И еще записка от нее: «хочу побыть одна, разобраться в себе»… Ну, ясно.
Я допил «сливовый полдень», разменяв валюту, взял еще ящик его же и пару блоков «апполона», и снял каморку над актовым залом местного ДК. На третью неделю я расстрелял из пистолета одного случайно встреченного снеговика. Я был такой угашенный, что не попал — ни в таблетки активированного угля, заменявшие ему глаза, ни в гребаную морковку, которая заменяла ему нос.
Так я попал под прицел местных властей, а дальше шарманка моей судьбы заскрипела и завыла, и рычаг ее закрутился со страшной силой.
Меня зовут Игорь Калидов. Я живу в дурке. Я безумно влюблен. Я безумен от любви. Я гребанутый.
Это всё, что я могу рассказать вам, господа.
Что-что?
Особые приметы?
У нее волосы цвета липового меда, глаза цвета люксового виски и крошечная родинка на левом виске. Когда смеется — смеется во весь голос, запрокидывая голову и жмурясь, как кот. Когда плачет — меркнет даже небо. В остальном она типа вообще идеальная.
Что еще из примет? У нее на ладонях не тают снежинки. У нее есть «Вконтакте». Нет, не поможет… она постоянно меняет провайдеров и айпи.
«Ты рехнулся, сынок», сказал мне Осип Виталич, когда я навещал его в больнице. Я не стал спорить. Добавил в его жизнь немного бромдигидрохлорфенилбензодиазепина. Пусть поспит. Мы все заслужили немного отдыха и снов про разноцветных слонов, скачущих по радуге. Мы очень много работали. Мы очень старались.
Я не скажу вам, где она. Я сам хотел бы это знать — больше всего на свете… Но попробуй найди! Попробуй догони-ка такую!
Впрочем… судя по тому, что сейчас март, а зима все не кончается, она где-то рядом.
Запомните главное, ребята: это не мы лепим снегурочек. Это снегурочки лепят нас.
Не надейтесь, что ее растопит какой-то идиотский костер или огнемет, она привыкла, по Бунину, думать «своей головой». Она переиграет вас всех.
Верно, моя девочка?
Помнишь, как мы сочувствовали пьяному Ипполиту в мокрой шапке? Я разгадал, в чем секрет твоего «оливье». Ты не жалеешь майонеза — тебе наплевать на твое здоровье и на будущее. Тебе наплевать на будущее мира. Потому что ты просто живешь. Ты чувствуешь жизнь.
Ты просто самая живая из нас всех.
Люди с бумажными лицами не понимают, о чем я говорю. Поэтому я рисую на собственном бумажном лице красную улыбку. Я рисую припрятанным заранее осколком спиртового флакона. От уха до уха.
Эта Зима не закончится никогда, я знаю. Я верю.
Что будет дальше… Кругом крики и суета. За окном снежный март.
Но ты, если будет возможность, просто дай мне весточку: где ты? Как дела? Не мерзнешь?
Ведь для тебя не существует никаких преград — Ад, Рай, Москва, Замкадье, космические созвездия и загробный мир?
Ты просто как-нибудь откликнись… Моя винтердевочка.
Кирилл Берендеев. Моя Саша
В нынешнее время техника настолько глубоко вошла в нашу жизнь, что представить себе ее отсутствие уже невозможно. Я говорю об андроидах, в последние годы ставших вездесущими. Середина двадцать первого века, что вы хотите. Теперь без них никак. Художнику краски смешать, и то робот нужен, и такие курьезы имеются.
Вот и я как еще один некогда злободневный пример — тридцать пять лет, а все без второй половины. Век назад общество меня осуждало бы вовсю, а сейчас отчасти даже морально поддерживает. Народ стал настолько равнодушен к поискам половинок, что государство поневоле забило тревогу: эдак работать станет некому. Вот тут в ход везде и всюду пошли андроиды. Социум их охотно принял, снова возродив рабовладение, от которого столько тысяч лет напрасно пытались избавиться. Теперь робот, а то и несколько, есть в каждой семье, на каждом предприятии, в каждой больнице и так далее. А размножение — да, и эта функция возложена на них. Дети нынче появляются все больше в пробирках, воспитываются лучшими в мире нянями и далеко не сразу узнают, от кого появились на свет, ибо с биологическими родителями встречаются совсем нечасто. И вроде никого это уже не шокирует, не возмущает. Привыкли. Больше потому, что иначе пришлось бы возиться с грудничком, воспитывать малолетнего или терпеть подростка, хлопотно и беспокойно, а от всего этого родители отвыкли и возвращаться к тому, что раньше считалось естественным порядком вещей, не хотят. Или не в состоянии.
Так и я. Перепробовав те или иные подходы к тем или иным девушкам, женщинам и дамам, я забросил дело флирта окончательно. Пока общественное мнение, в лице коллег и знакомых, не дотюкало приобрести андроида-любовницу. По акции как начинающему, со скидкой на слегка устаревшую модель. А то от их слов становилось не по себе, да и одиночество в большой квартире давило. Дома ныне строились в расчете не то на большие семьи, не то на огромные запросы, вот и мне досталась за гроши двухкомнатная со всеми удобствами на сто сорок третьем этаже километрового небоскреба на окраине города. К числу удобств вскоре должна была присоединиться и электронная супруга.
