На континент чудовищ были отправлены десятки экспедиций, над местными существами проводились сотни тестов, в некоторых местах фауна была уничтожена подчистую, по последней особи собранная на опыты. Однако шли годы, а никаких подвижек так и не появлялось. Ответ на тот самый вопрос так и остался ненайденным и в конце концов интерес к континенту чудовищ и местным монстрам был потерян. Из всех десятков научных комплексов оставили лишь один, да и то лишь потому, что установленный в нем генератор пространственных аномалий, создававший «загоны» для мутантов, из которых их было куда проще отлавливать, было слишком дорого перемещать.
Передовой комплекс, когда-то являвшийся чуть ли не важнейшим после столицы Кетании объектом, как-то неожиданно оказался на самой окраине мира. Теперь сюда на службу отправлялись не лучшие кадры государства, а зеленые новобранцы, только-только поступившие на службу, а вместо светил науки и магии в лабораториях над препарированными мутантами корпели опальные ученые, которых по тем или иным причинам не хотели видеть в своих институтах.
Для офицерского состава же последний исследовательский комплекс континента чудовищ стал своеобразной тихой гаванью, где можно было провести годик-другой, отдыхая от военных действий. Ну или, как у случае с Сибби Апичи Чсам Луоном, временным тайником, чтобы переждать опасный период и избежать назначения в самые горячие точки.
Однако, была ли то причуда судьбы или просто невероятное совпадение, но именно этот комплекс стал тем местом, где произошло событие, изменившее течение бесконечной войны.
.
— Итак, ты утверждаешь, что этот земляной тирей умеет… превращаться просто в тирея? — Сибби Найан Анак Кмау находился в герметичной сфере, специально созданной для этого разговора. Его собеседник же находился… слишком далеко, чтобы можно было точно назвать расстояние.
— Точно так, Као. — Высшая степень мастерства, Као, буквально означающая «светлейший», присуждалась лишь за невероятные достижения в своем ремесле. И Кмау, с его степенью Сибби, впервые в своей жизни общался с подобным тиреем. А потому даже в воде ему было сложно сохранять голос ровным. — Но он способен превратиться далеко не только в подобного нам, ему доступен облик любого живого существа, пока оно не будет слишком большим.
— Поразительно… — голос, передаваемый через артефакт, рябил и скрипел, но даже так Кмау смог уловить в интонации своего собеседника восторженные нотки. — Каковы шансы захватить этих земляных тиреев живьем?
— К сожалению сказать очень сложно, так как мы не знаем практически ничего о магии земляных тиреев. — Говоря такое Као, Кмау чуть не поперхнулся собственным языком, но если бы он соврал, ситуация могла обернуться еще хуже, так что приходилось рисковать. Точно знаю, что этот земляной тирей, Лазарис, не уступает мне в силе, если не превосходит. Из троих оставшихся двое вроде как послабее и один вовсе не маг. Но если дойдет до проверки навыков, то уже ничего точно нельзя сказать. Мы могли бы использовать солдат, но шансы даже в лучшем случае лишь пятьдесят на пятьдесят. — К счастью, похоже, Као, имени которого Кмау никогда не узнает, оказался разумным тиреем. Впрочем, оно и понятно, в противном случае получить такую степень было бы невозможно.
— А каковы шансы при успешном захвате продержать их в целости до прибытия отряда из Кетании?
— Практически нулевые.
— Ясно… — связь вдруг оборвалась, вероятнее всего Као разговаривал с кем-то на своей стороне. Наконец с характерным шипением Као вновь вернулся в разговор. — Вы тут, Сибби?
— Конечно!
— Хорошо. Тогда слушайте. Вы говорили, что эти земляные тиреи желают дружить?
— Дружить и обмениваться знаниями. — Кмау уже понял, куда ведет его собеседник.
— Тогда обеспечьте им лучшие условия. Выделите кого-нибудь, чтобы учил их языку, если захотят, покажите комплекс, все равно он теперь не играет никакой роли. Выведайте какие-нибудь подробности об этой магии, чем больше — тем лучше. И постарайтесь выяснить боевой потенциал этих четверых, чтобы знать, чего ожидать. К вам уже были отправлены пятеро Сионов, будут на месте через шесть-семь дней. До тех пор земляные тиреи не должны покидать пределов внутреннего круга искажений и тем более не должны ничего заподозрить. Что и кому можно и нельзя говорить, вы, я думаю, понимаете. Рассчитываю на вашу компетентность.
— Будет исполнено! — Отсалютовав пространству, несмотря на то, что собеседник просто не мог его увидеть, Кмау тяжело вздохнул и вернул артефакт на место.
Идея захватить пришедших с миром существ, даже если они не были тиреями, Кмау очень не нравилась. Конечно, он не мог точно знать, действительно ли у этой четверки мирные намерения, но все его инстинкты и опыт нескольких десятилетий службы говорили именно об этом. И будь обстоятельства иными, Као, вполне возможно, избрал бы совсем иной путь, путь дружбы и сотрудничества.
Но бесконечная война, терзающая Кетанию больше двух столетий, с каждым годом набирала обороты. Враг, скрытый в глубинах континента, набирал силу. Уже очень давно в отправленных им армиях не было меньше нескольких тысяч солдат и все сложнее было удерживать людей от панического бегства с границ страны к побережью. Через горы Пнома, от службы в которых отец отмазал Луона, еще десятилетие назад находившиеся в мирном регионе, сейчас пролегала граница боевых действий. И сколько Кетания еще продержится в таком состоянии? Пятьдесят лет? Тридцать? Десять? Никто не знал. У них не было времени на долгие переговоры с правительствами земляных тиреев, которые точно начались бы, захоти они узнать все секреты магии превращений, а соваться на земли третьего континента в поисках этих секретов сейчас было безумием. Так что четверке земляных тиреев, так неудачно для себя и невероятно удачно для всей Кетании появившихся у этого комплекса, предстояло стать неизбежными жертвами на алтаре войны.
Глава 23
Лаз был почти счастлив.
Рыболюди, которых, как выяснилось, правильно было называть тиреями, устроили им по-настоящему роскошный прием. Экскурсия по куполу в специально ради его спутников созданном воздушном кармане, несколько тиреев, взявшихся за обучение людей своему языку (к сожалению одному рыболюду это было сложно, поскольку от продолжительных разговоров на воздухе им становилось плохо), один из тирейских магов, тот самый Кмау, даже предложил Лазу немного рассказать об их магии.
Более того, с Рондой и Фаустом отношения также вроде бы налаживались. Девушка, после извинений все равно долго отказывавшаяся с ним разговаривать, постепенно оттаивала, к чему Лаз прилагал немало усилий, прекрасно понимая, что повел себя в тот раз как настоящая сволочь. Фауста же в принципе, похоже, было невозможно обидеть, потому что сразу после того, как Лаз попросил прощения, в ответ он получил очередную улыбку. Не сказать чтобы эта улыбка стала бесить его меньше, но дружба с Фаустом все-таки стоила того, чтобы мириться с такими мелочами.
Ребята в обществе тиреев тоже не скучали. Пусть они и не могли учиться у них магии и ничему не могли научить рыболюдей, ведь либо были стихийниками, либо вовсе не обладали магией, но само общество этих существ уже было невероятным. Ронда с нескрываемым, а иногда даже неприличным интересом разглядывала тиреев, по признанию девушки казавшихся ей странно красивыми и притягательными. Фауст, не пытаясь скрыть так редко испытываемое им удивление, мог часами общаться жестами с простым солдатом на какие-то одним им ведомые темы. А Мар, чья религия, как предполагал Лаз, и произошла от этих самых рыболюдей, когда-то много лет назад встретившихся с жителями островов и со временем в мифах превратившихся в морских богов, и вовсе был в полнейшем восторге, изучая язык рыболюдей усерднее даже самого Лаза.
Однако, раз есть слово «почти», то в бочке меда должна быть ложка дегтя, вернее, две ложки. И, как и с настоящими медом и дегтем, эти ложки делали всю бочку бесполезной.
Первая и более веская причина для беспокойства состояла в том, что у каждого выхода с территории внутри круга искажений Лаз отчетливо ощущал по несколько солдат тиреев, считая, что заметить их у людей не получится. И понять, зачем они несли там круглосуточное дежурство, было не сложнее чем сложить два и два. Их сторожили. Ненавязчиво, без приставленных за спиной соглядатаев, но сторожили, словно загнанный в вольер скот. В целом Лаз прекрасно понимал, почему и зачем это было сделано, но и полностью расслабиться после новости о том, что, как казалось, радушные хозяева, состряпали для них самую настоящую клетку, было невозможно. Да и Фауст с каждым днем приносил все больше известий о разного рода подозрительных сигналах, которые заметил его глаз. А в таких вопросах мужчине Лаз доверял безоговорочно.
Вторая же причина была совсем иного рода. После того обморока несколько дней назад странное чувство тревоги, поначалу исчезнув, вернулось вновь и с новыми силами. Что-то было очень, просто невероятно не так, что-то важное, на что Лазу просто нельзя было махнуть рукой и забыть. Во время своей отключки он что-то увидел, или почувствовал, или понял… вот только никак не получалось вспомнить, что именно.
Эти две ложки дегтя портили ему весь мед пребывания в обществе тиреев. Что бы он не делал: учил язык, неожиданно простой и изящный, занимался бы магией рыболюдей вместе с одним из их магов или в своем тирейском облике продолжал исследовать купол и его внутренности — гложущее краешек сознание напряжение никак не отпускало.
И с каждым днем это напряжение все больше и больше захватывало его сознание, пока однажды, на пятый день пребывания компании в гостях у тиреев, некий барьер у Лаза в сознании не выдержал и лопнул.
.
Пустота, та самая, что царила внутри пространства его души, исчезла. Вместо нее была бесконечная равнина. Не было даже горизонта, просто в какой-то момент глаз уже отказывался различать разницу между пепельно-серой землей и пепельно-серым небом, из-за чего казалось, что где-то там, вдалеке, они сливаются и превращаются в нечто совершенно иное, недоступное человеческому сознанию. Над головой, где-то высоко-высоко, светило, совершенно непонятно как, идеально серое, как и все вокруг, солнце. Ноги утопали в пыли, настолько сухой и мелкой, что больше походила на прах. И ни следа вокруг, хотя, Лаз почему-то был уверен, в этом пепельном мире не существовало ветров и любой отпечаток сохранился бы не хуже чем след первых высадившихся на луну космонавтов.