– Рядом с ее кроватью нашли маленький прозрачный пустой флакон. Я почувствовал запах горького миндаля, – продолжил инспектор, когда я уселась.
– Цианид?
Грейлинг кивнул, а затем, задумавшись на некоторое время, сел рядом со мной. Между нами было достаточное пространство: я сидела на одном конце скамейки, а он – на другом. Тем не менее казалось странным вот так сидеть с инспектором Грейлингом в парке, спокойно разговаривая, а не конкурируя и не пикируясь с ним.
– Я подозреваю, что это мышьяк. Во флаконе осталось достаточно вещества, чтобы исследовать его и узнать наверняка. Там были записка и еще один предмет, который, вероятно, вас заинтересует.
– Египетский скарабей.
Выражение, мелькнувшее на его лице, исчезло так же быстро, как и появилось. Я снова его удивила.
– Да, вы правы. Там был скарабей с изображением Седмет или Сетмет…
– Сехмет.
– Верно, – кивнул он. – Изображение Сехмет появилось, как только скарабей открылся. Он находился на кровати, рядом с флаконом и запиской.
– Лилли написала записку, чтобы все выглядело так, будто она покончила жизнь самоубийством.
– Все указывает на то, что она действительно ушла из жизни по своей воле, – сказал Грейлинг.
По тону было понятно, что инспектор не собирается со мной спорить. Но все же в его голосе слышалось сомнение, эхом отзывающееся и в моей голове. А как насчет жука? Неужели у Лилли был другой скарабей, кроме того, что был найден в ее комнате? А вдруг кто-то (отравитель?) решил оставить некое предупреждение или сообщение? Ведь такой же скарабей был найден рядом с телом Мэйлин Ходжворт.
Внезапно одна из этих мыслей словно выкристаллизовалась, и тогда я все поняла. Леди Косгроув-Питт была сегодня в доме Лилли Кортвилль.
– Что случилось, мисс Холмс? У вас появились какие-то догадки?
– Я…
Я поняла, что не могу озвучить свои подозрения. Во всяком случае, не ему и, конечно, не без доказательств. Но то, что леди Косгроув-Питт была причастна к произошедшему, стало очевидно. Должна быть причастна. Такое совпадение невозможно.
Я была настроена еще более решительно: пойти сегодня вечером в ломбард «У Витчерелла» и увидеть Анх. И, если это будет возможно, разоблачить ее.
– Я… м-м-м… подозреваю, что в записке говорилось о том, что она не хотела причинить боль матери?
Грейлинг пристально посмотрел на меня. Сейчас его глаза показались скорее зелеными, чем серыми, и его пристальный взгляд заставил меня нервничать.
– Это все, что вы подозреваете? – спросил он с легкой насмешкой в голосе.
– Что говорилось в записке?
– Там и правда было что-то об этом, – ответил инспектор, все еще наблюдая за мной.
Из внутреннего кармана он достал записную книжку и самопишущую ручку с резервуаром. Перелистывая страницы, он остановился на одной и прочитал:
«Мне очень жаль, матушка и батюшка. Я вас люблю. Но я больше не могу жить с этим бременем. Лилли».
Я быстро заморгала, непривычно чувствуя, как слезы застилают глаза. Какое бремя могло быть настолько тяжелым, что она не смогла его вынести и решила выбрать смерть, а не жизнь?
Лилли решила оставить своих родителей. Какова бы ни была причина, она приняла яд. И ушла из жизни.
У меня перехватило горло, а глаза жгло, нос стал мокрым. Почему я так расстроилась? Я ведь едва знала эту девушку. Однако меня охватило чувство, похожее на ярость и одновременно скорбь, по отношению к несчастной. Я была зла на то, что она приняла решение оставить своих родителей, покинуть их, чтобы они задавались вопросом, чем это заслужили.
Я знала, каково это, потому что меня саму оставили. Я была брошена без предупреждения, без единого шанса исправить то, что было не так. Меня оставил один из родителей.
На самом деле я бы сказала, что они оба меня бросили.
Грейлинг что-то вложил мне в руку. Я посмотрела вниз и увидела в своей ладони его платок. Я резким движением промокнула глаза, расстроенная тем, что обнаружила в себе такое разнообразие эмоций.
– Уже подтверждено, что записку писала она? – спросила я, понимая, что мой голос дрожит и звучит хрипло.
– Да, – ответил Грейлинг.
И даже в этом простом слове я услышала его сильный шотландский акцент. Он не был таким равнодушным, каким казался.
Я вытерла нос, а затем, вместо того чтобы вернуть грязный носовой платок, убрала его в потайной карман юбки. Никогда не допускайте, чтобы эмоции брали верх над вашим расследованием, наблюдением или умозаключением. Именно чрезмерность эмоций, по словам дяди Шерлока, мешает женщине принимать рациональные решения и делать правильные логические выводы. Я на протяжении последних семнадцати лет пыталась опровергнуть это утверждение. По крайней мере, в отношении себя.
Я постаралась отбросить эмоции и пересмотреть все факты. Зная, что существуют зацепки, которых Грейлинг либо не заметил, либо решил не упоминать, я тем не менее могла выдвинуть три теории: либо Лилли Кортвилль сама написала записку и приняла яд, либо ее заставили написать записку, а затем выпить яд, либо записка была написана при других обстоятельствах и теперь кто-то ею воспользовался, чтобы выдать убийство за самоубийство.