Я назвал ее Сашей, сам не знаю почему. Не Александрой, именно Сашей, имя откуда-то из давно забытого прошлого, а может где-то прочитанное. Хотя кто сейчас читает книги, пожалуй, только я и еще несколько отщепенцев. Их, по слухам, пишут андроиды. Хотя, может, просто слухи, чтоб поднять невеликие тиражи даже электронных копий.
Впрочем, все это неважно. Сашу мне доставили в день заказа, распаковали, объяснили, загрузили, обновили и оставили наедине. Не представляя, что с ней делать, первые несколько дней я ее отключал на ночь, наверное, так же, как мои далекие предки выключали компьютер, когда он переставал быть нужен, до утра или до понедельника. А собственно, чем мы поначалу занимались с Сашей — только совокуплениями. После чего она шла в душ, а я одевался и затем ее деактивировал. Пока она однажды не попросила оставить ее в рабочем состоянии. Уверила, что будет мирно стоять в кухне, пока не нужна, а еще ей удобнее обновляться и проводить профилактику именно в ночные часы, когда трафик ниже. При этом так поглядела в глаза, будто от моего решения зависело не только все вышеназванное. Саша говорила, что частые выключения негативно сказываются на статусе ее системы, но в первые дни я так боялся остаться с андроидом наедине чуть больше, чем того требовала плоть и похоть, что напрочь выкидывал из головы все слова механической подружки. Только потом, глянув в ее глаза-камеры с высокой разрешающей способностью, согласился. Наверное, не пожалел. Ведь спустя месяца два, мне показавшихся вначале вечностью, а затем уже мигом, мы стали жить как семья. Почти как семья, конечно.
Период утех быстро утих. Саша все больше занималась хозяйством, уборкой, наведением порядка, а затем и определенного лоска, такого, какого могут достичь только прилежные домохозяйки и неважно, из плоти или пластика. Мы чуть отдалились, но, похоже, лишь для того, чтоб сблизиться иначе. Боюсь сказать: стали семьей, за неимением надлежащего опыта, но, наверное, похоже. А и в самом деле: я работал в крупной компании, из тех, где еще по привычке доверяли офисным работникам заниматься делом, которое под силу единственному дорогостоящему, но куда более эффективному компьютеру. Наверное, его интеллекта, хотя этот набор программ трудно назвать так, побаивались — и эта чисто человеческая черта нас, низшее звено в фирме, до поры до времени спасала от сокращения. Уходил я в девять, приходил в шесть, с понедельника по пятницу. Саша бегала по магазинам, оформляла и забирала заказы, отдавала вещи в починку и в чистку, убирала сама или приглашала специалистов. Ужинали мы вместе, вернее так: она сидела напротив, пересказывая сделанное за день, а я молча уплетал что-то, сготовленное ей по заложенным в операционку рецептам или найденное недавно на просторах сети. Она не была приучена спать лежа, но соглашалась находиться в комнате, если вдруг что. Это ее замечание меня немного настораживало: еще бы, Саша заботилась обо мне, ровно о ребенке, ходившем в специализированную школу, а я принимал ее хлопоты не просто как должное, как насущную необходимость. Странно, что даже день ее рождения, а он у Саши имелся, мы ни разу не отметили, она сообщила о дате только на следующий день, как бы между прочим. И поставила нас обоих в тупик — я понятия не имел, что можно подарить андроиду.
А потом случилось то, что, наверное, происходило в каждой семье. Саша предложила завести ребенка. Нет, не купить еще одного робота, какие часто служат утешением для скучающих пар, которым тягостно заводить даже хомяка в террариуме, или перековавшихся педофилов, — но зачать, взрастить и воспитать по-настоящему. На последнем слове она сделала упор и, опустив глаза, долго слушала молчание, исходившее от хозяина.
— Саш, а как? — наконец нашелся я. Она тут же стала пояснять хитрую методу андрогенеза, из которого я понял только сравнение с шелкопрядом, которого именно так и разводят уже лет сто. Это немного покоробило, неудивительно, что я отказал ей. Не тогда же, чуть позднее, когда сам разобрался в процессе, а пуще того — в себе. И при этом прекрасно понимал, что роль отца, буде мое на то согласие, будет весьма условной, ведь мой робот все тяготы воспитания возьмет на себя, станет и мамкой и нянькой и воспитателем и единственным любящим человеком. Если мне такая роль окажется неинтересна или вовсе не с руки. Я могу только наблюдать за процессом, вот главное, что понял я из Сашиных слов.
Кажется, это именно тот подарок, который она хотела от меня получить. Все остальное не имело значения — странно, что я впервые подумал о ней как о живой, самостоятельной личности, а не о ходячем наборе микросхем, не о пластиковой рабыне, не о существе, купленном по акции. Подумал и — поэтому отказал? Или нашел какие иные причины?
Она ничего не ответила и никак не отреагировала на мои слова — человеческому глазу не заметить разницы, я уже не раз убеждался. Все свои чувства Саша надежно запирала на замок.
Нет, она ответила, но чуть позже. Когда я смотрел в планшет, разбирая по косточкам вроде простую внешне, но такую сложную внутренне технику создания человека только из одного набора генов, Саша подошла тихонько и сказала, наклонившись почти к самому уху: