником. Иногда я видела здесь одного ребенка или двух детей, играющих в мяч на небольшом травяном газоне, но они сами были настолько малы, что им не нужно было много места.
– Какие улики?
Я отпустила его руку, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно.
Все еще пребывая в состоянии шока от последней печальной новости, я пыталась понять, почему Грейлинг решил сообщить мне об этом. Неужели он наконец начал принимать тот факт, что я участвую в расследовании?
Грейлинг указал на скамейку, которая пока оставалась неподвижной. Но стоило мне приблизиться к ней, чтобы сесть, как он жестом остановил меня, вытащил из кармана платок и протер поверхность сиденья, а затем отступил назад, чтобы я могла сесть. Это была непростая задача – сидеть на скамейке со спинкой, наклонившись вперед, потому что на ней не было предусмотрено место для турнюра. Но я старалась носить довольно маленькие и практичные турнюры, и сегодняшний день не был исключением, благодаря чему смогла устроиться с относительным комфортом.