А если это действительно самоубийство, то где она взяла яд?
После долгого молчания Грейлинг заговорил:
– Я подозреваю, что мисс Кортвилль отравил тот, кто убил Эллисон Мартиндэйл и Мэйлин Ходжворт.
– Я тоже так считаю, – согласилась я и задалась вопросом, стоит ли упоминать об «Обществе Сехмет». – В таком случае это, скорее всего, убийство. Или соучастие в убийстве.
– Согласен.
Я открыла было рот, чтобы рассказать ему о том, что мы с мисс Стокер узнали об Анх… но раздумала. Принцесса Александра через мисс Адлер настаивала на полной секретности нашей работы. У нее должны быть на это причины, и я не осмелилась нарушить правила без разрешения.
Довольно долго мы сидели молча. Мне было удивительно уютно в этой тишине, и я поняла, что не хочу ее нарушать. Но часы церкви Святого Варфоломея[32] пробили пять, и пришло время возвращаться домой, чтобы подготовиться к вечерней вылазке.
Будто читая мои мысли, Грейлинг резко встал. Он посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
– Мисс Холмс, надеюсь, вы не планируете сегодня отправиться к Витчереллу?
Я едва смогла сдержать свое удивление. Возможно, он знал больше, чем мне говорил. В том числе и об «Обществе Сехмет».
– Нетрудно было узнать, куда мисс Кортвилль собиралась в ночь на двадцать пятое апреля, – пояснил он в ответ на мой невысказанный вопрос. – Она сказала правду, что взяла кэб, но солгала о сломанном колесе. Кэбмен довез ее до ломбарда и видел, как она вошла внутрь. Он запомнил это, потому что, на его взгляд, такое заведение для молодой женщины из высшего сословия было небезопасным. Я подозреваю, что вы выяснили это из разговора с мисс Кортвилль, и я точно так же уверен, что вы планируете расследовать дело самостоятельно.
Я чувствовала себя почти как дядя Шерлок, когда он понял, что Ирэн Адлер оказалась на шаг впереди него.
– Инспектор Грейлинг, – начала я, думая о множестве вещей, позаимствованных мной в «Лицеуме», – вы, должно быть, понимаете всю необходимость отправиться сегодня в ломбард «У Витчерелла», но могу вас заверить, что Мины Холмс вы там не увидите.
Грейлинг долго в упор смотрел на меня, затем быстро кивнул. Тем не менее, когда он предложил мне руку, чтобы проводить меня домой, на его лице читалось подозрение.
Возле своего дома я попрощалась с инспектором, вошла внутрь и нашла письмо, которое было доставлено в мое отсутствие.
Дилан нашел то, что, по его мнению, было диадемой Сехмет.
Теперь все, что нам нужно сделать, – это заманить Анх в музей и схватить ее.
Мысленно улыбаясь, я закрылась в своей спальне и начала процесс уничтожения любого сходства с мисс Миной Холмс.
Мисс СтокерМисс Стокер в безвыходном положении
В тот вечер я отправилась в ломбард пешком. Благодаря аксессуарам, которые мы с мисс Холмс взяли из сундуков в «Лицеуме», меня никто бы не узнал.
Пеппер крепко заплела мои волосы в косу и поверх нее приколола шляпу, которую я выбрала именно потому, что она была по-настоящему уродливой – ее украшали пять длинных фазаньих перьев, словно прорастающих из задней части, и миниатюрные синие птичьи яйца в коричневую крапинку. Никто бы не поверил, что под этими полями скрывается изысканная Эвалайн Стокер. Под шляпу мы прикрепили искусственные рыжевато-русые кудри, а мисс Холмс предложила мне надеть еще и очки, которые, по ее словам, помогли бы сильно изменить мою внешность. Кроме того, я выбрала туфли без каблука, чтобы казаться ниже ростом.
– Недостаточно просто изменить цвет волос и стиль платья, чтобы скрыть вашу истинную личность, – учила она меня. – Ради бога, никогда не снимайте перчаток. Руки – отличный источник информации, а люди в большинстве случаев даже не думают их скрывать.
Я подумала, что было бы весело одеваться вместе, поэтому предложила собираться в Грентворт-хаус. Но мисс Холмс неодобрительно посмотрела на меня:
– Даже с учетом маскировки мы не можем прибыть вместе. Я буду «У Витчерелла» в девять часов.
Я повидала множество сомнительных фасадов магазинов и зданий, но этот ломбард был самым грязным местом, которое я когда-либо видела. Расположенный на нижнем уровне в нескольких кварталах от «Хеймаркета», он находился на одной улице с грязным пабом, печально выглядящей пекарней, другим ломбардом и пустой витриной магазина. Это было излюбленное место карманников и воров.
На улицах и в переходах было оживленно. Осмотревшись по сторонам, я не обнаружила никаких признаков присутствия Мины Холмс – даже под маскировкой. Поэтому я решила зайти в ломбард.
Единственным человеком внутри заведения был сам хозяин – худой человек с выпученными глазами и лысой головой. Его нос был похож на длинное треугольное лезвие, рядом с которым даже нос мисс Холмс выглядел бы изящно.